— Саша! Она вывернулась из его рук, направилась к подъезду. Александра опасалась, что он пойдет за ней, а он остался на месте, только крикнул ей вслед, обиженно и зло: — Откуда ты знаешь, что нормально, а что — нет? Когда твоя собственная жизнь вообще была нормальной? Александра не стала отвечать, она скрылась в подъезде. Она подозревала, что это не последняя ее встреча с Русланом, он слишком честолюбив и упрям, чтобы отказаться от нее. Но сегодняшний раунд можно было считать завершенным. Чувствовала она себя отвратительно, на душе кошки скребли. Может, Руслан прав насчет нормы? Александра и не помнила, когда ей последний раз удавалось расслабиться. Воссоединение с семьей давалось ей нелегко, она просто не имела права жаловаться, она ведь сделала все таким запутанным! Нужно как-то перетерпеть… Но не сегодня. Она собиралась еще зайти к Яну и обсудить дело, однако на это не осталось сил. Придется отправить ему сообщение, сослаться на ерунду вроде головной боли, которая на самом деле не имеет никакого значения… К черту Касю с укрывшимся среди ее слов секретом, к черту Нину и ее дочку с грустными глазами… Ей нужно было отстраниться от всего этого хотя бы на вечер. В лифте она отправила сообщение Яну и поспешила укрыться в своей квартире, пока он не вылез с вопросами. Вот только в прихожей ее встречал свет — который она точно не оставляла включенным. Значит, в квартире кто-то был… Да понятно, кто! Она совсем забыла про безымянного, он легко терялся на фоне других событий ее жизни. Да и потом, по вечерам он обычно не приходил. Может, он просто забыл выключить свет? Но нет, он выглянул в коридор, привлеченный щелчком замка, и показался ей почти встревоженным. — Рад тебя видеть. Я собирался тебя дождаться, но ты все не шла, хотя я слышу, что твой брат уже дома. Я почти дошел до того, чтобы у него спросить, где ты, представляешь? — А зачем я тебе понадобилась? — Да нет причины, просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо… Я пойду теперь. Гайю я выгулял, можешь не беспокоиться. Ей следовало посторониться и просто дать ему уйти. А ему следовало свалить раньше и не изображать тут заботу! Но одно наложилось на другое, раздражение, оставшееся после поцелуя Руслана, вспыхнуло с новой силой — и превратилось в идею. Александра стала на пути у своего гостя, вплотную к нему, так, чтобы их разделяла всего пара сантиметров. Она ничего не говорила ему, просто смотрела в глаза, и он сначала растерялся… а потом понял. Потому что, пожалуй, и сам давно уже знал о притяжении, которое стоило игнорировать только чтобы сохранить нейтралитет. Но что если сохранять нейтралитет больше не хочется? — Да или нет? — тихо спросила Александра. — Это вопрос с подвохом? Ты что… Это проверка какая-то, да? Если я отвечу неправильно, мне нельзя будет возвращаться? Вот и зачем так много думать, когда думать вообще не надо? Это подбешивало, но бирюзовые глаза были так близко, этот цвет напоминал Александре воды океана в солнечный день… За такое многое можно простить. — Да или нет? — терпеливо повторила она. — Да. Вот и все, что было ей нужно. Александра ударила по выключателю, погружая квартиру в зимний полумрак — в темноте обычно меньше сомнений и скучных мыслей, а свободы больше. Она сама поцеловала своего гостя, но и он на этот раз не растерялся, притянул ее к себе, касаясь уверенно, без лишней осторожности, сильно, выдавая этим то, чего хотел давно — но недостаточно, чтобы рискнуть ее доверием. Теперь уже рисковать было не нужно, и он не останавливался. Александра чувствовала его жаркое дыхание на коже, она стянула с него свитер, расстегнула джинсы, когда исчезла ее собственная рубашка — она не представляла. Они как будто спешили куда-то, и в каждом движении страсть граничила с отчаянием. Александре хотелось поскорее забыть обо всем, сделать мир простым и плоским, существующим в одном только моменте наслаждения. Почему так рвался к этому ее гость — она не знала, но и у него наверняка нашлась своя причина обожать этой ночью безымянную незнакомку так, словно других женщин на Земле не осталось. Они оказались в ее спальне, у самой кровати. Александра знала: он ожидает, что она ляжет, он уже мягко подталкивает ее к этому. Она так не хотела, хотя его старательную попытку не быть слишком агрессивным оценила. Александра резко развернулась, увлекая его за собой, потом толкнула назад, зная, что кровать уже у самых его коленей. Он, скорее всего, и не заметил, как упал — но увидел ее, нависающую над ним, очерченную золотыми огнями города, ворвавшимися через окно. Он попытался подняться, но Александра удержала его, надавила ногтями на плечи — так кошка удерживает в когтях добычу. Ей показалось, что он улыбается, хотя она не была уверена, и ей было плевать. Одно уверенное движение бедер — и она почувствовала его в себе, откинула голову назад с довольным полувскриком, полувздохом, начала движение — и мир наконец сузился до двух тел в темноте, а напряжение, терзавшее ее столько дней, схлынуло, позволяя ей почувствовать себя по-настоящему живой… Они не произнесли за эту ночь ни слова, Александра даже не помнила, как все закончилось, как она отключилась. Но когда она проснулась, он все еще был рядом, и это неожиданно обрадовало. Она не спешила вставать. Она приходила в себя, прокручивая в памяти весь дурацкий вчерашний день. А потом спокойствие неожиданно закончилось. Потому что теперь, когда она отдохнула, до нее наконец дошло, что насторожило ее в квартире Нины. Глава 10 Она так ничего и не сказала. На самом-то деле, у Аси было оправдание, и даже неплохое: Тимур Никитич вроде как снова вел себя нормально. Когда они встретились после того странного случая в актовом зале, он сделал вид, что ничего особенного между ними не произошло. Он не охладел к ней, но и не стал навязчиво приветливым. Ася еще некоторое время была насторожена, а потом решила, что он осознал свою ошибку и больше не будет. Однако расслабилась она рано. Прошло дня три, и вот он снова начал оказываться рядом куда чаще, чем следует. Дело было не только в театральной студии, он и на своих уроках уделял Асе необъяснимое внимание. Вроде как причин для этого не было, но она то и дело ловила на себе его пристальный взгляд. Казалось бы: ну что такого? Смотрит и смотрит. Нельзя же жаловаться на человека за то, что он на тебя посмотрел, она не какая-нибудь истеричка! И все же было в этом взгляде что-то такое, чего Ася не понимала, но от чего ей хотелось плакать, спрятавшись под одеяло. Дальше — больше. Дальше ведь всегда больше. Он начал пересекаться с ней, якобы случайно, и при каждом разговоре касаться ее. Вроде безобидно — то на плечо руку опустит, то волосы с лица уберет. Так делали и некоторые другие учителя, но только немолодые женщины. А он… с ним это было странно. Она все равно держалась, молчала, убеждала себя, что придумывает лишнего. Ведь если бы между ними происходило что-то плохое, это бы уже заметили одноклассники! Но никто ни о чем не говорил. Поэтому, когда Тимур Никитич попросил ее остаться в классе, чтобы помочь ему разобрать тетради, она согласилась. Она в этот день была дежурной, он и других дежурных раньше просил! За окном еще было светло — только два часа дня. Асе почему-то казалось, что, когда за окном светло, ничего плохого не происходит. А ему даром не нужна была помощь с тетрадками. Когда они остались наедине, он поцеловал ее. Вот так просто взял и поцеловал, на этот раз без разговоров, без осторожных прикосновений, призванных успокоить ее… По крайней мере, Ася считала, что прикосновение губ к губам стоит расценивать как поцелуй. Другое дело, что в книжках писали, будто поцелуй должен быть приятным, романтичным, возбуждающим. А она не чувствовала ничего, кроме самого контакта. Ей стоило остановить его или ударить, однако она не смогла. Тело будто оцепенело, застыло, скованное коркой льда, не видной никому, но вполне реальной. Ася была напряжена до предела и все же неподвижна. Тимур Никитич принял это за знак согласия. Он поцеловал ее снова, прижал к себе, ему происходящее определенно нравилось. А Асе казалось, что она тонет в густой болотной грязи, сковывающей ее по рукам и ногам. Мысли в голове путались, бились, как птички, попавшие в силки. Почему я молчу? Господи, почему я молчу, почему я ничего не делаю?! Кто-нибудь, спасите меня! Но пока она мысленно умоляла о помощи, ее голос по-прежнему не подчинялся ей. Спустя несколько минут Асе хватило сил лишь на то, чтобы вырваться, подхватить свою сумку и выбежать и кабинета. Она плакала всю дорогу домой. То есть как — плакала… Слезы сами катились из глаз, а она не обращала на них внимания. Ей нужно было как можно быстрее попасть в свою комнату, спрятаться ото всех, и все же… И все же она не могла не заметить, что, пока она шла по улице, никто к ней не подошел и никто ни о чем не спросил. Наверно, это потому что она толстая и страшная… Таких никто не любит. Она обречена со всем справляться сама. Но ведь родители должны ее любить! Если рассказать им, они помогут… Мама придумает, как быть, она столько помогает другим, неужели оставит собственную дочь? Однако когда Ася пришла домой, матери там не было. Да вообще никого не было: мама — на работе, Никита — в детском саду, папа — неизвестно где. Это лишь давало Асе возможность плакать навзрыд на всю квартиру. Слезы ее опустошили, отняли остаток энергии, и к вечеру ей уже ничего не хотелось. Да и потом, мама вернулась усталой и раздраженной, она кричала на кого-то по телефону… Скорее всего, на папу, который опять остался ночевать черт знает где. У всех в этом мире были свои проблемы — и все решали их сами. Так почему Ася должна стать исключением? Тимур Никитич ходил по тонкому льду и прекрасно знал об этом. После первого поцелуя он не приближался к Асе, проверял ее реакцию. Но она так и не пожаловалась. Он решил, что с ее стороны это молчаливое позволение, согласие на все, чего ему хочется. Ася же соглашаться не желала, она просто надеялась, что он поймет правду сам. Ей ведь четырнадцать, а ему — непонятно сколько! И он ее учитель. Это круто только в аниме, когда учитель засматривается на ученицу. Но они живут не в аниме! Она все еще надеялась, что он одумается, но в глубине души росла немая обреченность. Поэтому, когда после очередной репетиции он велел ей остаться, она безропотно согласилась. Как овца на заклание, да. Именно так Ася себя и чувствовала. Но ее решение казалось дурацким лишь на первый взгляд, она-то понимала, что бежать просто бесполезно. Она будет вынуждена остаться с Тимуром Никитичем наедине, так или иначе. Не проще ли решить это сейчас? Может, у нее еще получится его переубедить? — Пожалуйста, отстаньте от меня, — сказала она, когда зал опустел и они остались наедине. Он не был задет ее словами. Тимур Никитич не сводил с нее того самого пристального взгляда, который она уже научилась ненавидеть. Ася чувствовала, как ее начинает бить мелкая нервная дрожь. Ну почему она не может быть такой же крутой, как тетя Александра? Уж она умеет за себя постоять, Асе достаточно было взглянуть на нее один раз там, на кухне, чтобы понять это. На самом-то деле, ей хотелось, чтобы семейные легенды про тетю Александру оказались ложью хотя бы наполовину. Все считали ее сильной, смелой, таким вот ледяным ангелом, победившим смерть… А что если бы она оказалась жирной теткой с сальными волосами? Бухгалтершей или уборщицей? Как бы они на нее тогда смотрели? Но смысла рассуждать об этом не было. Тетя Александра вернулась только для того, чтобы подтвердить все слухи о себе. Она была высокой, подтянутой, сильной… Да если бы она оказалась тут, она бы просто раздавила Тимура Никитича, как насекомое! Но ее здесь нет и не будет. Она бы не захотела прийти. Асе показалось, что там, на кухне, тетя Александра смотрела на нее и презирала уже за то, что такое ничтожное существо родилось в клане Эйлеров. — Ася, прекрати тратить время на притворство, — вкрадчиво заявил Тимур Никитич. — Мы, конечно, в театральном кружке, но занятия уже закончились. Ты можешь сказать мне правду. — Но я и говорю… правду… Мне все это не нравится, не надо больше… Ее голос дрожал и от этого звучал особенно жалко. Конечно же, Тимур Никитич не поверил ей. Никто бы не поверил. Он подошел ближе и остановился напротив, положил руки ей на плечи. Он должен был почувствовать, как она дрожит, но это, кажется, только порадовало его. — Я понимаю, почему ты стесняешься. Не нужно этого. Я с тобой не из жалости, ты мне действительно нравишься. — Жалости?.. — Кто-то другой проявил бы жалость… Ты ведь сама понимаешь, что большой популярностью ты в школе не пользуешься. Почти все девочки в нашем кружке с кем-то встречаются. Ну а ты? Так избалована вниманием парней? — Нет… — Это не страшно. Они бегут за своим представлением о красоте, а не за настоящей красотой. Но я тебя не оставлю. — Он провел пальцами по ее пылающей щеке. — Я помогу тебе раскрепоститься. Тебе ведь на самом деле нравится, да? Не стесняйся того, что тебе нравится! Это нормально, вас просто учат лжи. А я покажу тебе, какая ты на самом деле. Ты что, плачешь?.. — Я хочу домой… — прошептала Ася. — Я никому ничего не скажу, обещаю, только отпустите меня… — Никому ничего не скажешь? Ты считаешь, что это для меня имеет значение? Уж не пытаешься ли ты угрожать мне, малышка? Он все еще улыбался ей, но в его голосе мелькнуло что-то такое, от чего дрожь в теле Аси лишь усилилась. Он сжал ее плечи, и это было уже не нежное прикосновение. До Аси только сейчас в полной мере дошло, насколько Тимур Никитич сильнее ее. — Это имеет значение, п-потому что… Потому что это неправильно! — всхлипнула Ася. — Уч-чителя не должны… вести себя… вот так… — Дай догадаюсь… Ты угрожаешь мне, что испортишь мне жизнь, если я не буду вести себя так, как тебе хочется? — Да! — Какая смелая маленькая мышка! — рассмеялся Тимур Никитич. Одну руку он завел ей под подбородок, заставляя поднять лицо и посмотреть ему в глаза, другой сжал грудь так сильно и болезненно, что Ася невольно вскрикнула. — Но кто же тебе поверит? — К-кто поверит?.. — Я так и сказал. Посмотри на себя, дорогая моя. Ты же похожа на кусок фарша! Ты неопрятная, толстая, ты не умеешь ни краситься, ни одеваться. Кто поверит, что ты могла привлечь мое внимание, когда в мою студию ходят такие красотки? Они все скажут, что я был с ними вежлив, что я не такой! Так кто поверит тебе? Она многое могла бы ему возразить — и снова голос не подчинился ей. Горло болезненно сжалось, глаза застилала пелена слез. Он бил по больному и знал об этом. Он ведь не дурак, вычислил, что Ася о себе невысокого мнения! Она понимала, что Тимур Никитич делает это намеренно, но даже так не могла с ним спорить. Ей действительно никто не поможет. Никому она по-настоящему не нужна. Родители ее скорее терпят, потому что доля у них такая. Они же не знали заранее, кто у них родится! Даже Никита, молчаливый и нездоровый, нравится им больше. Потому что он красивый и у него платиновые глаза, совсем как у дедушки Миши. А она выглядит так, будто ее тролли подкинули… Поэтому проще перетерпеть, промолчать, позволить ему делать, что он хочет. Лишь бы не было скандала, лишь бы никто не узнал. Может быть, он наиграется с ней и оставит ее в покое? А если нет, если он и дальше будет мучить ее, всегда есть выход… Точнее, не выход, а способ сделать так, чтобы все закончилось. Но это еще не сейчас. Сейчас нужно стоять, не двигаться и терпеть. Молчать, даже если для этого нужно закусить губу до крови. Каким-то чудом отстраниться от ощущения его рук, шарящих по ее телу, забирающихся под одежду. Это должно случиться, неминуемо… Дверь актового зала хлопнула так громко, что содрогнулись оба — и Ася, и ее мучитель. Но она по-прежнему была парализована ужасом, а вот он опомнился быстро. Тимур Никитич оттолкнул ее от себя с такой силой, что Ася не удержалась на ногах, упала, больно стукнувшись плечом о кресло. Лишь после этого они оба посмотрели в сторону двери. Оттуда к ним неспешно приближалась высокая тонкая фигура. Это был человек, — конечно, человек, женщина, все же очевидно! — но в какой-то миг Асе показалось, что к ним крадется гигантская хищная кошка.