– Мы нашли эти документы в рамке на стене в комнате Мариссы. Они были вклеены между двух листов бумаги. А кроме этого там было вот что, – рядом с немецкими документами Эрика выложила на стол копию австрийского паспорта Эльзы Бекер. Далее она достала копию свидетельства о браке Эльзы Бекер и Арнольда Фрятта. – Как видите, у нас есть документы на имя Эльзы Нойбуков, Эльзы Бекер и Эльзы Фрятт. И все это вы. – Это абсурд, – заявила миссис Фрятт. Лицо у нее побелело, руки тряслись. Она взяла в руки скан немецкого удостоверения личности. – Это не оригинал. Какая-то дурная шутка. Марисса была той еще вруньей, а на компьютере сейчас все что хочешь можно сделать… – Как видите, на обороте написан номер телефона, – обратила ее внимание Эрика. – Мать Мариссы подтвердила, что это ее почерк. Этот номер принадлежит доктору наук Арнольду Шмидту. Он живет в Гамбурге и занимается расследованиями преступлений нацистов. Чарльз прислонился к стене у двери. Он побледнел, и ему явно было дурно. – Чарльз, вам лучше сесть, – сказала Эрика. Он подошел к дивану и сел на дальнем краю от матери. – Доктор Шмидт ничего не знал про вас, миссис Фрятт, зато Марисса знала. Либо же она нашла эти документы, и в голове у нее сложилась простая схема. За несколько недель до Рождества она позвонила ему и задала ряд туманных вопросов. По ее легенде, она прочитала статью в таблоиде, что так называемые охотники за нацистами предлагают вознаграждение в обмен на информацию о людях, которые работали в концлагерях во время войны. Он сказал ей, что размер вознаграждения – две тысячи евро. Скорее всего, Марисса поняла, что сможет заработать гораздо больше, шантажируя вас. – Все ложь! – зашипела Эльза. – Маленькая сучка, она все придумала. Где оригиналы? Скажите мне, где? Мосс снова открыла папку и передала Эрике лист бумаги. – Миссис Фрятт, или, скорее, Эльза Нойбуков? Эльза, вы работали в Австрии в концлагере Маутхаузен-Гузен. – Ложь! Австрия никогда не хотела участвовать в войне. Нас присоединили к Третьему Рейху. У людей не было выбора, мы просто стали частью Германии по прихоти политиков. – Доктор Шмидт очень быстро поднял для нас исторические документы по этому лагерю. Вы там работали, Эльза, – настаивала Эрика. – Не обращайтесь ко мне так, – вскричала она, закрывая уши ладонями. – Вы участвовали в массовом уничтожении людей на основании их расовой принадлежности. Людей использовали для рабского труда, экспериментов, их пытали. Эльза хлопнула ладонью по столу. – Вы думаете, мы несли ответственность за это? Вы считаете, австрийские граждане хотели этого? У нас не было выбора! – закричала она, сверкая глазами. – Маутхаузен был одним из крупнейших концлагерей в подконтрольной Германии части Европы. – Не надо меня тут истории учить! – кричала Эльза. Чарльз просто тупо смотрел на лежащие на столе документы. – Пленников в лагерях Маутхаузен-Гузен заставляли работать на производстве оружия, добывать камень на каменоломне. Условия были ужасными. Что именно вы делали? По документам, вы работали охранником, но это очень широкое понятие. В ваши обязанности входил надсмотр над пленными, так? Переводить их с места на место, следить за дисциплиной и порядком, обеспечивать выполнение приказов. А чьи это были приказы? Гитлера и Третьего Рейха. Приказы сформировать Европу под их арийские идеалы. Вы считаете себя принадлежащей к высшей расе? А что вы скажете обо мне, Эльза? Я славянка, а во времена Третьего Рейха мы считались низшей расой, недолюдьми. – Это уже слишком, – вмешался Чарльз. – Моя мать – в преклонных годах, посмотрите на нее. – Слишком? – завелась Эрика. – Просто потому, что она в годах, мы должны забыть? А может, меня унесло в политику? Или я навязываю вам свои либеральные ценности? – Чарльз качал головой. – Меня просто тошнит от точки зрения, что все, связанное с Холокостом и концлагерями, со временем теряет актуальность. Массовое уничтожение миллионов людей по расовому признаку или цвету кожи – такое никогда не должно быть ни забыто, ни оправдано. Это и сегодня продолжается. Ваша мать и сегодня виновата в той же самой мере, что и много лет назад. Эрика посмотрела на Эльзу, на ее шикарный дом и одежду, на бриллиантовые серьги в открытой коробочке около чашек. – Доктор Шмидт, доктор Шмидт, – заговорила Эльза. – Сколько ему лет? – Я не знаю. – Ему примерно столько же, сколько мне? – спросила она, стукнув себя по груди. – Он не на пенсии. Ему меньше шестидесяти. – Тогда откуда он имеет хоть какое-то понятие о том, что тогда происходило? – выпалила Эльза. – Вы были охранником в концлагере, Эльза. Это не летний лагерь, – сказала Мосс. – Потому что, если бы я не согласилась работать, меня бы саму упекли в этот лагерь! – упорствовала Эльза. – Немецкие солдаты обходили фермы, стучали в двери. У нас была ферма. Отец был одним из лучших в округе, и они пришли и потребовали, чтобы вся молодежь шла работать в лагерь. Они сказали, что если мы не придем, то все наши семьи сами окажутся там. Вы же не понимаете, что это было, вы не жили тогда, вы не прожили мой опыт! – Но вы прожили и смотрели, как сотни и тысячи людей умирают, – сказала Эрика. – У вас есть семья? – резко спросила Эльза. – Нет. – У вас? – показала она на Мосс. – Да. – Дети? – У меня есть маленький сын. – Значит, если бы немцы постучались к вам в дом и сказали, что, если вы не пойдете работать в лагерь, вашего сына сожгут в газовой камере, что бы вы сделали? – Я бы сопротивлялась. Я бы билась за сына, билась бы с ними, – Мосс раскраснелась, и у нее затряслись руки. – Все такие высокоморальные, пока не доходит до дела! Эрика еле сдерживалась, чтобы не ударить ее по лицу. Скосив взгляд, она видела, что и Мосс сдерживает тот же порыв. – Значит, вы каждый день ходили на работу и издевались над пленными, посылали людей на смерть и вносили свой вклад в уничтожение миллионов. Песенки по дороге на работу не напевали? Вы ведь были уверены в собственной безопасности. – Нет, конечно! – Концлагерь, где вы работали, относился к третьей ступени, что означает максимальную жестокость для «неисправимых политических врагов Рейха». И он приносил почти самую большую прибыль. – Сколько раз мне повторять. Я не была согласна с Гитлером. Я работала там, потому что меня заставили. Воцарилась тишина, и снова послышалось тиканье часов. – Эльза, ваш сын женился на еврейке, – сказала Эрика. – Как это понять? – Мы не знали, – впервые заговорил Чарльз. – Мой отец умер, так и не узнав. Мать сменила документы, когда эмигрировала в Англию. Подделала их. Отец знал, что она из Австрии, что она дочь фермера. Он знал, что Австрию завоевали немцы, но никто из нас не знал всего. – Он закрыл голову руками. – Когда Марисса узнала ваше настоящее имя? – спросила Эрика. – За несколько недель до Рождества. Я долгие годы хранила этот секрет, и стоило мне один раз не запереть сейф, – сокрушенно покачала головой Эльза. – Одна ошибка. Одна маленькая ошибка – и все. И все рухнуло. – Вы хранили документы в этом сейфе, и ваш муж не знал? – У меня все эти годы была арендована банковская ячейка в Лондоне. Я открыла ее, как только приехала в страну в пятидесятых годах. Я хранила эти документы, потому что они подтверждали, кто я. Моя фамилия никак не связана с нацистами. У меня честная фамилия. Надо было сжечь эти бумаги, но я не могла. А потом банк переехал, и несколько лет назад они позвонили мне, как раз после смерти мужа, и я переложила их в сейф, здесь. Эльза откинулась назад и закрыла глаза. – И Марисса начала вас шантажировать? – спросила Мосс. – Да. Я отдала ей эти серьги. Подумала, что на этом она успокоится, но я ошиблась. Она понимала, какие будут последствия для моей семьи, для Чарльза и его семьи, если все узнают. У Литманов прибыльный ювелирный бизнес в Хэттон-Гарден. Это исторически еврейское место. Подумайте, что бы было, если бы все узнали, что его мать… – сказала она срывающимся голосом, без эмоций, сдавшись на волю судьбы. – Вы говорили нам, что на Мариссу за несколько недель до Рождества нападал человек в противогазе, – напомнила Эрика. – Да. – Вы хотели, чтобы мы подумали, что он нападал на нее? – Это была идеальная возможность. О нем писали на первых полосах, все боялись… Примерно в тот же период я услышала, как люди в нашем местном магазине обсуждали, что поздно вечером кто-то напал на местную девушку, когда она шла со станции. – И этой девушкой вполне могла быть Марисса, – закончила Мосс. Эльза кивнула. – Чтобы совершить идеальное убийство, нужно идеальное прикрытие, – сказала Эрика. – И Таро Уильямс им стал. – Нам не сразу удалось разблокировать телефон Мариссы. Но сейчас мы знаем, Чарльз, что она звонила вам незадолго до того, как села в электричку в свой последний вечер. Он поднял голову. – Она звонила сказать, что ей нужны еще деньги или бриллианты – что быстрее, – сказал Чарльз, снова обхватив руками голову. – Сказала, что уезжает и что ей нужны деньги быстро. Мы уже отдали ей серьги и деньги. У меня не было выбора. Она бы не остановилась. Не перестала бы нас шантажировать и угрожать. – Где вы взяли противогаз? – спросила Эрика. – Купил в секонд-хенде в Сохо, – ответил Чарльз, опустил голову и заплакал. – Одна проблема, Чарльз. У вас есть алиби на тот вечер, – сказала Эрика. Он посмотрел на нее. – У нас есть съемка с камеры. Вы были на заправке на севере Лондона за одиннадцать минут до убийства Мариссы. Вы бы никак не успели. Они снова посмотрели на Эльзу. – Никто не поверит, что 97-летняя старушка могла убить сильную, молодую 22-летнюю девушку, – сказала Эльза с гадкой, скользкой улыбкой, от которой холод шел по коже. – Вы признаетесь в убийстве? – спросила Эрика.