Глава 23. Новый дом Свет. Он снова пытается пробиться сквозь мои веки. Но в этот раз мне не хочется прятаться от него, кутаться в одеяло, стараясь хотя бы на несколько лишних минут защититься от всего внешнего мира. Впервые за много-много лет, мне не хочется прятаться… Хочется распахнуть веки и впустить в своё сознание новый день. Уже и не припомню, когда такое было в последний раз. Хотя, нет, помню… Одиннадцать лет назад. Тогда тоже было утро молодого лета, которое разбудило меня в гостях у знакомых. Я провёл незабываемую ночь с девушкой, о которой мечтал ещё в школе. Но, будучи школяром, я был робок и никак не решался подойти, заговорить. Хотя бы, о какой-нибудь ерунде. Ведь, именно с этого бредового щебетания и начинаются серьёзные отношения, не так ли? Странно… Из несерьёзного и пустого, произрастает нечто, стоящее всего, для отдельно взятого человека. Но, разве о таком задумываются в пятнадцать лет? Увы, тогда я думал совсем по-другому, что бредовое «привет» повесит после себя неловкую паузу, я раскраснеюсь и просто повернусь и уйду, весь в смущении, с чувством полнейшего и окончательно поражения. Наверное, так и было бы. А может, и нет… Кто знает. Неиспользованные шансы всегда оставляют после себя вопросы, на которые практика уже никогда не даст однозначного ответа. Все старшие классы я вздыхал по любимице нашего классного руководителя — Верочке. Казалось, её коротенькая, в разумных пределах, юбочка таит под собой все удовольствия этого мира. Это сейчас я знаю точно, что ничего кроме тугой щёлочки, коих вокруг тысячи, там не было. Но тогда, все её впадинки и выпуклости манили меня, словно наркодилер конченого торчка. Любил ли я её? Наверное, нет. Полюбить человека можно, лишь узнав, каков он там — глубоко внутри. А к Верочке была, скорее, физическая тяга, которая, в силу гормональной химии, самостоятельно ставившей надо мной бесчеловечные эксперименты, выросла в настоящую эмоциональную зависимость. Я старался быть рядом, но, по возможности, незаметным. Просто, чтобы она была в поле моего зрения. В этом были и свои негативные нюансы. Например, когда к ней подкатывали парни, посмелее меня, ревность и обида просто разрывали разум. Однажды, я просто подкараулил и избил очередного ухажёра. Он так и не понял за что, зато мне полегчало. Это было подло и эгоистично. Но, по-другому я тогда не мог. Просто бы умер. Умер от любви… И вот в девятнадцать лет, уже будучи студентом, столкнулся с ней на дне рождения одного моего знакомого. И тогда я удивился — насколько всё просто. Поговорили, вспомнили школу, выпили, опять поговорили, снова выпили, потом ещё. Потом рассказал о своих детских чувствах — посмеялись, выпили. И всё! Встреча взглядом, шаг навстречу, поцелуй… Я трахал её всю ночь. Три заначеных презерватива кончились, пришлось стрелять у оставшихся ночевать гостей. Все были недовольны тем, что их будили, но, узнав о причине беспокойства, сонно показывали большой палец и, если лишняя резинка была, помогали в насущной проблеме. Как ни странно, те самые детские чувства проснулись во мне не тогда, когда я наконец получил желанное, а когда проснулся, рядом с моей школьной любовью. Тогда показалось, что это судьба. Я смотрел на неё, пока она спала, и уже прикидывал план на неделю — куда сходим, что будем кушать, о чём говорить… Я был счастлив. По-настоящему. Счастлив новому дню! А потом она проснулась. Окинула комнату сонным хмельным взглядом, залпом выпила недопитое вино, простоявшее в бокале на тумбочке всю ночь, сказала хриплое «Привет». И всё! Оделась и пошла домой. Ей не было дела до моих фантазий! Ей вообще не было до меня дела. Она просто нажралась и ей захотелось насадить предмет моего школьного вожделения на член потвёрже! И, я подозреваю, ей было, откровенно, наплевать — мой бы это был член или чей-то ещё. Тогда я понял, что зря радовался новому дню. Прекрасным он был так недолго. Но сейчас рядом со мной нет полупьяной девицы, по которой я сох в подростковом возрасте. Рядом лишь отец, да друг детства. Тоже спят. Но они-то, ведь, не станут, как проснутся, портить мне такой хороший день? Они, ведь, не бабы! Так, что — это утро, определённо, должно стать началом чего-то нового. Оно просто обязано им стать! Ведь этот день начался в новом доме — месте, дорога к которому собрала слишком большую дань для того, чтобы привести нас не по адресу. Наш адрес прост, она не могла ошибиться. Наш адрес — «Новая жизнь». — Ты чего? — слышу негромкий голос Сергея, лежащего на старой кушетке, в двух метрах от разложенного дивана, на котором расположились мы с отцом. — Чего — «чего»? — не понимая о чём это он, открываю, наконец, глаза. — Губами шевелишь, — поясняет он. — Молишься, что ли? — чуть усмехнулся он. — Да, иди ты! — вяло отмахиваюсь, только сейчас понимая, что думал почти вслух. — Я бы пошёл, да некуда, — не стал молчать Серёга. — Знаешь, я Верочку вспомнил, ни с того, ни с сего… — вдруг признался я. — А-а, — понимающе мычит товарищ, — да, Верочка хороша была. Жопка у неё что надо… — Была… — уточняю я. — А сейчас? — Разжирела. — Откуда знаешь? — Соцсети. — Ясно, — хмыкает он и кутается в коричневое покрывало, коим была укрыта кушетка и, за многие годы царящей в доме пустоты, уже забывшая тепло человеческого тела. — Это ты её вспомнил, потому что у тебя давно бабы не было. Я вот тоже вспоминаю… — Верочку? — Нет. Хотя, можно и Верочку повспоминать. Хотя, у тебя-то воспоминания поярче будут. Ты её хоть после школы трахнул. А мне она так и не дала… — А ты тоже за ней бегал, что ли? — Ну, было дело. Чуть-чуть… — Ты же знал, что я по ней сох! — Ну, знал. А вот члену моему было до этих знаний, как до квантовой физики. А-а, — махнул он рукой, — все равно продинамила. Чего уж вспоминать… — И то верно, — соглашаюсь, прикинув, что дуться из-за возможных детских обид — более чем глупо. — А ты про физику чего вспомнил? — Я? Про физику? — Ну, в метафоре своей. — Не знаю. — А я, кажется, знаю. Помнишь, какая она была? — А, ты про физичку? Да, зачётная. Сколько ей тогда было? Лет тридцать? — Двадцать семь, — блещу своей памятью, внезапно выдавшей точную цифру. — Да, самый сок… — Эй! — бурчит из-под одеяла отец. — Пойдите, да девок себе найдите! Лясы точите, училок вспоминаете! Поспать дайте! — Хорошо, хорошо, — капитулирую перед старшим. — А физичка, все-таки, суперская была, — ещё раз прошептал я, прежде чем окончательно заткнуться. — Суперская, суперская, — снова бурчит отец. — Я её на твоём последнем звонке трахнул, — как бы, между прочим, признался отец из своего укрытия. В комнате повисла тишина. Секунда, две, три, четыре… Первым начал хрюкать от смеха Серёга, следом и я. Отец изо всех сил старался скрыть свой смех, но его выдало сотрясение его тела, сдерживающего хохот ценою спазмов, кажется, всех мышц сразу. Неясно сколько бы мы ещё ржали, если бы не услышали, деликатный стук в одно из сравнительно небольших окошек нашей нынешней спальни, которая, судя по всему, изначально и идейно была залом. К слову, несмотря на то, что здесь долгие годы никто не жил, окна оставались застеклены, что не могло не радовать, так как ночи были, всё-таки, не по южному холодными. Вскоре послышались шаги по скрипучим половицам, и в комнату вошёл Леший, предварительно, ещё раз постучав, только на этот раз в косяк дверного проёма, соединяющего прихожую с залом, наспех переквалифицированным нами в спальню. — Проснулись? — скорее для проформы, бодрым голосом интересуется здоровяк. — Это хорошо! И настроение, вижу, хорошее. Это радует. Человек в хорошем настроении может много добра сделать. Это истина, проверенная годами. — И тебе доброе утро! — пробубнил отец и, наконец, выполз из под одеяла. — Доброе утро, — подхватили мы с Серёгой. — Ага, — как-то смущённо отозвался Леший. — Я тут принёс кое-чего, — слегка потряс он руками, в одной из которых держал внушительных размеров термос, а в другой непрозрачный пакет, очевидно с чем-то съестным. Это произвело на нас должное впечатление и уже через пару минут мы сидели за расшатанным столиком, а гость разливал горячий травяной чай по, принесённым им же, картонным стаканчикам. — Я к Спиридону и Елене уже зашёл, — снял возможный вопрос Леший. — Как они там, как Лёша? — поинтересовался отец. — Нормально, — пожал плечами бородатый здоровяк и плотно закрутил термос. Вчера, когда повис вопрос о нашем квартировании, решили, что Лёшу надо поселить вместе со стариками. Всё-таки люди пожилые, помощь когда-никогда требуется. Да и внезапно ставшему сиротой подростку внимание старших не повредит. А с нас — какие опекуны? Опыт в общении с подростками есть только у отца. А ему и нас с Серёгой достаточно. Мы и сами словно дети малые… Предложение о подселении к супругам Ривман, Лёша воспринял спокойно, без возражений. Так наша компания разделилась ровно надвое. — Угощайтесь! — предлагает Леший, подворачивая пакет, делая из него, тем самым, нечто похожее на низенькую корзинку. — Завтрак для мужика — самое главное! «Самым главным» для нас в это утро стали отваренные куриные яйца, пучок зелени и несколько разномастных бутербродов. Примечательно, что вместо хлеба, было нечто наподобие лепёшки, аккуратно порезанной на порционные кусочки. Их устилала не очень толстая, но и не слишком тонкая нарезка мяса птицы, сала и чего-то наподобие омлета. Бутербродов каждого вида имелось по шесть штук. Стало быть, по два одинаковых на брата, так как Леший сразу заявил, что уже трапезничал и максимум чем может нас поддержать, так это стаканчиком травяного чая. — Откуда это всё? — запихивая в рот бутерброд и рискуя подавится, живо интересуется Серёга, который перед сном особенно жаловался на голод. — Как откуда? — не понял его Леший. — Он имеет в виду — привозите из города или сами хозяйство держите? — пояснил отец. — Сами, конечно, — посмотрел здоровяк на нас, как на умолищённых. — Какой город? Мы же изгои! Нам в город путь заказан. Да и не нужен он нам… Сами все делаем. А вы, кстати, знаете, откуда в городе продовольствие берётся, а? — Понятно откуда, — отвечаю за всех. — Продовольственные корпорации. С их комбинатов. — Это то дерьмо, которым они вас кормят — оттуда! Я имею в виду элитные продукты, на которые вам никогда и никто лимитов не выдаст! Только, если совсем всё гнить начнёт, и то — вряд ли. Больше половины элитных продуктов для, так называемых людей высшего сорта, производят изгои. Такие же, как мы! А уже корпорации скупают это всё, как у туземцев, за «бусики стеклянные», суют в упаковку и выкладывают на полки, чтобы такие, как вы, — окинул он нас троих взглядом, — проходили мимо и облизывались. Чтобы каждый день понимали, что есть нечто, вам недоступное. И привыкали к этому… Привыкали к тому, что у вас есть своё место. И вы трясётесь каждый день, чтобы его не лишиться и, в конце месяца, получить право забрать с полок третьесортные сублиматы мясных отходов и дерьма, которое позиционируется у вас, как вполне сносные мясные продукты. Ведь так, не правда ли? Не забыли ещё вкус того дерьма, что зовётся в городах едой? — Еда есть еда, — скупо отвечаю на язвительную тираду. — Лучше, хуже… Еда есть еда. Вы ведь тоже трудитесь для того, чтобы прокормиться. Разве не так? — Верно, — кивает Леший. — Но по-другому. У нас всё по-другому. Это вам сегодня и предстоит усвоить. Давайте, доедайте. А я пока схожу на стоянку, пригоню сюда вашу машину. — Тачку отдаёте?! — чуть не подавился от удивления Серёга, которому повидавший многое пикап уже стал как родной. — Конечно, — снисходительно улыбается здоровяк. — Мы же не бандиты, какие. Но, машина — это дополнительная ответственность, — добавил загадочности Леший. — В общем, скоро всё сами поймёте. К тому моменту, как наш «экскурсовод» по новому образу жизни подъехал ко двору на нашей машине, мы уже успели дожевать все бутерброды и допить чай. Когда мы усаживались в пикап, Сергей настоял на том, чтобы сесть за руль самолично, несмотря на то, что дороги не знал и знать не мог. Все аргументы Лешего на этот счёт, мой друг детства счёл несостоятельными, согласившись лишь на то, чтобы здоровяк сел рядом и указывал дорогу. Путь занял всего ничего, поселение-то небольшое — порядка десятка длинных улиц, тянущихся вдоль реки, и пересекаемых частыми переулками. К слову, домик, в котором нас поселили — стоит почти у воды. Стоило лишь спуститься на один квартал, а кварталы в сельской местности, как известно, не то, что в большом городе. Однако, выход на природу мы вчера отложили до того момента, когда руки, ноги и всё остальное перестанет ныть от многих ночей вне человеческих условий. Место же, куда сопровождал нас Леший, находилось улицей выше главного станичного проспекта и представляло простой деревенский дом. Точнее, в сам дом нас никто не приглашал и не собирался. Действо, ради которого нас любезно разбудили и даже накормили завтраком, происходило на улице, во дворе, за длинным просто сколоченным деревянным столом, за которым сидело порядка четырёх десятков человек. В том числе и уже знакомый нам староста поселения Иван Иваныч, а также наши попутчики и товарищи по несчастью — Спиридон, его супруга Елена и Лёша, для которого они должны были стать новой семьёй. Наша машина останавливается рядом с низенькой калиткой, такого же низенького забора. — Это — станичный совет, — поясняет Леший и делает жест «на выход». Покорно выбираемся из машины. Затравленно поглядывая друг на друга, идём к столу.