Надо вам сказать, господа, что я не отношусь к числу людей, наделенных даром живого воображения, но внезапно меня охватили самые недобрые предчувствия. Я поспешил сначала в большую гостиную, а потом осмотрел комнату, где любила уединяться жена. Но не нашел ее. Затем я вспомнил, как часто она допоздна могла ждать меня в моем собственном кабинете. Но там тоже никого не было, и я уже собирался выйти, когда заметил на своем столе письмо, которого не видел там прежде вечером. На конверте значилось мое имя, написанное рукой Аннетты, и с ощущением, что у меня вот-вот остановится сердце, я достал послание и прочитал его. С этими словами он протянул шефу лист бумаги кремового оттенка. В кратком письме без указания даты женским почерком было выведено следующее: Я не прошу у тебя прощения, Рауль, за то, что собираюсь сделать этой ночью, поскольку чувствую себя не вправе ожидать понимания и прощения. Это было бы чересчур самонадеянно с моей стороны. Но ты должен поверить: боль и муки, которые я неизбежно причиню тебе, разрывают душу мне самой. Ты неизменно проявлял ко мне справедливость и доброту, свойственные твоему характеру, но мы оба прекрасно знаем, Рауль, что никогда по-настоящему не любили друг друга. Ты влюблен в свою работу, в свое собрание произведений искусства, а я полюбила Леона Феликса, и вот – ухожу к нему. Я попросту исчезну, и ты никогда больше обо мне не услышишь. Надеюсь, тебе удастся добиться развода, а потом обрести счастье с более достойной женщиной. Прощай, Рауль, и, пожалуйста, не думай обо мне хуже, чем я того заслуживаю. Аннетта. Мсье Буарак сидел с поникшей головой, низко опустив плечи, пока полицейские читали послание, принесшее ему столько печали. Им снова овладели эмоции, и на какое-то время в кабинете шефа воцарилось тягостное молчание. Солнечные лучи ярко сияли сквозь окно, не ведая, что такое подлинная трагедия, освещая согбенную фигуру в кресле и безжалостно подчеркивая те детали, каким лучше было бы оставаться в тени, – от капелек пота над сдвинутыми густыми бровями до судорожно сцепленных и побелевших рук, которые он старался спрятать под краем письменного стола. Собеседники терпеливо ждали, и Буарак усилием воли овладел собой, чтобы продолжить: – От столь неожиданного удара я был сам не свой, но инстинктивно понимал необходимость вести себя так, словно ничего не случилось. Стоило мне немного оправиться от первоначального шока, я окликнул Франсуа, все еще остававшегося в холле: «Все в порядке, Франсуа. Мадам написала мне записку. Ей пришлось поспешить на поезд в Швейцарию. Она получила уведомление, что ее мать при смерти». Дворецкий отозвался своим обычным тоном, но я сразу заметил, что он не поверил ни одному моему слову. От тоски и сочувствия в глазах слуги мне снова чуть не сделалось дурно. Но я пытался разговаривать с ним как можно небрежнее и спокойнее. «Не знаю только, успела ли Сюзанна помочь ей одеться в дорогу. Пришлите ее ко мне, а сами потом можете укладываться спать». Сюзанна служила горничной Аннетты, и как только она вошла в кабинет, по ее испуганному и смущенному виду я догадался, что ей обо всем известно. «Сюзанна, – сказал я тем не менее, – мадам пришлось неожиданно и очень срочно отбыть в Швейцарию. И потому она отправилась на вокзал, не имея времени упаковать чемоданы. Надеюсь, ей хотя бы удалось потеплее одеться перед отъездом?» Девушка отвечала мне без промедления, но с нервическим страхом в голосе: «Я только что заглянула в ее комнату, мсье. Мадам надела шубу, шляпу и пару теплой обуви. Вечерние туфли, в которых она ужинала, остались там, где она их сбросила. Меня она не вызывала, чтобы помочь, и я даже не слышала, как она покинула дом». К тому времени я окончательно справился с эмоциями и уже успел наскоро продумать свой план. «Что ж, не беда, – сказал я. – В таком случае упакуйте завтра с утра ее чемоданы, чтобы я смог отправить багаж ей вслед. Она остановится в доме матери, где сможет одолжить все необходимое до прибытия собственных вещей». Франсуа по-прежнему не находил себе места от беспокойства и слонялся по дому. Мне пришлось строго приказать слугам идти немедленно спать, чтобы в одиночестве постараться понять, что же реально произошло. Но мне не следует чрезмерно утомлять вас содержанием своих долгих раздумий. Несколько дней я просто с ума сходил, а потом сумел взять себя в руки. Сюзанну я отправил домой, сказав, что, по сообщению от мадам, она наняла одну из горничных своей матери. Мсье Буарак сделал паузу. – Мне кажется, – сказал он через некоторое время, – это все, что я могу вам сообщить, мсье шеф. С той ужасной ночи и до момента, когда пару часов назад мне на глаза попалось ваше объявление в «Фигаро», я действительно ничего не слышал ни о своей жене, ни о Феликсе. Буарак поведал свою историю просто и прямо, и манера этого человека держать себя только подчеркивала очевидную правдивость его слов. Показания звучали убедительно и поневоле заставляли проникнуться сочувствием к мужчине, который хранил верность жене, но был жестоко ею предан. Первым заговорил Шове: – Хотелось бы выразить вам, мсье Буарак, глубочайшее сожаление в связи со случившимся и с необходимостью сделать заявление, явно все еще причиняющее вам душевные муки. Печально и то, что развитие событий сделало теперь окончательно невозможным держать дело в тайне от широкой публики. Разумеется, мы уже начали поиски убийцы. А вас не смею больше задерживать. Попрошу только повторить для нас некоторые имена и еще раз назвать точное время происшествий, чтобы ваше заявление приобрело завершенный вид. – Благодарю вас за понимание и сочувствие, мсье. Шеф продолжил: – Прежде всего ваш адрес… Хотя он указан на визитной карточке. Затем… Мне, вероятно, лучше облечь это в форму вопросов. На какое время был назначен ужин? – На семь сорок пять. – А в котором часу пришел срочный вызов с работы? – Без четверти девять. – И вы прибыли на завод… – Примерно в девять пятнадцать, как мне помнится. Я не особенно следил за временем. Дошел до Елисейских Полей и взял такси. – Если я правильно понял, вы сказали, что позвонили домой почти сразу и сообщили жене о необходимости своей долгой отлучки? – Вероятно, так прозвучали мои слова, хотя это не совсем точно. По прибытии на завод я незамедлительно занялся оценкой происшедшей аварии и последствий, которые она причинила, затратив на это некоторое время. Правильнее будет сказать, что звонок домой я сделал около десяти часов. – Но вам неожиданно удалось освободиться уже в одиннадцать? – Совершенно верно. – Значит, своего американского друга вы должны были встретить примерно в двадцать минут двенадцатого? – Да, думаю, около того. – Так. Теперь о вашем друге. Нам нужно его полное имя и адрес. – Его имя я уже назвал. Майрон Х. Бертон. Но вот с адресом помочь не могу, поскольку не знаю его. – Быть может, вам известен рабочий адрес? – Его я тоже не знаю. Мы с Майроном познакомились в отеле во время моей поездки в Нью-Йорк. Мы сыграли с ним несколько партий на бильярде и стали в известной степени дружны, но сошлись не так близко, чтобы делиться подробностями семейной жизни. – Когда произошло ваше знакомство? – Летом 1908… нет, 1909 года, то есть около трех лет назад. – В каком отеле? – «Гудзон вью». В том, что сгорел в прошлое Рождество. – Да, я слышал об этом ужасном пожаре. Ваш друг отправился в Орлеан поездом в 00.35. Наверное, он останавливался там? – Нет. Ему предстояла пересадка, но куда дальше, он не сказал. А про пересадку я узнал, потому что спросил, отчего он выбрал такой странный поезд, прибывавший в Орлеан в 4.30 утра. На мой взгляд, лучше было бы провести ночь в Париже, а утром сесть в экспресс, дорога на котором занимает всего два часа. – Впрочем, все это не имеет особого значения. Нам осталось только записать фамилию и адрес бывшей горничной вашей супруги. Буарак покачал головой. – Простите, но и этой информацией я не располагаю. Для меня она была просто Сюзанной. Хотя осмелюсь предположить, что Франсуа или кто-то еще из прислуги может знать о ней больше. – В таком случае, с вашего дозволения, я отправлю нашего человека для осмотра дома и наведения необходимых справок. Должен подчеркнуть, мсье Буарак, что мы весьма признательны за полученную от вас информацию. Но встает вопрос о формальном опознании тела. У меня нет никаких сомнений после сказанного вами, что это тело вашей жены, но закон предписывает лично опознать ее. Не могли бы вы совершить с этой целью краткий визит в Лондон? Насколько я понимаю, погребение еще не могло состояться. Буарак поежился от явного дискомфорта. Поездка представлялась ему крайне нежелательной. – Не скрою, я бы предпочел никуда не ездить. Но поскольку вы назвали это необходимой формальностью, выбора у меня, по всей видимости, не остается. – Мне очень жаль. В данном случае без этого никак не обойтись. Личный осмотр предусмотрен процедурой опознания, исключающей возможность ошибки. И позвольте поделиться своим мнением – вам было бы лучше покончить с этой прискорбной обязанностью как можно скорее. Отправляйтесь при первой же возможности. Гость только пожал плечами. – Если поездка неизбежна, то почему бы не совершить ее незамедлительно? Я пересеку пролив сегодня же и явлюсь в Скотленд-Ярд, скажем, к одиннадцати часам утра завтра. Мне нужно именно в Скотленд-Ярд, не правда ли? – Да, мсье. Очень хорошо. Я позвоню их руководству, чтобы вашего прибытия ожидали все участники процедуры. Шеф поднялся, пожал посетителю руку и попрощался. Мсье Буарак покинул кабинет. Как только он вышел за дверь, Шове вскочил с места и подошел к ширме. – Срочно подготовьте полдюжины копий этого заявления, а также вопросов и ответов на них, мадемуазель. Можете воспользоваться помощью других девушек. Затем он повернулся к двум детективам: – Что ж, господа, мы только что выслушали весьма занимательную историю, и как бы мы ее ни воспринимали, наш долг состоит прежде всего в том, чтобы детально проверить ее. Думаю, вам лучше, не мешкая, отправиться на авеню де л’Альма и встретиться с упомянутым Франсуа, по возможности, еще до того, как мсье Буарак сам вернется домой. Обыщите дом в поисках любых улик. В первую очередь нам нужен другой образец почерка жены Буарака. Кроме того, попытайтесь найти бывшую горничную. Я же тем временем предприму кое-какие другие шаги. Жду вас, как обычно, к девяти для доклада о ходе расследования. Глава 15 Дом на авеню де л’Альма Бернли и Лефарж сели в трамвай, маршрут которого проходил вдоль набережных, и вышли на остановке у моста Альма, откуда пошли вдоль авеню пешком. Дом действительно стоял на углу, фасадом на авеню, хотя парадный вход располагался со стороны более узкой боковой улочки. Здание относилось к эпохе позднего Возрождения, построенное из неровно обработанного серого камня с изящными лепными оконными проемами, с декоративными элементами из красного песчаника и с обычной для Парижа мансардой под крышей. Мужчины поднялись по ступеням элегантного крыльца. Справа располагались окна большой комнаты, угол которой выходил на обе улицы. – На мой взгляд, это помещение слишком хорошо просматривается отовсюду, – заметил Бернли. – Если это гостиная – а судя по меблировке, так оно и есть, – любой, кто подойдет к входной двери, сможет сразу увидеть всех, кто находится внутри. – Но, с другой стороны, – возразил Лефарж, – хозяйка тоже будет заранее знать о прибытии гостя и сможет подготовиться к визиту.