— Это он выжрать не успел! — язвлю в ответ, вместе с тем отмечая его наблюдательность. — Ты же знаешь — я уже давно не пью, — рассматривая бутыль, как бы между делом, напоминает отец. — Но, это, пожалуй, попробую. — Ну, так — грех не попробовать, — весело подначиваю, уже выставляя на стол две прозрачные рюмки на небольших толстых ножках. — Ну, по чуть-чуть… — успокаивает сам себя Сан Саныч, открывая бутыль. По комнате начинает идти пряный навязчивый и резковатый запах. Отец наполняет мою рюмку почти доверху, свою же, лишь залив янтарным алкоголем самое донышко. — Ты чего, бать? — слегка удивляюсь, ведь, несмотря на его «самодисциплину» побрезговать таким напитком, по заверениям Алика, не смогли бы сами Боги. — Я не пью, сына. А это, так, вспомнить вкус тех времён, когда мы ещё не жили во всём этом дерьме. — Да ну тебя, — картинно машу на него рукой, выпиваю свою порцию и смотрю за реакцией отца. Тот тоже выливает свои «три грамма» в рот, задумчиво смотрит в потолок и сглатывает. — Ну как? — с нетерпением интересуюсь его мнением. — «Джек», говоришь? — Ну, ты же сам видишь, — оторопело киваю я на бутыль. — Это — стекло, — щёлкает он пальцем по сосуду, — а внутри — «Уайт хорс», в лучшем случае. А вообще — сивуха, какая-то… Но пить можно, в принципе. Сначала хочется даже обидеться, но уже через секунду отбрасываю версию о ненормальности своего отца, как несостоятельную. Ведь он, в отличие от меня или Сергея, действительно, знает вкус того самого «Джека Дениелса». А вот мы — едва ли. «Мы люди честные» — вдруг вспомнилось мне… Глава 4. Такие разные изгои Это утро понедельника я могу смело считать не совсем обычным. Я не проспал, не испытал, ставших обычными, похмельных мук, и сейчас вполне бодро иду пешком на работу, вместо того, чтобы томиться на остановке в ожидании транспорта. Надо сказать, что такие ощущения мне нравятся. Я мог бы их испытывать и чаще, может даже привыкнуть к ним, но пока не получается. Обычное утро понедельника у меня, как правило, совсем другое. Ведь накануне я, как правило, напиваюсь, не помню большей части вечера и ночи, но руководствуясь ощущениями, почти всегда уверен — оторвался на славу, что в большинстве случаев на работе подтверждает Сергей, чаще всего являющийся моим компаньоном в подобных загулах. Но сейчас голова свежа, а тело бодро. Вчера у отца я выпил, всего-то, может граммов сто пятьдесят. После четвёртой рюмки Сан Саныч демонстративно закрутил крышку на моём палёном «Джеке Дениелсе», поставил бутыль в шкаф, заявив, что на сегодня уже достаточно убийств моих несчастных нейронов. Сам же он выпил, от силы, граммов 20 за весь вечер, не больше. Мой отец, уже много лет как противник алкоголя, в принципе, хотя и придерживается мнения, что «пить или не пить» — личное дело каждого. Сам же он выпил эти несчастные несколько капель лишь для того, чтобы вспомнить прошлое, в котором было… Да нет. В котором не было… Не было нашего настоящего. Прочитав его новую статью я, в очередной раз, убедился в том, как моему старику тяжело ужиться с окружающим его миром, точнее с тем, во что этот мир превратили. И кто превратил? Мы же… С нашего молчаливого согласия, из нашего общего, некогда прекрасного дома под названием Планета Земля, сделали сначала пустыню, напополам с помойкой, а потом выстроили на ней один большой трудовой лагерь, наподобие тех, куда фашисты, сто лет назад, сгоняли представителей «низших народов». «И в чём отличие о нашего нынешнего мироустройства?» — этот вопрос проходит красной нитью через всю статью моего, страдающего аллергией на современное общество, отца. После проведённого с ним воскресенья мне хорошо и свободно, меня не мучает похмелье, но мне так грустно, как бывает только, когда меня вырывают из моих собственных фантазий о беззаботности бытия. Читая очередной труд отца я снова вспомнил в каком дерьме мы живём и каким, на самом деле, безвольным и податливым скотом нас определили в этой жизни. Безвольным в своём праве… Податливым в своих желаниях… Я иду по улице и вспоминаю витиеватые философские формулировки, а вокруг фасады домов затянуты гибкими мерцающими экранами. Вот, с одного из них меня, как и сотни других прохожих, призывают покупать энергетики, которые позволят нам работать в два раза эффективнее. С другого — сделать пластику лица, ведь успешными могут стать только «идеальные люди». А вот, с третьего мне подмигивает молодая девица, разливающая по бокалам шипящий «Румкул» — коктейль из синтетического фруктового сока и спирта. Капельки шипучки брызжут ей в глубокое декольте легенькой кофточки и оседают на упругой юной плоти, как бы намекая: «Румкул» — это то, что вас объединит. Следом идёт такая же реклама но уже с накачанным парнем вместо смазливой девицы, но это уже не интересно… А с четвёртого экрана строгая дама в очках, серьёзно, но так, как-то по-доброму, рассказывает об обязательном трудоустройстве и именно твоём месте, в механизме поддержания этого хрупкого мира и нашего великого общества, сопоставляя все сказанное о жизни, для каждого в отдельности и для всех вместе. Вот он — наш загон. Нам не нужны заборы, не нужны пастухи — они уже давно в наших головах. «Главный рычаг надгосударственного управления — это отнюдь не оружие. Главный рычаг — мировоззрение. Если сформировать для какой-либо группы или, даже, для целого народа сам образ жизни, свои постулаты о добре и зле, нарисовать на небосводе новые путеводные звёзды, придумать систему ценностей — вы изобретёте вечный двигатель, который будет работать на выполнение поставленной задачи поколение за поколением. Хотя… Почему «если»? Почему мы все наивно надеемся, что этот двигатель ещё не запущен на максимальные обороты?» — вспоминается мне отрывок новой отцовской статьи. И, самое главное, что обо всём этом я знаю не хуже него. Просто научился избирательно отключать своё сознание. Так проще. Нет… Не правильно. Так просто можно жить и не свихнуться. Как Сан Саныч не утратил рассудок? — для меня это остаётся загадкой. Но с таким проблемами сталкиваются немногие. В основном старики. Среди молодых мало тех, кто задумывается над устройством общества — над причинами, а не следствием. Все говорят: «Голод — это наша беда». Но почти никто уже и не вспоминает о том, с чего всё началось, хотя прошло совсем немного времени. Людей заставили думать о другом. Точнее, мы сами позволили нас заставить. Заставить поверить в то, что для выживания человечества необходим только такой подход, как сейчас и больше никакого. Что к тому, что мы имеем, привели, до сих пор необъяснимые, природные явления и роковые, но никак не прогнозируемые, ошибки. Каждый день, всю мою жизнь, нас уводили от правды, вихляя ориентирами для общественного сознания, то в одну, то в другую сторону. А последние 15 лет нас увели непростительно далеко. Нам навязчиво давали и продолжают давать на посеребренном блюде, не просто официальную ложь, но и альтернативную, на пластиковой тарелочке, призванную сыграть роль сокрытой истины. Так, периодически муссировалась тема о предопределённых мутациях генномодифицированных растений, на которые возлагались надежды по перелому ситуации с дефицитом продовольствия. «Супермутанты» захватили поля, оказались не чувствительными к химикатам и со временем стали ядовиты, так, что урожай стался непригодным в пищу. Как и из-за чего произошёл сбой — официальной версии так и не прозвучало. Были лишь домыслы журналистов, со временем ставшие уже ненужными никому гипотезами. Но были и расследования, которые, якобы, вскрывали суть проблемы. И их правда заключалась в том, что выведенные в лабораториях новые культуры, на воле сумели скреститься с сорняками и, в итоге, вместо урожая дали на пробу человечеству яд. И это действительно было правдой. Только вот, почему не были проведены исследования на перспективу возможных мутаций, а потом и самих полученных от мутантов продуктов, перед тем как пускать товар на прилавки — такой вопрос пресса отчего-то не подняла. О мутации искусственно модифицированных бактерий, призванных очистить водоёмы от нефтепродуктов, тоже говорили, как о безумно печальном факте, но о его причинах также промолчали. И самое главное, что общество это не смутило. Последние 15 лет нам старательно вбивали в головы: «Прежде чем задавать вопрос — кто виноват, нужно решить — что делать». И все дружно решали, точнее, бились над решением. До сих пор бьёмся… Потому, до «кто виноват?» дело так и не дошло, да и не дойдёт никогда. Ведь мы решаем другие проблемы. И в тяготах решения позволяем загнать себя в ещё более тесные вольеры, чем раньше. Работать по 15 часов в сутки, с одним выходным в неделю — сейчас это норма. И не потому, что того требуют от человечества нынешние объективные условия, а для того, чтобы оставалось меньше времени думать над тем, над чем думать не следует. А в оставшиеся до начала трудового дня часы — алкоголь, наркотики, промывка мозгов. Все мы стали стадом тупых животных, словно бараны, с которых стригут шерсть. Все мы работаем большую часть своей жизни, чтобы делать богаче одних, и тратим, дабы набить кошельки других. Всё ясно как день, но никто об этом не думает. А когда? Это и есть концептуальное управление. Это и есть то, о чём в той или иной форме, под тем или иным соусом, пытается рассказывать в своих статьях мой отец. И это, как раз то, о чём я пытаюсь забыть, чтобы моя периодически текущая крыша не съехала окончательно и бесповоротно. Тем более, что по сравнению с большинством, я в более выгодном положении — работаю посменно, всего-то по восемь часов в день. А значит, у меня есть больше времени, для того чтобы когнитивный диссонанс сделал своё дело — свёл меня с ума. Именно поэтому я и не люблю ездить к отцу. Он возвращает меня к реальности, от которой мне так отчаянно хочется оградиться, укутавшись в тёплый плед своих фантазий. Я преодолел путь до универсального информационного центра довольно быстро, часы показывали мне весёлые и неожиданные 7:36. То есть, до начала моего рабочего дня осталось более 20 минут, что не может ни радовать, так как я даже не припоминаю, когда ещё такое было. Обычно я прибегаю, в лучшем случае, без пяти восемь, на лету выпиваю стакан воды из общего платного, но всё же лояльно-дешёвого, кулера для сотрудников, плюхаюсь на своё место, делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, дабы восстановить дыхание и сразу же нажимаю на кнопку вызова первого посетителя. Теперь же у меня есть уникальная возможность узнать кто же из моих коллег наиболее пунктуален. Проходя мимо полуоткрытых кабинок младших консультантов, я с удивлением для себя отмечаю, что таких людей достаточно много — примерно треть кабинок была уже занята. В числе наиболее ответственных оказался и Олег — тот самый сукин сын, который занял мой кабинет, когда меня угораздило проспать. Он сухо кивает и одаривает меня, конечно фальшивой, но если не сильно всматриваться, вполне добродушной улыбкой, коей он обычно удостаивает меня, как вышестоящего по должности. Видно невооружённым глазом, что Олегу не по душе тот факт, что дисциплинарная комиссия не нашла достаточных оснований для предписания о снятии меня с должности, на которую, почти наверняка, назначили бы как раз этого завистливого говнюка. Миную общий зал и, проходя мимо кабинета своего шефа, невольно замедляю шаг, услышав незнакомые голоса, а различив первые слова и вовсе застываю как вкопанный. Я стараюсь как можно быстрее отойти за угол, чтобы меня было не видно из общего клиентского зала, прижимаюсь к тонкой стенке-перегородке, напрягая при этом свои органы слуха. — Мы только сверим некоторые данные. Это не займёт много времени. К началу рабочего дня мы вас оставим, — доносится сквозь стену едва различимо, но всё же достаточно, чтобы понять почти каждое слово. — Ну, вперёд! — нервно отвечает незнакомцу мой шеф. — Отвечайте лишь утвердительно или отрицательно. Если нам нужны будут подробности — мы спросим дополнительно. Понятно? Ответа не последовало. Очевидно, Серёга просто кивнул или же просто промолчал в знак вынужденного согласия. — Месяц назад вы закупили семь портативных водоочистителей, пять упаковок аккумуляторов на 30 тысяч миллиампер/часов, 20 тюбиков люминесцентного геля, 50 упаковок таблеток для обеззараживании воды и 30 упаковок сухого топлива. Всё правильно? — Ну, и? — То есть — это не ошибка, не сбой в системе? — Нет. Я всё это купил. А, есть какие-то проблемы? — Отвечайте по существу, — холодно парирует выпад моего шефа незнакомый голос. — В позапрошлом месяце вы купили примерно такой же набор единовременно. Правда, тогда вы ограничили количество сухого топлива в десять упаковок, но зато приобрели шесть портативных генераторов с беспроводной раздачей токов низких мощностей. Всё правильно? — Всё — не стал отрицать Сергей. — Можете объяснить — зачем вам это всё и в таких количествах? — Могу. Но обязан ли? — Боюсь, что да. — Видите ли, как вас там, а…неважно. Я, в своё свободное время, художник. Я творю свои инсталляции из того, из чего соткан сам современный мир! — Из таблеток и генераторов? — А как же? — продолжает паясничать Серёга. — Всё это олицетворяет жизнь! Ведь, не будь этих устройств — мы давно бы умерли. Не так ли? — Вы сейчас серьёзно? — Эх! Вам не понять творца! — даже через стенку отчётливо слышно, что мой шеф едва сдерживается от смеха. — Я — творец, а вы — нет! О чём нам с вами говорить?! О чём же?! — А вы можете показать свои произведения? Или может ссылку на аукцион, где вы их продаёте? Вы можете предоставить доказательства своих слов? — Доказательства? Увы, нет! — сокрушается Сергей. — Первая работа была слишком уродлива для того, чтобы показывать её миру, а вторая слишком прекрасна для него. Я всё уничтожил! — Вам больше нечего сказать? — Нет. Ну, я же говорил — вам не понять творца… — Счастливого дня, — скрипнул голос, и я спешу тихонько отбежать подальше от угла, за которым располагается дверь моего начальника. Проводив взглядом спину незнакомца, обтянутую серым пиджаком, я без стука залетаю в кабинет шефа и, без слов, красноречивым кивком изъявляю готовность впитывать подробности, словно губка. — Ты про этого? — кисло кривится Сергей. — Херня! Уже в который раз приходят. — А кто это? И что это за комедия про художника и уничтоженные произведения искусства? — не оставляю его без подробного рассказа. — Так ты слышал? — улыбается мой школьный товарищ. — Прикольно, правда? — Так, что это всё было? — Вот ты прилипала! — ехидно усмехается он и, как он обычно делает, перед тем как поведать что-нибудь эдакое, откидывается на спинку своего неприлично удобного кресла. — Этот хрен из военсудпола. А про художника — у нас власть лояльна почти ко всем проявлениям псевдокультуры и даже поддерживает этих шизофреников! Так, чего же такого необычного в ещё одном непризнанном гении, который собирает всякие дерьмопроизведения из разного хлама и потом дрочит на них, восхищаясь своей гениальностью? — Но, это же бред! — почти взвизгиваю я, поглощаемый расползающимся во мне шкодническим восторгом, который я испытываю всегда, когда слышу гениальную, по своей сути, но не форме, ахинею. — Ага, — ухмыляется Серёга. — Я это понимаю. Ты понимаешь. Он понимает, — кивает на дверь, в которую вышел недавний гость, — но какое кому дело? Это же протокол. А там и не такая хрень бывает. — А почему он приходил то? — Ну, у них пару лет как запущен определённый фильтр-поисковик в единую платёжную систему. Если кто-то скупает что-то подозрительное — они проверяют. Как правило, для проформы… — А, что подозрительного в твоих покупках? — Объёмы. — И? — не понял я. — Игорь, ты же умный парень. Но, мне иногда кажется, что ты полный имбецил! Ты чем расплачивался на нелегальном рынке? — Ну… — на секунду замялся я, — батареями, люминесцентным гелем… Ой! — пришло вдруг озарение.