— Расскажешь? — коротко интересуюсь, вытирая рукавом кровь, смешанную с пылью с уголков рта. — Угу, — мычит шеф, прикуривая сигарету. — Я забрал пацана, это было несложно. Хотя, я тогда не до конца понимал, в чём дело. Хотя, понимал, конечно, что ты во что-то влип. Но во что именно — я узнал чуть позже. — От кого? — Ну, вот слушай, — развёл он руками. — Я заехал в УИЦ. Сам понимаешь, надо же что-нибудь придумать, чтобы без подозрений свалить. Назначить старшего, нафантазировать повод и так далее. Так вот, пока я разгребался, пацана, кстати, попросил подождать в машине, ну и, для надежности, закрыл — к нам пожаловали из военсудпола. Рассказали про твои приключения, поинтересовались, где ты можешь быть. И про пацана этого, — кивнул он за плечо, в сторону заднего сидения, — мол, кто-то похитил, а это, мол, сын подозреваемой, свидетель, бла-бла-бла… Я понял — хрен они от меня просто так отстанут. Ну, а когда мальчонку найдут — всё, труба! Тут мне позвонили. Просто звонок — херня, короче. Я им — судполовцам: «Минуточку, надо по службе…» В общем, вышмыгнул из кабинета, в подвал на парковку и дёру. В общем, сука ты… — Извини, — только и нахожу самое простое, универсальное слово, на все случаи. — В задницу своё «извини» засунь! Чего делать теперь будем? Я ведь, теперь тоже, вроде как, сообщник. Осудят, суки, отправят на утилизацию химикатов каких-нибудь. Кашлять буду, хрен отвалится… — А на кой он тебе нужен? Поди, уж и забыл, как им пользоваться? — Да пошёл ты… Машину мы решили убрать подальше с глаз — загнали за дом, так, чтобы её не было видно с дороги. Сами же поднялись в оккупированную нами квартиру. Надо сказать — на бессознательном уровне, я выбрал весьма неплохую жилплощадь. Комнат было три и в двух из них окна были целы. Лишь в самой маленькой оказался пробит угол стеклопакета, что, в общем-то, несильно смущало, так как на улице стояла довольно тёплая погода. Да и пробоина казалась не столь уж и большой — её легко можно было закупорить простым пакетом, свернув его в клубочек. Полы, в жилых некогда комнатах, устилал ламинат, на кухне лежал линолеум. Все поверхности были, конечно же, исцарапаны, но, в целом, с учётом обстоятельств, это мало кого смущало. К слову, на кухне, нетронутым мародёрами остался небольшой обеденный столик. Скорее всего, его сохранил от посягательств обломанный угол столешницы. Впрочем, на функционал изделия это никак не влияло. Но, самое главное преимущество этой квартиры перед другими, которые подверглись моему беглому обзору, была входная дверь. Металлическая, прочая. Замок, может и работает, но, само собой, ключей нам никто не оставил. Зато были руки, и этого хватало, чтобы орудовать задвижками-шпингалетами, коих данная дверь насчитывала целых два. Так что, изнутри можно закрываться и не переживать, что нас всех застанут врасплох. Кстати, насчёт возможных путей отступления Сергей предложил подумать сразу же, как осмотрел место нашего пребывания на неопределённый срок. За рабочий, мы приняли вариант передислокации на соседний балкон. Расстояние до него ничтожное, сантиметров в двадцать, а ветхую перегородку, очевидно оставшуюся от былого застекления, мы без труда выломали, что на одном, что на втором балконе. Из соседней квартиры можно попасть в другой подъезд, а оттуда — либо вниз, либо на крышу. Конечно, в случае попытки нашего пленения, военсудполовцы вполне могли предусмотреть вариант бегства и перекрыть этот путь отступления. К тому же, с улицы пристреливать нас — казалось задачей весьма простенькой. А потому, вскоре, в ходе более детального изучения нашего жилища, был выкристаллизован второй вариант, о котором, наши недруги могли бы догадаться с весьма небольшой долей вероятности. В туалете мы обнаружили пробоину в стене, которая, как выяснилось, отделяла место уединения бывших жильцов от технической шахты, предназначенной для идущих из подвала коммуникаций, а конкретно — водопровода и канализации. Отметив для себя данный факт, мы с Сергеем переглянулись и выломали, поочерёдными ударами ног, достаточно широкий проём, в который без труда мог пролезть человек. Пришло время теста на профпригодность нашего пути отступления. После долгих споров, кто же должен стать подопытным, мы, в конце концов, решили спор на «камень, ножницы, бумаге». Мои ножницы пальцев сломались о каменный кулак шефа, и лезть пришлось именно мне. Впрочем, поборов страх быть погребённым в толще стен заживо, я вполне успешно спустился в подвал. Стояки водоснабжения оказались как нельзя кстати — за них было удобно цепляться, а отсутствие в них воды, в частности горячей, отсекало шанс получить ожоги. Из подвала оказалось несколько выходов. Один — цивилизованный, являющийся одновременно и входом. А остальные — через окошки, которые, конечно, казались узкими, но вполне годились для того, чтобы ретироваться. Раньше они были зарешёчены, однако, тонкие прутья давно сгнили и путь казался вполне свободен. Я поднялся обратно в квартиру и доложил о результатах разведки. Моего компаньона они удовлетворили, остальным, похоже, было не до этого. Инъекция адреналина, что их организмы прописали сами себе, уже не действовала, и всё семейство Сувориных сидело понурое, в мыслях о безрадостном будущем. Я же всегда старался не жалеть ни о чём. А особенно, не жалеть о содеянном. Вот и сейчас, макая корку пресного хлеба в жижу от мясной консервы, жалел лишь о том, что мне не удалось прихватить с собой еды. А вот Сергей оказался прозорливее. Как выяснилось, он уже два года, как возил с собой в багажнике «тревожный чемоданчик» с определённым набором различных необходимостей. Как он сам объяснил, раскрывая свою маленькую тайну — он давно знал, что день, подобный этому, когда-нибудь наступит и придётся бежать со всех ног, точнее — мчать на всех парах своего старенького, но надёжного «Кадиллака». Ели мы молча. Темы для разговора, казались какими-то неуместными, сколько бы я не перебирал их у себя в голове. — Игорь, — Сергей, наконец, нарушил почти полную тишину, чуть смазанную лишь звуками пережёвывания пищи, — можно без всяких высокопарностей — зачем ты это сделал? Тишина стала полной. Все перестали жевать и уставились на меня. Я чувствовал себя, как актёр театра, напрочь забывший текст. — Не знаю, — признался вполне честно, — просто, так получилось… — А если подробнее? — не отставал Сергей. — Из-за неё? — кивнул он на Лизу. — Мам? — уставился на мать Лёша. — Да, нет, — лишь махнул я рукой. — Не только… Не знаю я, короче. Просто, всё как-то опостылело… Когда увидел, как цинично ломают саму психику детей… Это же дети! Понимаешь? Во мне что-то щёлкнуло. Я больше не смог смотреть на всё это — на то, во что, с нашего молчаливого согласия, превратили наш мир. Это край, это мрак… — Когда вам кажется, что с нашим миром что-то не так — знайте, вам не кажется, — пробубнил мой товарищ. — Это, что такое? — удивился я, и незнакомой и, в тоже время, обитавшей в глубинах моего подсознания фразе. — Это твой отец когда-то сказал, — напомнил мне шеф. — Чёрт! — хлопнул я себя по лбу. — Отец! Нам надо его найти! — Я тоже об этом подумал, — признался Сергей. — А где он? — Лиза проявила, наконец, интерес к разговору. — Не знаю, — пожал я плечами, — тоже, где-то на окраине. Найдём. Обязательно… — Мам, — подал голос Димитар, — а это и есть твой друг, — вытянул он в мою сторону указательный палец. — Да, Дим, это Игорь. А это, я так понимаю, Сергей, — с вопросом посмотрела она на моего товарища и я, с внутренней усмешкой, понял, что ни разу, до этого дня, не виделся с её детьми. — Ага, Сергей, блин, — буркнул мой шеф, закинув в рот последний кусочек хлеба. — Так, — хлопнул я себя по коленям, — познакомились? Теперь давайте подумаем о ночлеге. — Ты о чём? — подал голос Лёша, но тут же получил от матери подзатыльник. — Не «ты», а «Вы»! — наставленническим тоном преподавателя объяснила она свой поступок. — Бог с ним! — чуть гаркнул я. — «Ты», «Вы» — какая разница. «На ты» — я даже моложе себя чувствую. Тебя это не касается, — уточнил я для самого младшего члена нашей компании. — Как дежурить будем? — Дежурить? — удивилась Лиза, Сергей же одобрительно кивнул — мол, мысль здравая. — Дежурить, дежурить! — убедил Лизу в том, что она не ослышалась. — Мы в незнакомом месте, на нежилой окраине и, уверен, даже телевизионные байки, относительно смертельной опасности этого места, имеют под собой некоторые основания. Так что, ночью надо дежурить. Желательно по очереди. Стрелять умеешь? — спросил я у Лёши. — Не знаю, — пожал плечами парень. — В кино видел. Сам не стрелял. — Мы все тут, почти такие же… — успокоил его Сергей. — Ладно, — взял я роль самопровозглашенного распорядителя дежурств, — ты, пацан взрослый, подежуришь. Ствол доставай. Оба… — Ствол? — искренне удивился Сергей, который до этого момента был не в курсе нашего оснащения. — Ага, — кивнул ему, принимая извлечённые из Лизиной сумки пистолеты, — трофейные… Я проверил магазин, щёлкнул туда-сюда предохранитель, снял обойму, осмотрел патронник. — Короче, — вставив магазин на место, щёлкнув затвором и поставив пистолет на предохранитель, протянул я оружие юноше, — всё заряжено. Снимаешь с предохранителя — стреляешь. Понял? — парень кивнул. — Только, я тебя умоляю — лишь в том случае, если кто-то, вдруг, на тебя нападёт или неожиданно вломится, что крайне маловероятно. А так — буди всех и всё тут! Уяснил? — тот снова кивнул. — Будем дежурить по три часа. Лёша первый. Сейчас почти десять. До часу, значит. Потом или я или Серый. — Давай я, — поднял руку Сергей, в которую прошлось вложить второй пистолет. — Тогда я — под утро. С четырёх до семи. Определились? — окинул я вопросительным взглядом нашу беглую компанию. Лиза, было, хотела что-то возразить, но так и не решилась. Соорудив из разбросанных по близлежащим квартирам кусков фанеры и картона некое подобие лежанок, мы улеглись спать. И, как ни странно, более сладкого сна у меня не было, наверное, никогда. Он был настоящим, как бы сказал отец, богатырским, хоть и не таким длинным как бы хотелось. После крепкого похлопывания, сначала по плечу, потом по щеке, с трудом раскрываю глаза, слипшиеся от сладкого сиропа сна без приправы из сновидений. Я поднимаю вверх руку, давая понять, что проснулся — иначе не видно. Из освещения только холодный и тусклый свет луны, падающий из окна. Ему помогает лишь экранчик наручных часов, помогающий осветить путь в комнату, граничащую с коридором — на наш караульный пост. На всякий случай, заглядываю на балкон — чисто. Хотя, кому взбредёт в голову лезть по фасаду на третий этаж? Военсудполовцы скорее взорвут двери, чем будут обезьянничать. Нащупываю ногой ящик, который где-то выискал Сергей и определил его участь, как сидушку для сторожа. Судя по тому, что все целы да здоровы — дежурства юного Алексея и Серёги прошли без происшествий. Хочется думать, что и в этот краткий остаток ночи никому не взбредёт в голову обшарить науш, ничем не примечательную, квартиру. Я проверил своё оружие, щёлкнул затвором, предохранитель встал на своё боевое дежурство. Оглядевшись, помогая зрению бледным свечением часов, я опустился на ящик и прислонился к стене. Прохлада кирпичной кладки стала неприятно покусывать плоть. Всё-таки дом без жильцов — не дом уже. Просто коробка. Он умирает, остаётся только скелет. Холодный, мёртвый, тот, который дал нам приют. Мне вдруг представилось, как мы, всей нашей горе-компанией, бредём по снежной пустыне. Мы закутаны в какие-то шкуры, но ледяной ветер дует нещадно, продирает до костей. Всюду снег — под нами, вокруг нас, на много миль окрест, и даже в воздухе его так много, что кажется — не идёшь, а пробираешься сквозь многометровый сугроб. Метель всё набирает силу. Друзья что-то кричат, но ветер уносит звуки и до моих обмороженных ушей долетают лишь обрывки фраз. Очень хочется есть и пить. Я спотыкаюсь, падаю. Поднимаюсь, снова падаю. Встаю на колени и смотрю на снег, зачёрпываю его онемевшими руками, хватаю ледяными губами, проталкиваю в глотку ещё сохранившим остатки тепла языком. Жажда понемногу отпускает. Я оборачиваюсь и вижу только метель. Верчу головой — влево, вправо — то же самое. Я не понимаю, куда делись мои попутчики. Сергей — мой лучший и единственный друг, мой брат, не по крови, но по всему остальному, что только может быть у настоящих, любящих и заботящихся друг о друге братьях. Лиза и её сыновья, которых я знаю всего ничего, но уже успел сродниться с ними. Наверное, это горе. Радость никогда так не объединяет людей, как это делает горе. Оно превращает самых разных людей, самых разных убеждений, в монолит, который может расколоть только беззаботность счастья. Ведь счастье, как правило, у каждого своё. А вот горе бывает одно на всех. И, как показывает история, бывает не так уж редко… Наконец, собираюсь с силами и встаю. Я вновь бреду сквозь снег, не обращая внимания на то, как безжалостно режут лицо острые, словно микроскопические бритвы, льдинки. Кажется — бреду целую вечность. Не вижу конца, не вижу начала. Иду в бескрайность горизонта, в надежде, что и у бескрайности может быть конец. Пытаюсь растереть замёрзшие уши и понимаю, что не чувствую не только их, но и своих рук. Смотрю на пальцы — они синие и покрытые инеем. Убираю их с глаз, на которые начинают наворачиваться слёзы и тут же замерзающие на ветру. Становится всё хуже. Я устал, так устал… Я снова падаю, но уже не предпринимаю попыток встать. Сон даст мне силы идти дальше. Надо только чуть-чуть отдохнуть, совсем чуть-чуть… Только заведу будильник. Всего часик… Пытаюсь тыкать в сенсор часов отмороженным пальцем — ничего не выходит. Экран не реагирует на промёрзшую, уже мёртвую плоть… Ну, не беда. Сам встану. Всего часик, всего часик… Я сворачиваюсь в клубочек и закрываю глаза. Ко мне начинает приходить тепло. Чувствую, как оно растекается по организму. Умом понимаю — это отмирают ткани. Но, чёрт возьми, как это приятно… «Не спи — замёрзнешь!» — раздаётся громогласно над самым ухом и глаза резко распахиваются, словно повинуясь нещадному пружинному механизму. Пистолет падает на пол, а сам я подскакиваю на ящике от неожиданности. — Твою мать! — невольно вырывается из моей часто вздымающейся и опадающей груди. — Да, уж… — раздаётся в ушах. Зрение пока не сфокусировалось и я вижу лишь расплывчатые очертания говорящего. — Охранник из тебя — так себе, — усмехается голос. Наконец глаза наводят резкость, и удивление граничит с восторгом. — Батя, ты, что ли? — Нет, блин, — усмехнулся Сан Саныч, — военсудпол! — А как ты сюда попал? — вдруг потянуло сразу выяснить, где же оказалась брешь в нашей, так называемой, «системе безопасности». — Сына, ты чего? — покрутил отец пальцем у виска. — Я серьёзно? — почти взвизгиваю я. — Так, это… — немного растерялся отец, — через дверь. Она не заперта была. В эту секунду я понял, что мы лишь кучка жалких идиотов, которых этой ночью мог всех перерезать даже скудоумный однорукий и хромой на обе ноги мародёр-инвалид. Этот новый для нас мир забил первый гол в наши ворота. Нам очень повезло, что боковой арбитр по имени Судьба указал на то, что он был забит из офсайда… Глава 10. Федя и Эдя