— Мои коллеги. Уже бывшие. Со вчерашнего дня меня выперли из службы безопасности. Задержанных люди в черном строили вдоль старой кирпичной стены кладбища. Крюкова и Чапаева также подняли из их убежища и отвели к остальным. — Расстрел коммунаров у одноименной стены на кладбище Пер-Ляшез, — прокомментировал событие Крюков, получил прикладом по хребту и присоединился к толпе арестантов. Многие его узнали, поэтому он предпочел примкнуть к группе бормановских быков. Эти встретили сыщика возгласами приветствия. От бойцов же Расула можно было и заточку в бок получить. Предводителей обеих группировок отвели в сторону. И Борман, и Расул были бледны. Они понимали, что только чудом избежали верной смерти. Сейчас каждый из них лихорадочно обдумывал последствия случившегося и прикидывал варианты своего дальнейшего поведения. Расул старался держаться молодцом, считая, что полковник Сидоров на его стороне, Борман же определенно впал в состояние тихой паники. Бойня продолжалась на улицах города. Постепенно выстрелы стихли в отдалении. Судя по всему, часть быков, окруженных сводными силами ОМОНа и «Ягуара», сумела прорвать кольцо и вырваться. Чапаев подмигнул Крюкову. — Пора выходить на свободу. Он подозвал ближайшего милиционера, сказал ему пару слов. Тот вывел участкового из толпы задержанных и повел к начальству. У толстого полковника с Чапаевым завязался оживленный разговор. Участковый что-то ему доказывал, тыча пальнем в сторону Крюкова, но начальник в ответ только отрицательно мотал головой. Наконец Чапаев плюнул, повернулся к Крюкову и развел руками. Ничего, дескать, не получается, начальник не отпускает. При этом он подмигнул сыщику, давая ему понять, что попыток его освобождения прекращать не собирается. Задержанных загрузили в большой автобус и повезли в городское управление милиции. Выезжая с кладбища, Крюков был поражен огромным количеством машин с красным крестом, буквально запрудившим соседние улицы. Видно, побоище возле кладбища было до безобразия кровопролитным. Теперь Крюкову стал понятен смысл событий последних дней. Сначала был спровоцирован конфликт между враждующими группировками Бормана и Расула. И он принял в нем живейшее участие. Затем правоохранительными органами был наведен порядок. В течение получаса город Приокск и его окрестности перешли во владение полковника Сидорова и его нового союзника — депутата Карпушкина. Сейчас совместными усилиями они добивали разрозненные и деморализованные остатки группировок Расула и Бормана, и лишь случай — в лице Крюкова — спас жизнь самим авторитетам и их ближайшему окружению. И только сейчас капитан понял истинную роль в этих событиях красавчика Яго. Будучи штатным стукачом Сидорова, он стал связным между ним и депутатом. А наивный Крюков еще и подбросил ему информацию о Лосе. Впрочем, он и сам узнал от него кое-что интересное. Непонятно было другое: зачем Карпушкину понадобился этот забытый Богом угол подмосковной земли? В Управлении, куда доставили всех задержанных, царил полный беспорядок. Единственный островок спокойствия являл собой могучий милицейский прапорщик с большим красным носом. Он сидел в дежурке и разгадывал кроссворд. — «Трагедия Шекспира из шести букв». Первая «М»! — провозгласил он вдруг, перекрывая многоголосый гомон. — «Мцыри», — подсказал Крюков, проходя мимо. Прапорщик грозно поглядел на него поверх стойки обезьянника, куда партиями загоняли задержанных. — Там что, два «Р»? — спросил он. — Нет, два «Ц», — пояснил Крюков. При Управлении имелся небольшой следственный изолятор, состоявший из десятка камер. Сейчас часть из них была очищена от постояльцев и отдана в распоряжение вновь прибывших клиентов. Камеры загружали, исходя из групповой принадлежности задержанных. Крюкова снова поместили в компанию бормановой братвы. Всех по очереди переписали. Дошла очередь и до капитана. На его несчастье, как раз в этот момент нелегкая принесла самого полковника Сидорова. Увидев старого знакомого, он велел дежурному: — Этого в этапку! И прошествовал в свой кабинет в сопровождении свиты. — Фамилия, имя! — строго спросил Крюкова дежурный. — Паспорт! — Иван Телогрейкин. Документов нет. Дежурный записал данные с его слов и вызвал следующего. Крюкова отвели в одну из камер. Дверь, снабженная цепочкой в руку толщиной, приоткрылась ровно настолько, чтобы он смог протиснуться внутрь. Камера была небольшой и душной. Крюков вошел и поздоровался. Настроение у него заметно испортилось. Вместо того чтобы очутиться в камере с братвой Бормана, где он был бы за героя, или, хотя бы, среди боевиков Расула, с которыми можно было попытаться найти общий язык, он попал как кур в ощип. На шконках сидели и лежали полуголые люди, сплошь разукрашенные поблекшими от времени татуировками. И если они узнают об истинной специальности Крюкова… Но, с другой стороны, откуда они могут это узнать? — Проходи, мусорок. Что ты там у тормозов жмешься? — поприветствовал его из коронного угла тощий жилистый арестант с темным, посеченным морщинами лицом. Крюков сразу безошибочно определил в нем «смотрящего за хатой». С других шконок также раздались недружелюбные выкрики: — Канай, козлина, раз Китаец велит! Шевели копытами, недолго осталось! Крюков прошел вдоль шконок, остановился напротив Китайца, затем ногой небрежно подвинул развалившегося по соседству уркагана и присел. — Благодарю за приглашение, — кивнул он смотрящему. — Только с чего вы взяли, что я мусор? Неужто прогон был? Китаец ощерил золотой прикус. — Техника! Идем нога в ногу со временем! — он показал Крюкову мобильник. — На говногу, говоришь, идете? Это хорошо, — одобрил Крюков. Но нельзя ли ближе к делу? Надеюсь, я не к «шерстяным» попал? Так что прошу разъяснить суть претензий. — Секи, Китаец, мусор-то с понятием! — радостно заржал кто-то по соседству. — Такого на перо поставить — ломовой кайф! Лицо смотрящего оставалось непроницаемым. — Пришла с воли малява, что на нашу хату должен заехать мусор Крюков, тухлый дракон, который щемил нашего брата по полному беспределу. Нахалку крутил, показания нужные выбивал. Вот такой на тебя цинк от людей, — сообщил он. — А хата наша не шерстяная. Правильная хата. Мы тут все с «особняка» на «крытую» идем. Крюков и без этих подробностей догадывался, что дела его совсем хреновые, но все же решил немного побарахтаться перед тем, как пойти ко дну. — А что за люди маляву кинули? Может, я их знаю? Врать не буду, вашего брата и в зону укатал немало, а кого-то и в землю. Но только по необходимости. Беспредела же никогда не творил. Так что порожняк на меня могут только сами мусора, либо из ваших ссученные. Китаец задумался. Остальные арестанты из уважения к нему притихли. — Я и то думаю, — произнес наконец Китаец, — а с чего это тебя твои же менты к нам на убой сунули. Не прокладка ли это? Ты вот про людей спрашивал. А сам кого из людей знаешь? Крюков пожал плечами: — Есть у меня два друга. С детства с ними корешился. Один, вроде, завязал, Лях его погоняло. А другого, слышал, откороновали. — Как его дразнят? — спросил смотрящий. — Графом. Смотрящий прикрыл глаза. На веках у него было наколото: «Не будить до звонка». — Ляха я знал. Правильный вор, с понятиями. Жалко, если он в завязке. А с Графом нас на Соликамской разворовке прессовали. С тех пор я кровью харкаю. Да… Старый вор наклонился, взял трубку мобильника и набрал по памяти номер. Подождал немного, потом спросил. — Граф, ты что ли? Ну. здорово, родной! Китаец тебя «на голосовую» вызывает. Не забыл, как в кандее загибались? Ну, как там на воле? Мне ее. видно, уже не нюхать, дохожу, брат. Тут со мной однокрытник один нары полирует, говорит, знает тебя. Крюковым дразнится… Так… Ясно, братуха. Ну, бывай, все длинно. Может и свидимся. Смотрящий убрал трубку и обвел камеру пристальным взглядом. — Так вот, урки, слушайте такой базар. За этого мусорка сам Граф мазу тянет. Кто ему предъявит — тот беспредельщик со всеми вытекающими. Вопросы есть? — А на общак твой мусорок отстегнуть собирается или он ждет, что его профсоюз кормить будет? — подал голос молодой, крепкий арестант, похожий на Немцова. — Да нет вопросов, — рассмеялся Крюков. — Я бы сразу отстегнул, да в непонятке был. Может, западло посчитаете ментовской грев принять. Смотрящий глухо прокашлялся. У него определенно был туберкулез в тяжелой форме. — Если от чистого сердца, то и от мента не западло. Бабок нам твоих не надо, братва нам еще на пересылке грев подогнала. А вот скажи, штанов тебе для общества не жалко? Тут ведь ни в одной розетки нет, чаю заварить не на чем. Специально, шакалы, такую хату оборудовали, чтобы нашего брата-терпигорца посильнее щемить. А без чая, сам знаешь, арестанту не выжить. Полотенца-то мы уже все пожгли, а на твоих джинсах чифирь заварить — полный марафет будет. — Эх, где наша не пропадала, — вздохнул Крюков. — Треники хоть какие найдете? — и принялся расстегивать пуговицы на юбилейных «левисах». — Зачем треники? Вот, гляди, твой размер! Молодой вор протягивал ему черные, судя по всему очень дорогие брюки. Пощупав их, Крюков сразу понял, что из такого материала может шить только Армани. — К ним еще лапсердак такой, с блестящим воротником прилагался… Ага, точно, смокинг, — пояснил крепыш. — Я этот костюмчик у одного фраера в стос взял. Клифт корешу презентовал, он в нем на суд уехал и с концами. А шкары вот, тебе пригодились. Бери, не жалко. Не мой фасон. Юбилейные фирменные джинсы, которые перепали Крюкову почти задаром, всего за сто пятьдесят долларов, были разрезаны на полоски. Скрученные из полосок фитили пошли на топливо. Пламя они и в самом деле давали яркое и горячее. Крюков не верил своим глазам. В разрезанной пополам пластиковой бутылке урки варили чай. Бутылка плавилась, истекала прозрачными каплями, но темно-бурый ароматный напиток все больше набирал цвет и крепость. Наконец Китаец распорядился: — Хорош, оставь на вторяк. Другим разом «купца» замутим. А сейчас и «росомаху» можно заделать. — Сделаем! — Крепыш плеснул в кружку с чифирем изрядную порцию спирта. Из восьми человек обитателей камеры к кружке были допущены четверо, в том числе и Крюков. Остальные не удостоились — вероятно, были шнырями или числились в обиженке. Крюков вслед за остальными «троил» крепчайший напиток, забыв, что пьет из одной кружки с туберкулезником. Китаец же пустился в воспоминания о славном прошлом, о понятиях и обычаях тюрьмы. Крюков, как и все, слушал его с большим интересом. Ему не хотелось думать о том, что, если бы не заступничество Графа, он сейчас мог бы лежать под шконкой с заточкой в сердце или с перетянутым струной горлом. Ему ужасно хотелось узнать, кто же успел позвонить вору на мобильник и заложить его, если никто здесь не знал, что он опер? Или почти никто… Наутро Крюкова вывели из камеры и он увидел, как новый дежурный, не тот, что вчера закрывал сыщика, а его сменщик, махал бумажками и что-то объяснял участковому Чапаеву, который на этот раз был в форме, придававшей ему вес и казенный вид. — Я же тебе толкую, это мое доверенное лицо. Ну. поддал человек, с кем не бывает. А его пол вчерашнюю гребенку с урками законопатили! Старшина подвел Крюкова к спорящим. — Этот, что ли? — спросил он.