– Да, – сказал Кабе. – Да, конечно. Отсюда открывался прекрасный обзор сотен километров Плиты Фреттль. Медленно восходящее Лацелере, светило системы, постепенно набирало яркость и желтело, озаряя воздушные купола на дальней, в направлении против вращения, стороне; сияние не позволяло различить рельеф затененных земель. Тульерские горы, облаченные в снеговые мантии, высились в направлении по вращению, где, сверкая в солнечных лучах, будто яркий бисерный браслет, переливалась в небесах разграничительная полоса Плит – поначалу дымчато-размытая, затем четко очерченная и утончающаяся. Справа от оси дрожало марево над саванной, а слева в голубой дали едва виднелись холмы и край широкой дельты Великой Реки Масака, впадавшей во Фреттльское море. – Я не слишком дразню людей? – спросил Циллер, затянулся и сдвинул брови, глядя на трубку. – По-моему, им это нравится, – сказал Кабе. – Нравится? Правда? – разочарованно протянул Циллер. – Мы помогаем им разобраться в себе. Это им и нравится. – Разобраться в себе? И это все? – Полагаю, мы здесь не только для этого, а уж вы – тем более. Они вымеряют себя по стандартам иных рас. Мы служим людям своего рода пробным камнем. – Ага, как домашние любимцы у челгриан из высших каст. Незавидная участь. – Нет, Циллер, вы – особенный. Вас именуют композитором Циллером; так больше никого не называют. Культура и, в частности, Концентратор и обитатели Масака чрезвычайно гордятся тем, что вы избрали своим новым домом именно это орбиталище. По-моему, это очевидно. – Ага, очевидно, – пробормотал Циллер, посасывая нераскуренную трубку и глядя на равнины. – Вы – местная знаменитость. – Я – трофей. – Отчасти, но к вам относятся крайне уважительно. – У них есть свои композиторы. – Циллер сосредоточенно стал набивать и утрамбовывать курительную смесь в чашечке трубки. – И любая машина, любой Разум, с легкостью обставит всех этих композиторов. – Но это был бы обман, – напомнил Кабе. Челгрианин дернул плечом и хмыкнул – скорее всего, насмешливо. – Вот-вот, и мне не позволяют обмануть посланника. – Он резко вскинул голову и посмотрел на хомомданина. – Кстати, о нем новостей нет? Концентратор Масака уже уведомил Кабе, что Циллер по-прежнему отказывается от встречи с посланником челгриан. – За посланником отправлен корабль, – сказал Кабе. – Ну, для начала. А потом у челгриан внезапно поменялись планы. – Почему? – Пока неизвестно. Договаривались об одном, а челгриане все переиграли. – Кабе помолчал. – Из-за какого-то погибшего корабля. – Что еще за корабль? – А… гм, давайте спросим у Концентратора. Концентратор? – Кабе смущенно коснулся кольца в носу. – Концентратор слушает, Кабе. Чем могу помочь? – Челгрианского посланника забирают с какого-то погибшего корабля? – Да. – А подробности известны? – Корабль – каперское судно, зафрахтованное лоялистами из клана Итиревейн, пропало без вести в самом конце Войны Каст. Несколько недель назад искореженный корпус обнаружили у звезды Решреф. Корабль назывался «Зимняя буря». Кабе покосился на Циллера, тоже подключенного к разговору. – В первый раз слышу, – пожал плечами челгрианин. – Имеются ли еще какие-нибудь сведения о личности посланника? – спросил Кабе. – Немного. Имя пока неизвестно, но он, скорее всего, был или до сих пор остается офицером высокого ранга, принявшим монашеский обет. Циллер фыркнул и мрачно осведомился: – Каста? – Предположительно, посланник – из Наделенных Итиревейнского дома. Напоминаю, что все это – неподтвержденные сведения. Чел не слишком охотно делится информацией. – Подумать только, – сказал Циллер, глядя, как за кормой аэролета восходит желтовато-белое светило. – Когда прибывает посланник? – спросил Кабе. – Примерно через тридцать семь дней. – Ясно. Спасибо. – Пожалуйста. Мы с дроном Терсоно с вами еще поговорим, Кабе. А пока всего хорошего, друзья. Циллер что-то досыпал в чашечку трубки. – А кастовый статус имеет значение? – спросил Кабе. – Вряд ли, – сказал Циллер. – Мне все равно, кого или что сюда пришлют. Я с ними говорить не хочу. Однако очевидно, что, посылая представителя военной правящей клики, который по совместительству еще и подался в святоши, они не особо утруждают себя попытками снискать мое расположение. Не знаю, принять это за оскорбление или знак уважения. – Возможно, посланник высоко ценит вашу музыку. – Да, – сказал Циллер, раскуривая трубку. – Возможно, он еще и служит профессором музыкологии в одном из самых престижных университетов. – Из трубки вылетел клуб дыма. – Циллер, – проговорил Кабе, – позвольте вас кое о чем спросить. Челгрианин взглянул на него. Хомомданин продолжил: – Заказ, над которым вы сейчас работаете, получен от Концентратора и предназначен для финальной церемонии Новых-Близнецов? – Он невольно взглянул на яркую точку – новую Портицию. Медленно усмехнувшись, Циллер спросил: – Это останется между нами? – Разумеется. Даю слово. – Что ж, подтверждаю ваше предположение, – сказал Циллер. – Я пишу симфонию – своего рода размышления об ужасах войны и восхваление установившегося прочного мира – ну, за исключением ряда незначительных стычек. Концентратор желает таким образом отметить завершение траура. Симфонию исполнят сразу после заката в день вспышки второй новой. Если я буду дирижировать с обычным профессионализмом, то свет новой достигнет Масака в начале финальной ноты. – В голосе Циллера проступило облегчение. – Концентратор намерен устроить на премьере какое-то световое шоу. Мне этого очень не хочется, но поживем – увидим. Кабе решил, что его догадка обрадовала челгрианина, давая ему возможность поговорить о своем творении. – Великолепно! – с неподдельным восторгом воскликнул хомомданин, ведь симфония станет первым значительным произведением, написанным Циллером в изгнании. Многие, в том числе Кабе, тревожились, что композитору больше не удастся создать воистину монументальных произведений, сравнимых с прежними шедеврами, снискавшими ему славу. – С нетерпением буду ее ждать. Она закончена? – Почти. Я занят финальной отделкой. – Челгрианин поднял глаза к огоньку новой Портиции. – Мне хорошо работается, – добавил он задумчиво, – отличный материал. Можно сказать, нажористый. – Он без всякой теплоты улыбнулся Кабе. – Даже катастрофы других Вовлеченных каким-то образом выводят на совершенно иной уровень элегантности и утонченности, нежели челгрианские. Мерзкие злодеяния моих соплеменников весьма эффектны в отношении количества смерти и страданий, но в остальном скучны и тривиальны. Могли бы подкинуть материал получше. Помолчав, Кабе произнес: – Жалко, что вы так ненавидите соотечественников. – Да, – согласился Циллер, глядя вдаль, на Великую Реку. – Но по счастью, моя ненависть служит живительным источником вдохновения. – Я понимаю, что у вас нет шансов на возвращение, но вы должны, по крайней мере, повидаться с этим посланником. Циллер взглянул на него: – Зачем? – Если вы этого не сделаете, будет похоже, что вы испугались его доводов. – В самом деле? И какие же он выдвинет доводы? – Наверняка заявит, что вы им нужны, – терпеливо начал Кабе. – В качестве отбитого у Культуры трофея. – Вряд ли к данной ситуации применимо слово «трофей». Лучше назвать вас символом. Символы важны и очень эффективны. А если в роли символа выступает личность, то символ становится управляемым. Личность способна определить жизненный путь и судьбу – не только свою, но и всего общества. В любом случае основным доводом будет то, что вашему обществу, всей вашей цивилизации необходимо примириться с ее самым знаменитым вольнодумцем, дабы обрести мир и начать процесс перестройки. Циллер устремил на Кабе невозмутимый взгляд: – Да, лучше вас не найти, посол.