— Ни тебя, ни ребенка я никогда не увижу. Слышишь? — Ребенку нужен отец. И уютный дом. — От меня ты не получишь ни того ни другого. Я носитель опасной болезни, ты понимаешь? Бирта понимала, но поскольку была девушкой простой, здравомыслящей и, имея отца-алкоголика и мать-неврастеничку, с ранних лет привыкла заботиться о себе самостоятельно, то сделала, что было в ее силах. А именно — раздобыла ребенку отца и уютный дом. Филип Беккер не мог поверить своему счастью, когда эта красавица, за которой он так трепетно и безнадежно ухаживал, вдруг сдалась и согласилась стать его женой. И именно потому, что он не поверил, зерно сомнения упало на благодатную почву. Но в тот момент, когда ей удалось его убедить, что она забеременела от него — всего через неделю после того, как подпустила к себе, — сомнение было похоронено, и довольно глубоко. Когда Бирта позвонила Арве Стёпу и сказала, что Юнас появился на свет похожим на него как две капли воды, тот так и застыл с телефонной трубкой возле уха, глядя в пространство. Потом попросил фотографию и получил ее — по почте, а еще через две недели, как они и договорились, Бирта сидела в кафе с Юнасом на руках и обручальным кольцом на пальце, а Арве за соседним столиком делал вид, что читает газету. На следующую ночь он метался среди простыней без сна и все думал о своей болезни. Проверить надо было тайно, причем подключить такого врача, который точно будет держать язык за зубами. Иными словами, этого слабака и подхалима, подобие хирурга из кёрлинг-клуба, Идара Ветлесена. Он связался с Ветлесеном, который тогда работал в клинике «Мариенлюст». Подобие хирурга согласилось и на то, чтобы взять деньги, и на то, чтобы отправиться в Швейцарию, где ежегодно лучшие эксперты в области болезни Фара собирались на семинары и делились последними достижениями и данными исследований. Первый анализ Юнаса ничего не показал, но Ветлесен сказал, что первые симптомы появляются в довольно зрелом возрасте (сам Арве Стёп прожил без них аж до сорока). Стёп настоял, чтобы мальчика обследовали ежегодно. Прошло два года с тех пор, как он увидел свою сперму, стекающую по ногам Сильвии Оттерсен, когда она покидала свою лавку и его жизнь. Он попросту ей больше не позвонил, ну и она ему тоже. А потом… Когда она позвонила, он немедленно ответил, что едет на очень важную встречу, но Сильвия была краткой. В четырех предложениях она сообщила: сперма, очевидно, вытекла из нее не вся, родились близняшки, муж думает, что это его дети, их лавке «Вкус Африки» нужен добровольный спонсор. Он ответил, что его вклад в их предприятие и так довольно весомый. Как обычно, он с юмором реагировал на плохие новости. — В таком случае я могу раздобыть денег, продав газетчикам историю «отец моих детей известный человек» и все такое. Они это просто обожают. — Неудачная разводка, — ответил он. — В этом случае ты слишком многое теряешь. — Ты думаешь? Если мне дадут достаточно денег, чтобы я выкупила у Ролфа его долю в лавке, я смогу от него уйти. Лавка-то нераскрученная. А я предложу «Жизни звезд» сделать фоторепортаж, чтобы было видно название «Вкус Африки»… Ты, кстати, не знаешь, какой у них тираж? Арве Стёп знал. Газету читал каждый шестой взрослый норвежец. В принципе он никогда не был против небольшого гламурного скандальчика, но предстать трусливым гадом, который обрюхатил замужнюю женщину и слинял, вряд ли будет полезно для его статуса звезды. Официальный имидж бесстрашного и несгибаемого правдоруба явно лопнет, а газета Стёпа с ее традицией пафосных высказываний предстанет лицемерным листком. Она, оказывается, неглупа. И это нехорошо, совсем нехорошо. — О какой сумме идет речь? — осторожно поинтересовался он. Они договорились, и он позвонил Идару Ветлесену в клинику «Мариенлюст», чтобы сообщить о новых пациентах. Они условились поступить так же, как и в случае с Юнасом: сначала отправить в Институт судебной медицины анализ на установление отцовства, а потом начать искать симптомы страшной болезни. Арве Стёп положил трубку, откинулся на спинку кожаного кресла, глядя на солнце, освещавшее верхушки деревьев на Бюгдёй, и подумал, что должен бы огорчиться. Но нет, он даже рад. Да, почти счастлив. Далекое воспоминание об этом счастье было первым, что возникло в голове Арве Стёпа, когда ему позвонил Идар Ветлесен и рассказал: по сообщению прессы, обезглавленная женщина из Соллихёгды оказалась Сильвией Оттерсен. — Сначала исчезла мать Юнаса Беккера, — сказал Ветлесен, — а теперь и мать близнецов найдена убитой. Думаю, нам надо в полицию, Арве. Они же ищут такие совпадения. Ветлесен в последние годы занялся улучшением внешности своих клиентов, но, несмотря на это — а может, как раз из-за этого, — для Арве Стёпа он по-прежнему оставался ничтожеством. Подобием врача. — Нет, в полицию мы не пойдем, — ответил Арве. — Да? Ну тогда постарайся меня убедить. — Отлично. О какой сумме идет речь? — Господи, я вовсе не это имел в виду, Арве. Я просто… — Сколько? — Подожди. Так у тебя есть алиби или нет? — Алиби у меня нет, зато до хрена денег. Говори количество нулей, а я подумаю. — Арве, если тебе нечего скрывать… — Конечно есть, идиотина! Думаешь, мне хочется, чтобы меня повесили по ошибке как насильника и убийцу? Поговорим при встрече. — И вы встретились? — спросил Харри Холе. Арве Стёп покачал головой. За окном уже начинало светать, но фьорд был по-прежнему черным. — Не успели. Его убили. — А почему вы сразу мне ничего не рассказали? — Вы что, серьезно? Я же не знал, что именно для вас может оказаться важным, так зачем же мне вмешиваться? Не забывайте, что мое имя — это торговая марка. И это фактически единственный капитал «Либерала». — Я припоминаю, в одном интервью вы вроде говорили, что единственный капитал «Либерала» — целостность вашей личности? Стёп недовольно пожал плечами: — Целостность, торговая марка… Это одно и то же. — Значит, то, что выглядит как целостность, и является ею? Стёп посмотрел на Харри: — Этим «Либерал» и занимается. Если люди думают, что то, что им впарили, — правда, они довольны. — Хм. — Харри посмотрел на часы. — Ну и как вы считаете, теперь они будут довольны? Арве Стёп не ответил. Глава 28 День двадцатый. Болезнь Бьёрн Хольм довез Харри из Акер-Брюгге до Полицейского управления. Старший инспектор натянул на себя мокрую одежду; когда он сел в машину, под ним захлюпало. — «Дельта» двадцать минут назад взломала дверь в ее квартиру, — сообщил Бьёрн. — Они три смены снаружи отсидели. — Да она и не должна была там появиться, — вздохнул Харри. В своем кабинете на шестом этаже Харри переоделся в полицейскую форму, которая висела на вешалке и в последний раз была надевана во время похорон Джека Халворсена. Он вгляделся в свое отражение в оконном стекле. Мундир, пожалуй, действительно стал ему великоват. Гуннара Хагена уже успели разбудить, и он примчался в контору. Теперь он сидел за столом и слушал краткий доклад Харри. Известие было таким ошеломляющим, что он даже забыл рассердиться на Харри из-за его самодеятельности. — Значит, Катрина Братт и есть Снеговик, — медленно сказал он, как будто, произнеся эти слова вслух, с ними легче будет примириться. Харри кивнул. — А ты веришь Стёпу? — Да, — ответил Харри. — И кто может подтвердить его рассказы? — Все умерли. Бирта, Сильвия, Идар Ветлесен. Так что он тоже мог бы оказаться Снеговиком. Это-то Катрина Братт и хотела выяснить. — Катрина? Так ты же сказал, что она и есть Снеговик. Зачем тогда ей… — Я сказал, что она хотела выяснить, мог бы Стёп оказаться Снеговиком. Ей нужен козел отпущения. По словам Стёпа, когда он сказал, что у него нет алиби на то время, когда были совершены убийства, она произнесла «хорошо», объявила его Снеговиком и стала душить. А потом услышала грохот автомобиля, на котором я въехал в подъезд, поняла, что мы уже почти на месте, и была такова. План-то наверняка состоял в том, чтобы мы обнаружили Стёпа мертвым в его собственной квартире, решили, что он повесился, и успокоились: преступник вроде как найден. Как и произошло, когда мы нашли Ветлесена. И как могло бы произойти, если б ей удалось застрелить Филипа Беккера во время ареста. — Что? Она пыталась его… — Она направила на него револьвер со взведенным курком и передумала стрелять, только когда я оказался на линии огня. Я слышал характерный звук, когда курок шел обратно. Гуннар Хаген прикрыл глаза и потер виски кончиками пальцев: — Я понял. Но пока это все так… умозрительно, Харри.