— Хорошо, — толкаю в бок Серёгу, — почему вы предлагаете такое дело первым встречным? — П-понимаете, молодые люди, мы з-здесь живём по своим законам. З-здесь нет самосуда. А человек, к-которого нужно наказать меня к-кинул, сильно к-кинул… А доказательств, к-как таковых — н-нет! — И? — И если м-мы его накажем — у нас будут п-проблемы. Н-нам ведь з-здесь жить ещё… А так — залётные г-грохнули и всё! — В любом случае — мы никого убивать не будем! — категорично заявляет Сергей, наверное, больше для меня, нежели для «Теслы». — А как кинули-то? — не обращаю внимание на его бунт, снова любопытство берёт верх. — Т-тихо и без лишнего шума, — вздыхает старик и откидывается на спинку стула. — Вскрыли склад м-мой, свистнули автоматы, п-патронов набрали, холостых, п-правда, придурки! И н-на моём же пикапе укатили! — А вот это уже интересно! — резко сменяет свою риторику Сергей и задорно смотрит на меня. Мне понятны его взгляд и его мысли. Персонажи кажутся очень знакомыми… — Т-так вот, трое их было, — продолжает «Тесла», — двое, в-вроде как сгинули — нарвались на к-кого-то. А один, п-приперся снова в посёлок. Я к старосте, а т-тот мол — «Что люди скажут?» Вроде как, с-свидетелей н-нет, д-доказательств тоже! «Тесла» заметно разволновался и стал заикаться гораздо чаще. Это выглядело, в некотором смысле, даже комично, если не считать того обстоятельства, что этот старичок вполне мог прострелить башку, даже без посторонней помощи. И, судя по всему, когда нервничал, то и не один раз. Очевидно, сказывался давний горький опыт — когда не смог отстоять ни своего бизнеса, ни своей гордости… Теперь, по-видимому, может и отстаивает. — К-короче, — продолжил, уже непосредственно по делу, «Тесла», — м-мне безразлично как. Валите этого у-удальца — получаете с-своё! Зовут его Мишка. К-кличка — «Морс». Последние пару д-дней в к-кабаке пирует, с-сука! Пропивает м-мою тачку и стволы! — Мы посоветуемся? — спрашиваю у старика, тот равнодушно пожимает плечами и мы удаляемся в дальний угол. — Это же тот недобитыш! — шепчет Серёга. — Это же меняет дело! Завалим сучёнка! — Как-то не по-людски это… — Чего? Он нас чуть не сжёг заживо! — Ладно! — наконец соглашаюсь с товарищем. — Давай только подумаем, может без крови обойдёмся… — Это как ещё? — недоумевает Сергей, но я уже отворачиваюсь от него и утвердительно киваю «Тесле». — Мы согласны! — В-вот и славно, — улыбается старик. — Только патроны нужны… Хотя бы по обойме, — достаю из кармана и показываю свой беззубый «Ярыгин». — Дима! — призывно кричит старик. — Щас все будет! — заверят он, и морщинистое лицо озаряет улыбка пятилетнего ребёнка, которому только что подарили мохнатого и озорного щенка. Глядя на неё становится, действительно, жутковато… * * * Поле… Вокруг нас стелится поле, поросшее борщевиком, давно выжившим с этой земли все другие культуры. Учёные хотели создать кормовое растение для животных… Со временем оно доказало, что имеет право на жизнь, гораздо более веское, чем те виды, которые человек выращивал для себя. А ещё чуть позже выяснилось, что природа модифицированного куста перехитрила своих создателей. Борщевик оказался нечувствителен к химикатам, уничтожающим ненужную флору в заданных масштабах и, со временем, отвоевал себе огромные территории. И их становилось всё больше, больше, больше… А ещё, все кажется забыли, что именно человек выпустил в мир этот неподвластный и своевольный вид, на борьбу с которым, впоследствии, были пущены такие огромные средства. Вот и мы — как это поле, в которое отогнали наш пикап, подальше от глаз его бывшего владельца. Мы, как и оно — в плену последствий своих решений и деяний. Выдёргиваем один сорняк — на его месте вырастает другой. Мы хотели свободы и справедливости вместо обратного, а получили другую несвободу и другую несправедливость… Изменилась только форма — с цивилизованной на дикую. Чего мы добились лично для себя, для своей совести? Лишь того, что раньше нашу жизнь делали, всё дерьмовее и дерьмовее правительство и военсудпол, теперь на их место встали обстоятельства непреодолимой нами силы, которые подарил нам новый мир. Теперь каждый день мы делаем выбор — сама жизнь вынуждает нас. Но, разве не этого мы добивались? Разве не этого хотели — решать всё сами, без чьей-либо указки, обязательной к исполнению, благодаря росчерку «государева пера»? Хотя, почему «мы»? Этого хотел я. А, всё своё дерьмо, этот новый мир вылил на не только мне за шиворот, но и окатил им моих близких. Причём, с ног до головы… Один из них сейчас лежит рядом со мной, на крыше нашего трофейного пикапа и, как и я, смотрит в небо, такое серое, такое суровое… Будто бы готовое завернуть нас в свой свинцовый саван и обнять — крепко-крепко, до хруста костей, до последнего удара сердца. Но оно чего-то ждёт… Видимо, любуется тем, как ещё двое людей превращаются в животных, что отчаянно цепляются за возможность доказать — в них ещё осталось то, что в их прошлой жизни называли человечностью… — В принципе, мы можем плюнуть на этого барыгу и свалить, если тебе так жалко этого гадёныша, — предлагает Серёга, прекрасно понимая, что поступить так мы не можем. Но он всё равно говорит. Он хочет услышать это от меня… — Не можем… — не сопротивляюсь его провокации. — Правильно, — улыбается он, не отводя глаз от тучи, напоминающей своей формой скачущую во весь опор лошадь, с развевающейся на ветру пышной гривой. — Так, чего ты тогда колеблешься, если всё равно выбора у нас нет? Выбор у нас, конечно, есть, но только из плохого и очень плохого варианта. Мы, действительно, можем плюнуть на поручение «Теслы». Патронов для «Ярыгина», в качестве аванса, мы, пусть немного, но заимели. Два коробка — лучше, чем пустые магазины, хоть это и нельзя назвать серьёзным запасом. Дружелюбия и авторитета в Реконструкторском нам было не нужно. Кинули и кинули. Тем более, что узнай местный барыга, что его тачка у нас — а мы знаем, что это его тачка и он знает, что мы знаем — дружбы, один хрен, не будет. Конечно, мы могли бы добровольно отдать свой трофей законному владельцу, но делать этого совсем не хотелось. Ведь, впереди ещё неблизкий путь, а пешком он окажется ещё более неблизким. Вариант с кидаловом, в принципе, вполне жизнеспособен, если бы не основная цель нашего визита — антибиотики. Из ситуации, конечно, можно выйти. Например, когда Шимун привезёт на ферму отца и Сувориных, просто пожать плечами, мол, «не получилось». Если будут претензии — сунуть ствол под нос. Однако, этот вариант тоже неприемлем. Во-первых, не хотелось подставлять Спиридона, который за нас, вроде бы как, поручился. Во-вторых, никогда не знаешь, когда может понадобиться медицинская помощь. А в нашем положении получить её очень непросто. Так что, ссорится с сирийцем — не с руки. Как ни крути, вариант с добросовестным выполнением заказа — самый оптимальный, если бы ни одно «но» — мне не хочется никого убивать. Сергей, конечно, не признаёт этого, но ему тоже. Ему так же тошно от мысли, что мы уже стали убийцами. Скорее всего, стоит ему закрыть глаза и у него, так же как и у меня, начинают всплывать в памяти образы горящих заживо бандитов, топора, вгрызшегося в грудную клетку, крови, растекающейся по растрескавшемуся асфальту и уходящей по ложбинкам-трещинкам, куда-то вглубь земли… Лгут те, кто говорят, что могут убивать просто и не задумываясь. А если не лгут — то это, наверное, уже не совсем люди. Может я ошибаюсь, а может и сам скоро стану таким же… — Я не колеблюсь, — наконец отвечаю. — Ночью? — Ночью, — одними губами соглашается Сергей, и я чувствую, как нутро начинает медленно холодеть. Это так странно и немного страшно. Но, наверно, придётся привыкнуть… Глава 16. Цена слова Ночь… Я уже и забыл какой прекрасной она может быть. В городе ночь совсем не такая. Небо не такое, звёзды не такие, даже тишина не такая, какая-то тревожная, неполноценная. То и дело её разрезают нетипичные для этой природы звуки. А здесь — совсем другое дело. Жаль, только стрёкота, привычного с детства, больше нет. Помню, когда выезжали с отцом к реке или в лес и спускался вечер, воздух наполнялся звуками активности разнообразной невидимой глазу живности. Теперь всё по-иному. Живность практически исчезла или же затаилась так, чтобы человек даже не подозревал о её существовании. Ведь, всё о чём люди знают, как правило, стремятся уничтожить. Мы знаем землю, воздух, воду — мы их убиваем за наши фальшивые идеи благостности. За стремление к господству в нашем же социуме, который лишь частичка этого хрупкого мира, а не его венец, как мы привыкли думать, точнее, как нам думать проще… И всё же, что-то ещё осталось. Когда-никогда, зашуршит в кустах, над головою пролетит мошка, по коже недовольно проползёт муравей или другой жучок, которому перекрыли тропу два человека… Два представителя вида самых опасных паразитов на этом свете, уничтожающих друг друга и всё их окружающее. Хорошая ночь. В такую бы, лежать да смотреть на далёкие звёзды, а не как мы — уставились в окошко покосившегося домика и наблюдаем за тем, как в чужие желудки отправляется еда и спиртное. Информация «Теслы» оказалась точна. Он говорил о том, что, когда местный трактирчик закрывается, наш «клиент» должен быть здесь — в гостях у здешнего плотника. Надо сказать, нам повезло. Интересующий нас молодой человек вернулся в хутор буквально позавчера, значит, вполне мог остановиться у кого другого. Ведь видели его здесь только однажды, а потому никакой гарантии, что посиделки повторятся, не было. Однако, на свою беду, парень отличился постоянством. Для укрытия мы выбрали крышу низенького и крепенького сарайчика, стоящего во дворе этого же самого дома. Высотой он был всего ничего — можно спрыгнуть без лишнего шума, зато с земли нас не видно. Тем более — темно, тем более — в доме горит свет. Так что, мы остаёмся невидимками, в то время, как сами наблюдаем за всем происходящим и нельзя сказать, что картина нам нравится. Хотя, конечно, нравится… Но смотреть на то, как трапезничают другие, в то время, как сами не ели уже сутки — невыносимо. Вот плотник вскрывает очередную рыбную консерву, хватает немытыми пальцами рыбёшку за хвост и отправляет себе в рот, вдогонку за содержимым пузатой замусоленной рюмки. В моём желудке раздаётся, даже не урчание, а настоящий рык. Сергей толкает меня в бок и крутит пальцем у виска. Пожимаю плечами. А что я ещё могу сделать? Контролировать вопли моего нутра я не в силах. Остаётся только надеяться, что наш оппонент и его собутыльник не будут прислушиваться к звукам по другую сторону окна. «Клиент», тоже закусывает. Мишка «Морс» отправляет себе в рот рыбку, открывает крышу кастрюльки, которая выпускает клубы пара и, не утруждая себя приборами, достаёт отваренную картофелину, откусывает и кладёт подле себя, на блюдце. — Вот, сука… — шепчу одними губами. — Когда же ты нажрёшься?! — Тихо! — шикает мне в ухо Серёга. — Невтерпёж — так пошли, вломимся, обоих завалим, да ещё и пожрём? — Иди в задницу! — Ну, тогда лежи и не скули! Аргумент железный — ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Не скулю, лежу. Полчаса, час, полтора, два… Чувствую снова толчок в бок. Инстинктивно толкаю в ответ, получаю подзатыльник. — Охерел! — возмущаюсь шёпотом. — Смотри! — шипит в самое ухо Сергей. — Готов клиент, в сортир пошёл! Ты опять уснул, что ли? — Я — нет, — вру, не моргнув глазом. Хотя, я, действительно, уснул. Какой позор! Сам настоял на выжидательной тактике и вырубился. Хорошо, хоть не храпел… Ужами сползаем с сарая и огибаем дом, на полусогнутых ногах. Выглядываем из-за угла. «Морс», пошатываясь, идёт к кабинке уличного туалета, но преодолев лишь половину пути, вдруг останавливается, машет в сторону сортира рукой, достаёт свои причиндалы и начинает справлять прямо на дорожку. Вот скот! Во всех смыслах! В первую очередь потому, что сейчас виден из окон дома, что нас крайне не устраивает. Но делать нечего… Полубегом, как можно тише, подкрадываемся к клиенту. «Морс» ничего не замечает, вплоть до того момента, когда мы подходим уже почти вплотную. Удивлённо оборачивается через плечо и уставившись на нас мутными и глупыми коровьими глазами. — Успел? — спрашиваю, ничего не понимающего недобандита. Тот кивает и тут же получает удар по голове рукояткой «Ярыгина». Сергей приложился будь здоров. «Морс» охнул и начал заваливаться. Я едва успеваю его обхватить, чтобы тот не загремел в сухие кусты, треск от которых разлетелся бы на всю округу. Сергей перехватывает тушу сзади. — Повернись! — командует он, с таким знанием дела, будто всю жизнь носил на себе бесчувственных мужиков. Снова слушаюсь товарища. — Хватай его за руки и сгорбься! — снова командует шеф, и мне через плечи свешиваются руки бесчувственного бандита. Прижимаю их к своему торсу, слегка сгибаю спину и, вот, обмякшее тело висит на мне, будто по-братски обняв за шею. — Миха! — раздаётся из дома. — Ты чего там охаешь? Просраться, что ли, не можешь? — Ходу, ходу, ходу! — командует Сергей и почему-то бежит обратно к нашему укрытию. — Ты куда? — Я сейчас! Тащи его быстрее! Приходится наплевать на выяснение подробностей и бегом ретироваться. Хотя, бегом это назвать сложно. Скорее быстрым шагом, с раскачиванием из стороны в сторону и заносами на каждом даже микроскопическом повороте. Я не раз носил на себе, того же Сергея, когда он надирался вусмерть. Но сейчас я понял капитальную разницу между пьяным, неспособным самостоятельно передвигаться, и полностью бесчувственным человеком. Оказалось — пьяного нести гораздо легче. Наверное, он, всё-таки, хоть чуть-чуть, но помогает своими нижними конечностями. А товарищ бандит кажется просто неподъёмным. Откуда берутся силы — непонятно. Тяжело адски. Но есть чёткое осознание, что иного выхода, кроме как дотащить тело до машины, у меня нет. Двигаюсь по пустынным темным улицам. Вокруг никого — это хорошо. Вот уже виднеется выход их хутора. За ним направо, в овраг, а за оврагом машина. Через овраг мне, с таким грузом, не перебраться. Где же этот, мать его, Сергей?! Словно в ответ на мой вопрос, сзади раздаются быстрые шаги и какое-то позвякивание. С ужасом оборачиваюсь — вижу силуэт бегущего товарища. О том, что это именно Сергей, он меня уведомил негромким «это я», мол, двигай дальше. Выныриваю из хутора, задыхаюсь. Несу «Морса» ещё метров двадцать и валюсь вместе с ним. Закрываю рот, чтобы рвущийся наружу кашель не оповестил о моём присутствии ненужных свидетелей. Подбегает Сергей, снова чем-то брякает. — Чего вы тут развалились? — Да пошёл ты! — вырывается у меня сквозь одышку. — Чего, устал, что ли? — А как ты думаешь?