— Ну, на «ты», так на «ты». Идём? Мы шагаем меж прозрачных сейфприлавков, и я вижу, как Лиза не может оторвать взгляда от того, что находится за бронестеклом. Рыба, мясо, овощи — всё натуральное. Такие продукты есть только в ИПК крупных чиновников, либо менеджеров успешных корпораций. Время от времени мне приходится поторапливать мою спутницу, слегка одёргивая её и увлекая за собой. А ей так хочется ещё хотя бы немного посмотреть на то, что она, почти наверняка, никогда не попробует. Чтобы пройти к отделу среднего класса или класса «эконом», нам нужно миновать элитный зал. Зачем во всех магазинах делают именно так? Ведь большинство не может себе позволить ни один из этих продуктов, априори, так как их, попросту, нет в продуктовых корзинах, у таких как мы. Видимо для того, чтобы простые люди — учителя, рядовые госслужащие, полицейские, инженеры, да, почти все, каждый день получали визуальное подтверждение своей второсортности. Зачем этот изысканный психологический садизм? Я нашёл для себя лишь один ответ — чтобы сброд, которым нас считают правители мира, смирился с тем, что он сброд… — Пришли! Вот она! — восторженно вскидывает руки Лиза, когда мы, наконец, минуем отдел элитных продуктов и углубляемся в лабиринт сейфприлавков нужного нам зала. — О.К., — произношу ничего не значащие буквы и достаю из внутреннего кармана свою зарплатную карту. Вообще-то, для того чтобы отовариваться никакая карта не нужна. Все, как универсальные, так и продуктовые лимиты привязаны, непосредственно, к личности. Карта — это лишь устройство для считывания отпечатка пальца, не более. Если её держит в руках владелец, в то время как происходит считывание данных, ничего, кроме покупки, не происходит. Если же другой человек — приезжает полиция. Вот и весь фокус! А ещё, любую покупку можно совершить и без карты. Просто найти торгового менеджера, попросить сканер отпечатка и оплатить с его помощью. Правда, тогда с тебя взимают комиссию, высчитывая некий процент от стоимости купленных товаров, из универсального лимита. По какому именно алгоритму происходит этот расчёт — я не знаю и не хочу знать. Единственное, что мне известно, комиссия — это настоящий грабёж, средь бела дня. Потому, свою карту я предпочитаю не забывать. Вот и сейчас она со мной. Провожу через прорезь приемника — коротко мигает зелёный светодиод, покупка прошла. Через секунду железный бокс, служащий постаментом витрины и одновременно небольшой автоматизированной кладовой, выплёвывает контейнер с пакетом, обогащённой кальцием генномодифицированной пшеничной крупы. Делаю то же самое у витрины, чуть правее, и выдвигается ещё один стальной ящик, являя нашим с Лизой взорам пакет с перловкой, тоже с искусственно повышенным содержанием кальция. Женщина секунду мешкает, смотрит вопрошающе, как бы спрашивая разрешения. Я ловлю её взгляд и коротко киваю. Тонкие пальцы сжимают упаковки и неуверенно складывают их в тряпичную сумку. Боксы же, потеряв тяжесть своей ноши, втягиваются обратно в насиженные гнёзда. — Спасибо, — кротко, не поднимая глаз, говорит женщина и, прижимая сумку к груди, направляется к выходу. — Вы идёте? — роняет она не оборачиваясь. — Да, — отвечаю и следую за ней. Мы выходим из магазина и неспешно вышагиваем вдоль улицы, на Север. Мне кажется, что нам в одну и ту же сторону. — Здесь подойдёт, — то ли спрашивает, то ли утверждает Лиза и сворачивает в тёмный проулок. — Что «подойдёт»? — недоумённо шагаю вслед. Женщина останавливается, углубившись во тьму переулка всего на какой-то десяток метров, оборачивается, медленно опускает на влажную от мороси землю свою белую тряпичную сумку. Лиза распахивает кардиган и начинает расстегивать пуговицы своей блузки, плотно сидящей на худощавом теле. — Что вы… Что ты делаешь? — сдавленно выползает из моей глотки, когда её грудь, уже практически показывает свои навершия. — Я ведь должна тебя отблагодарить? Разве не так? — сухо спрашивает она, не отрываясь от дела. — Лиза, хватит. — Да ладно тебе. Ты ведь не просто так такой щедренький, правда? — зло и, кажется, даже надменно усмехается, совсем потерявшая своё очарование скромности, молодая женщина. — Кривда, — бурчу себе под нос и быстрым шагом покидаю тёмный грязный проулок. * * * В этот день, впрочем, как и в практически любой другой, мы с моим школьным товарищем Сергеем, который волею судьбы, с некоторого времени, является ещё и моим непосредственным начальником, сидим во второсортном баре. В сей раз в «Грустном клоуне». Здесь привычно до подкатывающего к горлу кома, до тех пор пока его не пропихивает внутрь приличное количество пойла. За столиками и у стойки полно разношёрстного люда, стоит гам и вонь от вспревших за долгий рабочий день тел. Серёга, как всегда, пришёл в бар уже под градусом и сейчас пьёт, лишь для того, чтобы поддерживать своё состояние. Я же пока только стремлюсь догнать своего товарища. — Знаешь, как меня достало это блядство? — жалуется Сергей. — Эти ремонтники — недоучки долбанные, уже третий день мою тачку держат. Детали к ним не пришли, видите ли! Бездельники! — хлопает он ладонью по липкому столу. — На хрен тогда было обещать, что за день отремонтируют? Я прав, Игорёк? — Ты знаешь, мне сегодня потрахаться предлагали, — игнорирую его пьяный вопрос. — Потрахаться, понимаешь? За две полукилограммовые пачки каши. — Ну и? — булькает он себе под нос. — Что «и», Серый? За кашу! Это же полный пиз…, — машу рукой, так и не закончив фразу. — Так — ты согласился? — Ты чего, больной? — искренне удивляюсь его «святой простоте» в таких шепетильных вопросах.. — А чего? Дают — дери. Бьют — беги. — Дебил ты, Серый. — Это не я дебил, — назидательно поднимает указательный палец начальник и делает им круговое движение, — это мир дебильный. Голод — не тётка. И не дядька! — хохотнул Сергей, но тут же помрачнел, погрузившись в пьяную тоску, которая у него, впрочем, быстро проходит. — Голод он… — задумался шеф, ища взглядом подсказку, где-то на потолке. — Мразь он! — опережаю я его с искомым определением. — И мы тоже мразями становимся. — Ну, — разводит руками мой хмельной руководитель, — тогда — «за мразей»! — поднимает очередную рюмку и делает характерный игривый жест бровью, призывая меня последовать его примеру. И я следую, тем самым убивая ещё чуток своих измученных нейронов и слегка приближая себя к тому идеалу современного человека, за который мы поднимает сей прекрасный, по нынешним меркам, тост. Глава 2. Опоздание Утро встретило меня недобрым и неласковым, как мне показалось, светом, бьющим прямо в лицо, а также нещадно терзающим уши пронзительным писком будильника. Нарушителя тишины я угомонил, не глядя, показав в экран «фигу». Поскольку, уже лет десять как, выключить сигнал практически всех моделей современных будильников возможно только специальной фразой или жестом, который, благо, можно самостоятельно запрограммировать, именно «фига» показалась мне тем самым «дзеном», который кармически идеально подходил для дезактивации данного устройства. Для верности покрутив дулей перед экраном будильника, который уже втягивался обратно в прикроватную тумбу, я, наконец, соизволил открыть второй глаз и принять своё пробуждение как данность. Потерев пальцами заспанное лицо, бросил в потолок краткое — «Время?» Динамик, из той же прикроватный тумбы, отозвался — «десять часов, двенадцать минут». — Вот, блин! — выкрикиваю вслух и, буквально, подскакиваю на кровати. Одиннадцатый час. Одиннадцатый! Ведь я же сегодня в первую смену! В восемь должен сидеть в своём микроскопическом кабинетике и уже давить на кнопку вызова посетителя. Кошмар, ужас, пиздец! За опоздание в пять минут полагается предупреждение. После трёх предупреждений — штраф в тридцать процентов от универсального покупательского лимита. За опоздание в пятнадцать минут, то же самое, только сразу. За опоздание на час — дисциплинарная комиссия в региональном департаменте трудоустройства. И там уже — от лишения месячной зарплаты, в рассрочку на два-три месяца, до увольнения с работы. И никакие знакомства с начальством тут не помогут. Что полагается за опоздание в три часа — я не знаю и знать не хочу. Каким-то чудом я преодолеваю путь от своей квартиры до УИЦ, который находится в десяти кварталах, всего за тридцать минут. И это вместе со сборами! Сейчас, мне кажется, я побил, как минимум, национальный рекорд по бегу в стиле «в задницу ужаленный». Получается, что я опоздал даже не на три, а почти что на два с половиной часа. Круто! Но всё равно дерьмово… Перед служебным входом даю себе немного отдышаться, поправляю завернувшийся рукав пиджака, открываю дверь. Направляюсь к своему кабинету и с ужасом наблюдаю, как на продолговатом табло, вмонтированном в дверь на уровне глаз, вместо «старший консультант Игорь Скуднов» горит «консультант Олег Смолов». Минуя, уже даже не свой кабинет, прохожу длинный ряд стеклянных окошек, где два часа и сорок минут трудятся мои коллеги двумя рангами ниже, и без стука вхожу в дверь с табличкой, гласящей, что в недрах данного кабинет восседает в своём начальничьем кресле управляющий районным универсальным информационным центром Сергей Васильевич Масловский. Табличка, само-собой, не соврала, впрочем, как и всегда. Сергей по обыкновению развалился на своём до неприличия удобном кресле и с некой прострацией смотрит в окно. — Серый, а что за «херня» у меня там в кабинете засела? — весьма бесцеремонно отрываю я начальника от созерцания непонятно чего, так как вид из окна у моего руководителя, не в пример креслу, паршивый — на глухую стену здания давно закрытой фабрики, на которую ежедневно, точнее еженощно, мочатся от одного-двух, до десятка наших подвыпивших сограждан. — И тебе доброго утра! — не отрывая взгляда от окна, с чем-то похожим на гаркающее прокашливание, выдыхает Сергей. — Серый, почему Олег в моём кабинете? — А потому, что не надо опаздывать, — с назидательностью в голосе, осипше скрипит Сергей. — В этом я согласен, — не отрицаю очевидного, и снова иду в атаку. — Но, что этот хрен делает в моём кабинете? Серый, в моём! — Жалобу на тебя мужик кинул. — Какой ещё мужик? — искренне недопонимаю начальника. — А я почём знаю? Это же анонимно, для нас, по крайней мере… Пришёл на приём, тебя нет — вот и катанул в жалобную книгу. Жалоба сразу ушла в департамент. Ты же знаешь систему… — Ага, знаю, — киваю растерянно, начиная осознавать весь масштаб бедствия. — Ну, вот мне и пришлось посадить к тебе Олега. Он конечно туповат… Но, зато кабинет не пустует. Жалоб больше не строчат, по крайней мере, по существу. Все в шоколаде! — Чего?! — аж взвизгиваю от совершенно нежданной метафоры. — «В шоколаде?» А я? Они же меня, на хер, уволят! — Ну, уволят, не уволят — это ещё вилами по воде писано. Если отбрешешься — всё нормально будет. — Отбрешешься… — грустно усмехаюсь, понимая — с учётом того, что буквально каждый шаг работника УИЦ фиксируется в различного рода журналах, это будет крайне непросто. — Я, кстати, из-за тебя проспал! Это же ты вчера вопил: «Давай продолжать! Не будь слабаком! А давай в другой кабак, здесь тухляк какой-то…» — Хорош! — чуть повышает голос Сергей и косится на дверь. — Прям, заливали в него, бедненького. Прям, силой! Свою голову надо иметь, а ещё будильник погромче. На, — вынимает он из приоткрытого ящика стопку, наполненную коричневатой жидкостью, явно заготовленную для него самого и ждущую своей минуты, подталкивает ко мне. — Это чего? — с недоверием кошусь на рюмку. — Пей! — устало машет рукой Сергей. Мне ничего не остаётся, кроме как подчиниться приказу прямого начальства и через секунду застыть в удивлении граничащим с, буквально, щенячьим восторгом. — Это, это… — я боюсь сказать это слово, дабы не спугнуть свою робкую догадку, настолько она бредовая и вместе с тем притягательно заманчивая. — Виски, — снимает он у меня с застывшего в изумлении языка, — настоящий, — с гордостью добавляет Сергей и довольно поглаживает свое небольшое, но плотненькое пузико, обтянутое синей рубашкой и рассечённое надвое узким чёрным галстуком. — Это просто супер! — наконец обретаю я дар речи. — Блин, Серый, где взял? — Подогнали знакомые… — отмахивается он. — Контрабандисты? — Ну, а если и так? — Тогда я тебя люблю ещё больше! — расплываюсь я в хмельной, ещё со вчерашнего дня, улыбке.