— Все-то ты знаешь. — Только из песен Боба Марли. Что ж, это объясняет их связь с Африкой. — Возможно. — Катрина поменяла позу: теперь левая нога лежала на правой. Харри отвел глаза. — Ролф и Сильвия уволились отовсюду и примерно на год уехали в Западную Африку. Для обоих поездка вышла довольно познавательной. Ролф обнаружил, что его призвание — помочь Африке встать на ноги. А Сильвия, которая вытатуировала на спине флаг Эфиопии, поняла, что люди только в Африке могут быть самими собой. И они открыли этот магазинчик, «Вкус Африки». Ролф — чтобы помочь беднейшему континенту, Сильвия — привлеченная комбинацией идеи дешевого импорта и государственной поддержки, что обещало легкие деньги. Как раз тогда ее взяли на таможне в Форнебу с рюкзаком, полным марихуаны. Она летела из Лагоса. — Смотри-ка! — На суде она заявила, будто понятия не имела, что находится в рюкзаке, так как по дружбе взялась перевезти эту посылку одному проживающему в Норвегии нигерийцу от его семьи. — Хм… Что еще? — Ане нравится Ролф. Он вежливый, рассудительный и безгранично рад своему отцовству. Но при этом совершенно слеп во всем, что касается Сильвии. Она дважды бросала его и детей и уходила к другому мужчине. Но когда эти мужчины сами бросали ее, она возвращалась, и Ролф радостно принимал ее обратно. — Чем это она его зацепила, интересно… В ответ Катрина Братт улыбнулась почти грустной улыбкой и посмотрела куда-то в сторону, теребя край юбки: — Обычное дело, насколько я понимаю. Разве можно уйти от человека, с которым у тебя отличный секс? Можно пробовать сколько угодно, но потом все равно возвращаешься. Мы так примитивно устроены, да? Харри медленно кивнул и осведомился: — А что у нее были за мужчины? — Разные. Чаще — неуверенные в себе. Харри глянул на нее искоса, решил не развивать эту тему и спросил: — Ты виделась с Ролфом Оттерсеном? — Да, он пришел через десять минут после того, как ты уехал, — ответила Катрина. — И выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз. О хирургической клинике на Бюгдёй он никогда ничего не слышал, но разрешение на разглашение врачебной тайны подписал. — И она положила сложенный листок ему на стол. На низких трибунах стадиона гулял ледяной ветер. Харри смотрел на конькобежцев, скользивших по дорожкам. Техника у Олега за последние годы стала намного лучше. Каждый раз, когда соперник ускорялся и готов был его обойти, Олег сгибался пониже, слегка налегал и стремительно выходил вперед. Харри позвонил Эспену Лепсвику, чтобы обменяться информацией, и узнал, что в тот вечер, когда пропала Бирта, в ее районе был замечен темный седан. Время было позднее, никто его толком не разглядел. Больше он там не появлялся. — Темный седан, — кисло пробормотал Харри, — темным вечером. — Да, — вздохнул в ответ Лепсвик, — я понимаю, что толку от этого мало. Харри уже засовывал телефон в карман, когда чья-то тень заслонила ему свет. — Простите, я опоздал. Он взглянул в улыбающееся над ним жизнерадостное лицо Матиаса Лунн-Хельгесена. — А вы, Харри, занимаетесь зимними видами спорта? — спросил посланец Ракели. У этого Матиаса такой прямой взгляд и искреннее лицо, решил Харри, как будто он, когда говорит, сам к себе прислушивается. — Да не особенно. Немного на коньках бегаю. А вы? Матиас отрицательно покачал головой: — Но я решил, что когда мой жизненный путь подойдет к концу и я стану таким немощным, что не захочу больше жить, то отправлюсь на подъемнике на вершину вон той горы. — Он показал пальцем куда-то за спину Харри, и тот, не оборачиваясь, понял, что он имеет в виду. Трамплин в Хольменколлене — самое красивое место во всем Осло, но и опаснейшее. Он виден из любой точки города. — И прыгну. Но не на лыжах, а просто так. — Драматический финал! — отозвался Харри. — Сорок метров свободного падения, — улыбнулся Матиас. — Всего несколько секунд. — Однако, насколько я представляю, это случится не так скоро. — С моим уровнем анти-эсцеэл-семьдесят в крови — в любой момент, — просиял Матиас. — Анти-эсцеэл?.. — Ну да. Пока, конечно, антитела в порядке, но ухудшение может произойти когда угодно, и на этот счет не стоит обольщаться. — Хм. А я считал, когда врач думает о самоубийстве, — это ересь. — Врач лучше всех представляет, чего ждать от болезни. Я опираюсь на стоика Зенона, который рассматривал самоубийство как достойный поступок в том случае, когда недуг делает смерть более привлекательной, чем жизнь. По преданию, в возрасте девяноста лет суставы пальцев на ногах начали причинять ему такие мучения, что он пошел и повесился. — Так почему бы не повеситься, вместо того чтобы тащиться на вершину трамплина? — Да потому, что смерть должна стать как бы одой жизни, ее восхвалением. К тому же мне, надо признаться, греет душу слава, которая за этим последует. Потому что, боюсь, моя исследовательская деятельность снискала мало внимания. — Добродушный смех Матиаса был прерван звуком резко затормозивших коньков. — Кстати, простите за то, что я купил Олегу новые беговые коньки. Ракель потом сказала мне, что вы собирались подарить их ему на день рождения. — Ничего страшного. — А знаете, он-то хотел их получить именно от вас. Харри промолчал. — Я вам завидую, Харри. Вы сидите тут, читаете газету, говорите по мобильному с другими людьми, и Олегу достаточно просто того, что вы здесь. А когда я подбадриваю его, кричу и вообще делаю все, что, как написано в книжках, должен делать заботливый отец, его это только раздражает. Вы знаете, что он точит коньки каждый день, поскольку ему известно, что у вас есть такая привычка? А пока Ракель не настояла, чтобы он оставлял коньки в прихожей, он держал их на лестнице, потому что вы сказали, коньки нужно хранить в холоде. Вы — его ролевая модель, Харри. Харри погрузился в размышления. Но где-то глубоко — впрочем, нет, не так уж глубоко — в душе ему было приятно все это слышать. К стыду Харри, его даже пронзила мгновенная низменная зависть и неприязнь к Матиасу, пытавшемуся завоевать расположение Олега. Матиас теребил пуговицу пальто. — Дети этого возраста удивительны: они четко представляют себе, где их корни. Новый отец никогда не сможет заменить настоящего. — Настоящий отец Олега живет в России. — На бумаге — да. Но реальность, Харри, совсем другое дело. Олег, проезжая мимо, помахал им обоим. Матиас тут же помахал в ответ. — Вы работали вместе с врачом по имени Идар Ветлесен? — переменил тему Харри. Матиас удивленно посмотрел на него: — С Идаром? Да, в клинике «Мариенлюст». Господи, вы знаете Идара? — Нет, я просто прогуглил его имя и нашел старый сайт, где были указаны все, кто когда-либо там работал. Там было и ваше имя. — С тех пор прошло уже много лет, но тогда, в «Мариенлюсте», мы здорово веселились! Нас переполняли надежды. Клинику открыли в то время, когда все думали, что частное здравоохранение просто создано для того, чтобы зашибать много денег. А когда увидели, что это не так, быстро прикрыли. — Пустили с молотка? — По-моему, было использовано слово «ликвидация». А вы — пациент Идара? — Нет, его имя всплыло у нас в связи с одним делом. Вы можете рассказать, что он за фрукт? — Идар Ветлесен-то? — рассмеялся Матиас. — Да уж, об этом я знаю довольно много. Мы вместе учились и много лет тусовались в одной компании. — То есть теперь вы контактов не поддерживаете? Матиас пожал плечами: — Мы с Идаром всегда были очень разные. Большинство ребят в нашей компании были студентами медицинского факультета и рассматривали профессию медика как… Ну да, как призвание. Кроме Идара. Он открыто говорил, что изучает медицину, потому что это самая респектабельная профессия. И я каждый раз поражался его честности. — Получается, Идара Ветлесена занимает только респектабельность? — Деньги, разумеется, тоже. Так что никто не удивился, когда Идар ушел в пластическую хирургию и в конце концов открыл клинику для избранных. Среди его клиентов сплошь богатые и знаменитые — Идара всегда привлекали такие люди. Он хотел быть как они, вращаться в их кругу. К сожалению, Идар, как обычно, слегка перестарался. Не удивлюсь, если эти ребята улыбаются ему в лицо, а за глаза называют навязчивым претенциозным болваном. — А можно о нем сказать, что он далеко готов зайти, лишь бы добиться своей цели? Матиас задумался: — Идар всегда искал путь, который сможет привести его к славе. И хотя он человек далеко не бездарный, ему все же так и не удалось нащупать настоящее, большое дело. Когда я разговаривал с ним в последний раз, он казался подавленным, чуть ли не… ну да, чуть ли не в депрессии. — А как вы думаете, способен он найти другой путь, который приведет его к славе? Не имеющий отношения к медицине? — Об этом я как-то не думал, но, наверное, способен. Ведь, строго говоря, он не прирожденный медик. — В каком смысле? — А в том, что насколько Идар восхищается благополучными людьми, настолько же он презирает слабых и больных. Он не единственный врач, который так относится к людям, но он один говорит об этом открыто. — Матиас улыбнулся. — Остальные члены нашей компании были восторженными идеалистами, которые, впрочем, однажды поняли, что есть важные вещи и за пределами медицины: выплаты за новый гараж, например, и тарифы за сверхурочные. Идар, по крайней мере, не предавал идеалов: у него их с самого начала не было.