– В накладной упоминалась скульптура, но я, конечно же, не вскрывал груза и не поручусь, что описание соответствовало действительности. Бернли снова поблагодарил молодого служащего багажного отделения и покинул громадное здание вокзала. Все указывало на то, что разговор шел о бочке, либо очень похожей на доставленную им в Скотленд-Ярд, либо о той же самой. Разумеется, напомнил он себе, даже если тара принадлежала фирме Дюпьера – что пока никоим образом не было доказано, – то в распоряжении компании имелось большое количество одинаковых бочек, а следовательно, вывод о связи этой бочки с расследованием оказывался явно преждевременным. Обстоятельства дела и прежде давали обильную пищу для размышлений, и инспектор чувствовал, что новые сведения нисколько не помогали разобраться во всей этой путанице. Медленно двигаясь по рю де Лафайет к своему отелю, он размышлял, стремясь сложить в нечто цельное известные ему разрозненные факты. Его путь лежал через сад Тюильри. Бернли нашел тихий уголок под деревом, где присел на скамью и продолжил обдумывать ход следствия. Сначала вернулся к таинственным путешествиям всех этих бочек. Он мысленно выделил три из них. Имелась бочка, отправленная фирмой Дюпьера поздно вечером во вторник, следовавшая через Гавр и Саутгемптон и полученная следующим утром на вокзале Ватерлоо чернобородым мужчиной, то есть, по всей видимости, мистером Феликсом. Бочка была адресована Феликсу, и в ней перевозили скульптурную группу. Затем появилась вторая бочка, покинувшая Париж двумя днями позже, – вечером в четверг. Маршрут пролегал через Руан и далее морем. Ее, вне всяких сомнений, увез с пристани Святой Екатерины мистер Феликс. В бочке номер два находилось тело мадам Аннетты Буарак. И наконец, обнаружилось то, что можно было наименовать бочкой номер три. Отправлена из Лондона в Париж в тот же четверг, а по прибытии на Северный вокзал ее получателем оказался некий мсье Жак де Бельвиль. Как и в двух других, грузом в этой бочке указали скульптуру, но ее реальное содержимое осталось неизвестным. Бернли прикурил одну из своих крепчайших сигар и попыхивал ею в глубокой задумчивости, прокручивая в уме подробности перемещений каждой из бочек. Он не мог отделаться от мысли, что бочки были каким-то образом связаны между собой, но не улавливал связь. Лишь через некоторое время до него дошло, что если рассматривать бочки не в порядке получения информации о них, а чисто хронологически, то в этом случае что-то проясняется. И он заново разложил все по полочкам. Первым по-прежнему числился груз, отправленный из Парижа в Лондон через Гавр и Саутгемптон, покинувший Париж во вторник утром и прибывший на вокзал Ватерлоо в среду утром. Но вторым грузом теперь следует считать бочку, отправленную из Лондона в четверг утром через Дувр и Кале и достигшую места назначения ближе к вечеру того же дня. А груз номер три перевозился в той бочке, которая проследовала по маршруту Париж – Лондон в тот же четверг вечером, а выгружена была на пристань Святой Екатерины только в понедельник следующей недели. Вырисовывалась такая схема: из Парижа в Лондон, потом из Лондона в Париж и снова из Парижа в Лондон. Так уже просматривалось нечто более четкое. И почти сразу инспектор нащупал ту связь, которую безуспешно искал прежде. Не была ли это одна и та же бочка, а не три разных? В каждом случае путешествие могла совершать всего одна, уже использованная прежде бочка, не так ли? Чем дольше Бернли размышлял, тем более правдоподобной казалась такая версия. Она объясняла уверенное заявление мсье Тома, что только одна бочка была отправлена за границу. Становилось понятно, откуда взялась бочка с телом мертвой женщины внутри. Это давало ответ на вопрос, каким образом три необычной формы бочки совершили три путешествия практически в одно и то же время. Да, схема представлялась вероятной. Но в таком случае где-то по ходу одного из своих перемещений бочка была вскрыта, скульптура изъята и заменена на труп. Имелись убедительные доказательства, что в бочке находилась мраморная статуэтка, когда она покинула двор салона на бульваре Капуцинок, и ее не подвергали вскрытию до момента погрузки в вагон поезда, отходившего в 19.49 с вокзала Сен-Лазар до Гавра. Но уже по прибытии к пристани Святой Екатерины бочка содержала мертвое тело, хотя имелись свидетельские показания: груз никто не мог вскрыть в трюме «Снегиря». Следовательно, подмену совершили в какой-то точке вдоль сложного маршрута: вокзал Сен-Лазар, Гавр, Саутгемптон, вокзал Ватерлоо, вокзал Чаринг-Кросс, Дувр, Кале, Северный вокзал, товарная станция на рю Кардине, Руан. Бернли отметил про себя необходимость детальной проверки каждого из этих этапов. Затем он перешел к следующему важному пункту. Под конец каждого из путешествий бочку встречал мужчина среднего роста с черной бородой, внешне смахивавший на француза. При третьей пересылке получателем был именно Феликс. В двух предыдущих случаях личность не была точно установлена, но все указывало на Феликса. Предположим, он фигурировал в деле каждый раз. Разве это не свидетельствовало также, что речь шла всего лишь об одной бочке, которую Феликс посылал в обоих направлениях, следуя какому-то своему плану? Инспектор ощущал уверенность в правильности таких рассуждений. Однако если Феликс действовал подобным образом, то он был либо убийцей, желавшим доставить труп в свой дом, чтобы избавиться от него, либо ни в чем не повинным человеком, которому подлинный преступник хотел подбросить тело. Инспектор уже давно мысленно склонялся ко второму варианту, хотя здесь все зависело от того, знал ли Феликс, что́ находилось в бочке, когда увозил ее с пристани Святой Екатерины. Бернли живо помнил сцену во внутреннем дворе Скотленд-Ярда после вскрытия бочки. Конечно, Феликс мог быть превосходным актером, но все же он, вероятно, ничего не знал. Бернли сомневался, что можно разыграть такой спектакль. Кроме того, следовало учитывать и болезнь, в которую поверг Феликса шок. Она тоже не выглядела симуляцией. Да, он пока верил: Феликс не догадывался о теле в бочке, а значит, мог считаться невиновным. Но что толку в личной точке зрения Бернли? Подобные вещи не решались в одиночку. Истинность заболевания Феликса могли подтвердить только медики. И потом, если Феликс невиновен, то кого же взять под подозрение? У кого имелся мотив для убийства женщины? Какие вообще мотивы могли существовать для этого? Ответа Бернли не находил. До сих пор никакие улики на возможный мотив прямо не указывали. Затем его мысли переключились на само преступление. К удушению преступники прибегали не так уж часто. Это был жуткий способ, отвратительный и требовавший относительно долгого времени. Бернли с трудом мог представить себе, чтобы самый закоренелый убийца преднамеренно избрал его и хладнокровно осуществил. Нет, здесь речь, скорее всего, шла о так называемом убийстве на почве страсти, о каких-то самых примитивных инстинктах любви или ненависти. А еще ревности – такое вполне возможно. Он, по своему обыкновению, обдумывал вопрос всесторонне и методично. Да, ревность представлялась наиболее вероятным мотивом. Его поразила еще одна мысль. Конечно же, удушение даже в порыве ярости могло быть избрано убийцей только в том случае, если под рукой не оказалось никакого орудия. Иначе преступник, человек, имевший какое-либо оружие, пустил бы его в ход. Следовательно, заключил Бернли, в данном случае оружия преступник не имел. Отсюда следовал очень простой вывод – убийство не было предумышленным. Если бы его спланировали заранее, то, уж конечно, подготовились бы более основательно. Значит, преступление совершили без предварительного умысла и отнюдь не хладнокровно. Некто, оставшись наедине с мадам Буарак, внезапно и совершенно неожиданно оказался охвачен необузданной яростью, неуправляемым гневом. Но что могло послужить причиной такого порыва страсти, кроме острейшего приступа ревности? Инспектор закурил еще одну сигару, ни на секунду не прерывая своих безмолвных рассуждений. Если он не ошибался относительно мотива, то кто мог быть тем человеком, который так безумно ревновал мадам? Бывший возлюбленный, предположил он. До сих пор о таковом ничего не известно, и Бернли для себя отметил, что необходимо непременно прояснить этот вопрос. При отсутствии сведений о любовнике на ум немедленно приходил муж, и здесь почва для размышлений становилась куда как менее зыбкой. Если мадам завела роман с Феликсом, а Буарак узнал об этом, мотива искать уже не приходилось. Ревность – вполне естественное чувство, которое Буарак должен был испытывать при подобных обстоятельствах. Стало быть, виновность Буарака становилась весьма возможной, и это следовало иметь в виду. Потом инспектор приступил к осмыслению дела в целом. Он всегда верил, что детали, перенесенные на бумагу, начинают видеться отчетливее. А потому, достав блокнот, взялся за составление списка известных ему фактов, событий в хронологической последовательности, а не в соответствии со временем, когда он узнавал о них. Первым номером значился званый ужин, устроенный мсье Буараком у себя дома вечером в субботу двадцать седьмого марта. На нем присутствовал Феликс. После того как хозяина срочно вызвали на работу, он задержался, оставшись с мадам Буарак наедине, когда остальные гости разъехались. По свидетельству Франсуа, они пробыли вместе с 23.00 до приблизительно 23.30. Около часа ночи Франсуа услышал, как захлопнулась входная дверь, а спустившись вниз, обнаружил, что оба – Феликс и хозяйка – исчезли. Причем мадам сменила туфли, прихватив с собой шубку и шляпу. Вернувшийся несколько минут спустя Буарак нашел у себя на столе записку, в которой жена ставила его в известность, что сбежала от него к Феликсу. На следующий день, как предполагалось, Феликс отбыл в Лондон, что подтверждал управляющий отеля «Континенталь», а также констебль Уолкер, случайно подслушав разговор Феликса со своим другом Мартином. В то же воскресенье или в понедельник письмо, написанное, по всей видимости, Феликсом, было отправлено из Лондона в Париж. В нем содержался заказ на скульптурную группу с просьбой прислать ее в столицу Англии. Письмо фирма получила во вторник. В тот же день заказанная скульптурная работа была упакована в бочку и отправлена в Лондон через Гавр и Саутгемптон. Бочка прибыла на вокзал Ватерлоо следующим утром и была получена мужчиной, назвавшимся Феликсом, что почти наверняка соответствовало действительности. Утром в четверг, то есть днем позже, аналогичная бочка была отправлена с вокзала Чаринг-Кросс на парижский Северный вокзал, где ее дожидался человек под именем мсье Жак де Бельвиль, но, скорее всего, под этим псевдонимом скрывался все тот же Феликс. Всего пятьдесят минут спустя подобная бочка оказалась на товарной станции близ рю Кардине для отправки в Лондон морским путем через Руан. На следующий день, если верить заявлению Феликса, он получил письмо от своего приятеля Ле Готье, напечатанное на машинке, в котором сообщалось о лотерее, о пари и о бочке, готовой к отправке морем. Феликсу надлежало получить ее и доставить в свой дом. Утром в субботу пришла открытка от того же Ле Готье с уведомлением, что бочка находится в пути. В понедельник пятого апреля Феликс забрал груз с борта парохода «Снегирь» у пристани Святой Екатерины и благополучно перевез домой. Список, составленный Бернли, выглядел так: Суббота, 27 марта. – Ужин у мсье Буарака. Исчезновение мадам Буарак. Воскресенье, 28 марта. – Феликс, по всей вероятности, отбывает в Лондон. Понедельник, 29 марта. – Феликс заказывает у Дюпьера скульптуру. Вторник, 30 марта. – Заказ получен. Статуэтка отправлена через Гавр и Саутгемптон. Среда, 31 марта. – Бочка получена на Ватерлоо. Вероятно, Феликсом. Четверг, 1 апреля. – Бочка, отправленная с Чаринг-Кросс, получена на Северном вокзале. Бочка доставлена на товарную станцию при рю Кардине для перевозки в Лондон. Пятница, 2 апреля. – Феликс получает письмо от Ле Готье. Суббота, 3 апреля. – Феликс получает от Ле Готье открытку. Понедельник, 5 апреля. – Феликс обманом забирает бочку из гавани. Ниже были добавлены еще сведения, не вписывавшиеся в строго хронологическую схему. 1. Машинописное письмо, показанное Феликсом и полученное предположительно от Ле Готье по поводу лотереи, пари и теста, связанного с получением бочки, как и записка внутри бочки относительно возвращения займа в 50 фунтов, отпечатаны на одной и той же пишущей машинке, на бумаге одного сорта. 2. Послание Феликса в фирму Дюпьера с заказом на скульптуру написано на бумаге того же сорта, что и два других документа, что указывает на возможную общность между ними. Довольный достигнутым результатом своей аналитической работы, Бернли покинул уютное пристанище под деревом в саду и отправился в отель, чтобы подготовить ежедневный отчет для Скотленд-Ярда. Глава 17 Военный совет В девять часов вечера Бернли постучался в дверь кабинета шефа Сюрте. Лефарж был уже там, и как только Бернли сел, мсье Шове сообщил: – Лефарж как раз собирался начать повествование о своих приключениях. Что ж, теперь самое время. – Как мы и договорились в субботу, – приступил к рассказу сыщик, – вчера я отправился в Дижон и посетил мадемуазель Доде на рю Попо. Она производит впечатление девушки уравновешенной и, как мне показалось, вполне искренней и честной. В целом она подтвердила показания мсье Буарака и дворецкого, но добавила три подробности, не упомянутых ими. Мадам Буарак взяла с собой широкополую шляпу, но ни одной шляпной булавки. Это девушка посчитала странным, и я поинтересовался, что здесь необычного. Она ответила, что без булавок такую шляпу носить невозможно – она попросту не будет держаться на голове. По моему предположению, ее хозяйка очень торопилась, поэтому и забыла булавки, но горничная не сочла такое возможным. По ее словам, чтобы взять булавки, не потребовалось бы и лишней секунды. Они были приколоты к подушечке, находившейся у мадам под рукой, и любая леди захватила бы их с собой автоматически, в силу привычки. Но даже если бы они оказались случайно забыты, ощущение беспорядка на голове, даже легкий порыв ветерка при спуске по лестнице сразу же напомнили бы о недостающих предметах. Никакого своего объяснения девушка дать не смогла. Вторая любопытная деталь: мадам не взяла с собой никакого багажа. Даже обычной сумочки с туалетными принадлежностями хотя бы на одну ночь. Но самым важным представляется третье сообщение. Утром того дня, когда намечался званый ужин, хозяйка отправила Сюзанну в отель «Континенталь» с запиской для Феликса. Тот сразу же вышел из номера и велел сообщить мадам, что получил записку и непременно придет. – Забавно получилось с этими заколками, – бросил вскользь шеф. Немного помолчал, а потом повернулся к Бернли и попросил отчитаться о проделанной работе. Когда отчет англичанина выслушали и обсудили, шеф продолжил: – У меня тоже есть для вас новости. Позвонил управляющий из отеля «Континенталь». Он заявил, что точно установил время возвращения Феликса в гостиницу в ночь с субботы на воскресенье: он явился в половине второго утра. Его заметили швейцар, лифтер и дежурная горничная на этаже, причем все назвали один и тот же час. По их общему мнению, Феликс выглядел совершенно нормальным, но находился в особенно приподнятом настроении и казался чем-то очень довольным. Впрочем, управляющий подчеркнул, что Феликс всегда пребывал в хорошем расположении духа. Мсье Шове достал из ящика стола сигары, выбрал одну для себя, а потом протянул коробку собеседникам. – Угощайтесь, господа. Мне думается, на этой стадии нам пора остановиться и проанализировать ситуацию, суммировать полученные сведения, проверить, есть ли у нас правдоподобные версии, и решить, что нам еще осталось предпринять. Уверен, каждый из нас уже осмыслил события, но всегда лучше, когда три головы работают вместе, чем по отдельности. Что скажете, мистер Бернли? – Прекрасная идея, мсье, – ответил инспектор, втайне довольный, что уже размышлял о деле днем. – Тогда, вероятно, будет лучше, если вы поделитесь с нами своим подходом к решению проблемы, а мы добавим собственные соображения по ходу вашего рассказа. – Я считаю, мсье, что центром расследования является факт убийства, а все остальные происшествия – лишь части плана, целью которого было избавиться от трупа и навести нас на ложный след. – Полагаю, никто из нас не станет с вами спорить, верно, Лефарж? Французский коллега только кивнул, и Бернли снова заговорил: – Затем я сосредоточил внимание на способе убийства. Удушение – настолько жестокий метод, что к нему мог прибегнуть либо маньяк, либо человек, совершенно потерявший голову в порыве страсти. Но даже в таком случае женщину едва ли стали душить, если бы имелись другие средства расправиться с ней. Поэтому мне показалось логичным сделать вывод, что убийство было непредумышленным. Человек, задумавший его заранее, нашел бы подходящее орудие и припрятал в нужном месте. – Верно подмечено, мистер Бернли. Я и сам пришел к такому же заключению. Продолжайте, пожалуйста. – А если все обстояло именно так, некий мужчина, оставшись наедине с мадам Буарак, внезапно оказался во власти слепой, всепоглощающей ярости. Но что же, задался я вопросом, могло вызвать подобные эмоции? Естественно напрашивался ответ: любовная интрижка легко порождает всплески ненависти и ревности, но концы с концами у меня все же не сходились. У кого конкретно могли возникнуть столь бурные чувства? Рассмотрев в качестве первой кандидатуры Феликса, я не счел вероятным, чтобы он питал ненависть или ревность к женщине, собравшейся как раз с ним сбежать от мужа. Конечно, крупная ссора возможна даже между любовниками, и она может стать причиной временной неприязни, однако трудно себе представить размолвку такого накала, что привела бы к фатальной развязке. А ревность в данном случае вообще исключается. Мне казалось, что во всем мире не нашлось бы человека, менее способного на столь страшное преступление. Затем закралась мысль, что ненависть и ревность очень легко приписать самому Буараку. Если он виновен – тогда мотивы, двигавшие им, становились сразу очевидны. А когда мсье Лефарж обнаружил вчера в кабинете Буарака следы бочки, похожей на ту, в которой было найдено тело, во мне укрепилась уверенность, что дело раскрыто. Но за прошедшее время нами получено исчерпывающее объяснение наличия там следов бочки, и я снова охвачен многочисленными сомнениями. – Я согласен с вами почти во всем, мистер Бернли, но мы не должны забывать: столь глубокие чувства ненависти и ревности могли охватить Буарака лишь при определенных обстоятельствах. А именно – он должен был знать о намерении жены сбежать от него к Феликсу. Если же он ни о чем не догадывался, то не мог поддаться таким эмоциям. Мне кажется это совершенно очевидным. – Вы правы, мсье. Да, убийство становилось возможным только при раскрытии им тайных намерений супруги. – И добавьте еще одно условие. Он должен был очень сильно любить жену. Если же он не любил ее, то измена могла рассердить и раздосадовать его, но не привести в состояние буйного помешательства, слепого гнева, о которых мы с вами рассуждаем. Допустите, что отношения между ними складывались не самым лучшим образом. Предположите существование в жизни Буарака другой женщины, и тогда поступок мадам Аннетты мог принести ему исключительно радость, вследствие благополучного решения проблемы. Особенно при отсутствии у них детей, которые всегда усложняют процедуру развода. Шеф посмотрел на подчиненных вопрошающим взглядом. – Согласен с вами, мсье, – сказал Бернли. – Также и я, шеф, – кивнул Лефарж. – Подведем итог. Мы пришли к общему мнению. Если Буарак любил жену и узнал о ее измене и намерении покинуть его, у него был мотив для преступления. В противном случае причина убийства все еще остается неразгаданной: ни в случае участия Буарака, ни Феликса, ни кого-либо другого. – Конец вашей фразы, мсье, как раз указывает на иные варианты, – заметил Лефарж. – А не мог это быть некто совершенно другой? Я не вижу, почему мы должны ограничивать круг подозреваемых Феликсом и Буараком. А что насчет Ле Готье, например? Или личностей, нам еще вовсе пока не известных? – Верно, Лефарж. Начинают просматриваться новые версии. Есть для начала пресловутый дворецкий Франсуа. Нам предстоит пристальнее присмотреться к нему. Не стоит исключать и существования у мадам Буарак бывших любовников. Но, как я считаю, прежде чем двигаться дальше, нам необходимо что-то решить относительно двух главных персонажей. – Есть еще один важный момент, мсье, – добавил Бернли. – Медицинская экспертиза показала, что мадам была убита в короткий промежуток времени после того, как покинула свой дом. Мы имеем основания считать на основе показаний управляющего отелем, что Феликс отправился в Лондон утром после ужина у Буараков. В таком случае ключевым становится вопрос: сопровождала ли его мадам? Если да, то все указывает на Феликса. Если нет – на Буарака. – Мне кажется, мы можем логическим путем определить это, – сказал Лефарж. – Каким же образом? – А вот как, мсье. Давайте отвлечемся ненадолго от личности убийцы и рассмотрим другой аспект дела: как и когда труп попал в бочку? Ведь перемещения бочки мы отследили достаточно детально. Ее упаковали во дворе демонстрационного зала на бульваре Капуцинок, вложив тогда внутрь скульптурную группу. Затем она совершила путешествие до вокзала Ватерлоо, и мы располагаем неопровержимыми доказательствами, что по пути туда никто не мог подменить содержимого. Таким образом, тело еще не находилось в бочке к моменту прибытия на Ватерлоо. Затем на двадцать два часа она исчезла. И появилась снова на вокзале Чаринг-Кросс, поскольку слишком невероятным выглядит допущение о наличии двух одинаковых бочек, совершивших обратный рейс в Париж. У нас нет оснований подозревать возможного вскрытия бочки по дороге. В Париже она покинула Северный вокзал в 17.20, снова пропала из поля зрения, но оказалась на товарной станции в 18.10 тем же вечером, вернувшись в Лондон морем. По прибытии в Лондон в ней уже лежал труп. Абсолютно ясно, что подмена произошла не во время одного из этих трех перемещений. Стало быть, манипуляция была произведена в период ее исчезновений в Лондоне или в Париже. Разберем исчезновение бочки в Париже. Оно длилось пятьдесят минут, причем за это время бочка была доставлена на гужевой повозке от Северного вокзала до товарной станции рядом с рю Кардине. Как долго, по вашему мнению, мсье, могла длиться такая поездка? – Думаю, примерно минут пятьдесят, – ответил шеф.