– А как же семейный ужин? – Ради дела готова отложить. И несколько часов кряду сидела перед монитором, ломала глаза. Лиходея вычислила только к десяти вечера. Тот самый специалист по сталинским временам, кого и подозревала. Хоть и стоит к камере спиной, но углядела: книга та самая. Как вырванные странички сует в карман, тоже видно. Начальник охраны давно ушел. Надя растормошила дремлющего ночного дежурного, потребовала немедленно скопировать запись. – С какого времени? – зевнул тот. – С шестнадцати двадцати. Пять минут. – Ладно. Сейчас сделаю. С компьютером обращался неумело. Вместо воспроизведения нажал кнопку прокрутки вперед – и Надя вдруг увидела Юлию. Девушка тоже стояла у полки открытого доступа, и в руках у нее была книга. Больше ни в каких томах страницы не вырывали, да и Ласточкина в вандализме никогда не подозревалась. Но Митрофанова зачем-то попросила: – А можно вот это изображение увеличить? – Вы ж сказали: с шестнадцати двадцати! – Да мне любопытно просто. – Вам любопытно, а мне работать надо. Но просьбу исполнил. Митрофанова внимательно разглядела обложку. Ясное дело. Очередная книга по психологии. У Юли вся читательская карточка в таких. Но название в памяти отпечаталось. Дэн Вальдшмидт. «Будь лучшей версией себя». Еще подумала: обычно-то Ласточкина абсолютную заумь читает. А тут вдруг научно-популярная книжка. Небось Вальдшмидт и надоумил отказаться наконец от имиджа синего чулка, сменить пучок на современную прическу и начать одеваться нормально. * * * Темнить Дима не стал: – Эта книга у покойной Марты в тумбочке лежала. Надя захлопала глазами: – Не эта. У нас ничего не пропадало. – Тот же автор и название. Я еще подумал: а горничная-то с амбициями. – Ну-у… значит, что-то модное. Раз вся молодежь читает. Но Полуянову тут же пришел на ум вроде бы случайный вопрос Селиванова. Внимательно взглянул на Надю: – Слушай… а расскажи мне про Юлю. – А что про нее рассказать? – удивилась Митрофанова. – Ну, например, тем вечером она правда собиралась прыгать из окна? – Черт его знает. Так и не поняла. То ли я ее убедила, то ли она рисовалась просто. – Зачем? – Ну, как зачем? Чтобы я пожалела ее. – А что вообще правда – из Ксюшиной статьи? Надя вздохнула: – Да все, кроме главного. Но народ, конечно, только наглое вранье и запомнил. – Кто из вас первый заговорил про Асташину? – Ну, Юлька, конечно. Я и не знала, что Феликс именно к ней ушел. – И ты ей пообещала – что? – Да всякую чушь лепила. Только чтобы она с окна слезла. – Какую именно? – Не помню уже точно! Обещала, что верну его. – Как? – Ну, просто. Говорила, что придумаю, как вернуть. – А она что? Надя замерла. Задумалась. И медленно произнесла: – Юля спросила: «Но ты ведь ее не убьешь?» – Ты обещала убить Асташину? – Господи! Нет, конечно! – А почему она так сказала? – Не знаю… – Но у тебя в памяти отложилось, похоже. Раз взялась копать именно под нее. Хотя ты могла придумать что-то другое. – Да я уж сто раз раскаялась. Дура была! И вообще только бросила пробный шар. Просто злой рок, что Марьяна сразу откликнулась! – Очень интересно. Получается, на мысль убрать с дороги Асташину тебя Юля навела. – Ну… в какой-то степени. – А она действительно после убийства приходила тебя благодарить? – Ну да. Причем на весь зал орала. Как счастлива, что я ей любимого вернула. – Блин, Надька. Что-то вырисовывается, похоже. Расскажи-ка мне про эту твою Юлю. Вообще все, что помнишь. * * * В пять лет Юля захотела себе куклу Барби. Мама сразу сказала: денег на дорогие игрушки нет. Папа туманно сказал: «Возможно». – Когда? – вскинулась девочка. – Если будешь спать днем в детском садике и стараться на танцах. Тем же вечером Юля заболела. Термометр показывал тридцать девять, ребенок кашлял и задыхался. Прибежала педиатр, успокоила: обычное ОРЗ. Родители выполнили все лечебные назначения, но Юля продолжала плакать, ее била дрожь. А в два часа ночи прошептала: – Я, наверно, умру. Так ее и не увижу. – О чем ты, доченька? – перепугалась мама.