— Слушай, призрак, это не ты мои ключи свистнул? Топорков посмотрел на Лихонина, тот, понимающе кивнув, извлек из своего кармана связку ключей и бросил ее ошеломленному Шаре. — Ну, вот спасибо, ребята! — моментально просиял режиссер. — Я понимаю, разыграть меня захотели… Это ничего, я не обижаюсь… Зато вот ключи нашлись! А то я прямо обыскался… — Режиссер повернулся к Топоркову: — Как это вы там загнули, товарищ… простите, не знаю вашей фамилии… «Человек внезапно смертен»? Ха-ха. Это ничего… Забавно… — Моя фамилия — Топорков, — заявил актер. — К-как? — осекся Шара. — Топорков. Я у вас пробовался. Неужто не помните? — Не очень, — пролепетал режиссер, во все глаза глядя на странного субъекта и искренне пытаясь вспомнить его. Никак не получалось. — А вот так? — осведомился Топорков и задекламировал: — «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другою смертью». — Это из «Мастера и Маргариты», да? — рассеянно улыбаясь, проговорил Шара. — Да, и из той самой роли, на которую я пробовался. — Ах, так вы у меня пробовались? — Режиссер выдохнул с облегчением. — То-то я не могу вас узнать… Я на эту роль, видите ли, ну вообще всех перепробовал. Даже самых бездарных. Искал, понимаете, на ощупь. Вдруг, думаю, кто-то попадет в яблочко… Так что теперь я при всем желании не вспомню и половины тех, кого пробовал! Топорков, вы говорите, вас зовут? Нет, вас я точно не припомню… 110 Топорков тем временем вновь вошел в образ. Смерив Шару безумным взглядом, он горячечно заговорил: — Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть — несчастье… вечер — семь… Вам отрежут голову! Тут режиссер уже не выдержал и поморщился. Шутка явно затянулась. — Ладно, — нахмурившись, произнес Шара. — Я пойду, поздно уже… Еще раз спасибо, товарищи, — вяло помахал он в воздухе ключами. Топорков тотчас перегородил ему дорогу: — Вы никуда не пойдете. — То есть… что вы себе позволяете? — выкрикнул режиссер. — Я пойду, и прямо сейчас пойду, слышите? Но почему-то при этом Шара не двигался с места, а только опасливо косился на Лихонина. Тот подошел ближе и всем своим видом выражал готовность удержать режиссера. — Я же сказал, — ласково произнес Топорков, — вам отрежут голову. — Я вас понял, — отрывисто произнес режиссер. — Вы злитесь, что не вы сыграли в моем фильме. Ну что ж, выражаю вам свое сочувствие. Даже готов попросить за это прощения, если надо. Но… — Шару вдруг осенило, и он вскинул на актера просветленный взгляд. — Чего вы, собственно, кипятитесь, товарищ? Фильм-то все равно запрещен. Вон — на полке лежит. — Режиссер махнул рукой в сторону, словно полка, на которой лежал фильм, находилась в этом же павильоне. — Это не играет роли, — отрезал Топорков. — Ибо эта роль — роль Воланда — даже в запрещенном фильме стоит того, чтобы… — Чтобы — что? — нервно выкрикнул Шара. — Отрезать вам голову, — спокойно закончил актер. — И кто будет резать? — заволновался режиссер и так растянул в улыбке рот, что Топоркову стали видны все его зубы. — Уж не вы ли? — Мы, — подтвердил Топорков. — Вы не заметили, что мы для вас здесь приготовили? Актер кивнул на конструкцию, которую они с Лихониным притащили из соседнего павильона. — Гильотина, — упавшим голосом произнес Шара. — Именно, — подтвердил Топорков. — Там, в одиннадцатом, как раз снимают что-то подходящее. Лично я расцениваю это как знак судьбы. — Вы спятили, — прошептал Шара. — При чем здесь гильотина? Вы строите из себя Воланда, это я понял. Меня вы считаете Берлиозом, так? — Ну, — отозвался актер. — Так Берлиоза же переехал трамвай! — воскликнул режиссер. — Успокойтесь, я это знаю, — холодно отозвался Топорков. — Важен не трамвай, а отрезание головы… — Нет-нет, я не согласен. — Шара выставил вперед обе руки. — Ваше согласие уже не требуется, — грустно произнес Топорков. — Все предрешено. В этот миг Лихонин заломил Шаре руки и повлек его на гильотину. — Это бред! — закричал отчаянно вырывающийся режиссер. — Меня должна убить девушка — комсомолка! Где Аннушка? Где подсолнечное масло? Вы все переврали! Я требую, я настаиваю! Где Маргарита Николаевна? Приведите ее! Пусть покажется, эта ваша подлая сообщница! Я хочу поглядеть в ее бесстыжие глаза! — Боже милосердный, да он помешался, — изумленно обратился Топорков к Лихонину. Занятый делом уборщик лишь коротко кивнул в ответ. С превеликим трудом Лихонину наконец удалось зафиксировать голову брыкающегося режиссера в ложе гильотины. Проделав это, уборщик резко отбежал в сторону, неприязненно вытирая о штаны свои трясущиеся руки. Топорков зашел за ширму, к которой была приставлена гильотина, и, встав на стул, нажал на рычаг, освобождающий огромное лезвие. 111 Этим же вечером Шафт прогуливался по вечерним московским улицам вместе с Маргаритой Николаевной. — Шафт обожает Марго, — шептал негр, поминутно целуя спутнице руки. — Шафт хочет быть рабом Марго. — Вот этого не надо! — засмеялась женщина. — Давайте лучше будем на равных. — Давайте, — сразу согласился актер. — Но Шафт хочет, чтобы Марго знала: Шафт любит Марго. Шафт обожает Марго больше жизни. — Вы мне тоже очень нравитесь, — негромко произнесла Маргарита Николаевна, опустив взгляд. — Но о любви и обожании говорить нам все-таки пока рано… — Шафт не будет говорить, — немедля отозвался негр. Маргарита Николаевна обернулась к актеру. Тот машинально взял обе ее руки и поднес к своим губам. — Шафт, милый, не будьте вы таким… — заговорила женщина, глядя снизу вверх в невероятно добрые глаза африканца. — Таким… услужливым… — Шафт хочет служить Марго, — объяснил актер. — Не надо служить, — твердо сказала Маргарита Николаевна, помотав головой. — Хорошо. — Ее спутник согласился и с этим. — Шафт не будет служить. Они замолчали и пошли дальше. Маргарита Николаевна долго о чем-то думала, потом всплеснула руками: — И вообще, откуда у вас эта идея — служить белому человеку? Вы же не из Соединенных Штатов с их рабством. Вы с Берега Слоновой Кости. Разве там тоже было рабство? — Шафт никогда не был рабом, — покачал головой негр. — Шафт согласился бы стать рабом лишь для Марго. Но раз Марго не хочет этого, Шафт не станет рабом… Служить белому человеку Шафт тоже не желает. Шафт желает служить белой женщине. Которую зовут Марго… — Хорошо, хорошо, я поняла, — перебила его Маргарита Николаевна. — Ну а как же Шара? Ему вы почти служили… — Масса, — задумчиво произнес Шафт. — Масса просто был очень добрый с Шафтом… — Взять хотя бы это «масса»! — воскликнула женщина. — Почему вы его так называете? — Масса сам просил, — объяснил Шафт. — Ах вот как, — протянула Маргарита Николаевна. — Так он же просто негодяй после этого, мерзавец!