— Агент, если у вас есть портрет, не лучше ли распространить его в прессе? — Да, но проблема в том, что у нас его нет. — Что значит у вас его нет? — удивленно переспросила Мирен. — Ровно то, что я сказал. Мальчик не… он плохо ее помнит. Агент Спенсер сделал нецензурный и плохо переводимый жест бедрами и одними губами произнес какую-то пошлость. Миллер нахмурился и покачал головой. — И что вы намерены делать? Что еще вы будете делать в ближайшие три дня? — На этом все, мисс Триггс. Больше нет никакой информации. На пленке нет отпечатков, никто ничего не видел, кроме мальчика, который не помнит лица женщины. Команда ищет информацию об обоях с таким рисунком, но качество настолько плохое, что это могут быть любые цветочные обои. Они также выясняют тип деревянного дома, возможно, это что-то редкое и необычное, что поможет нам выяснить, где он был продан, и в конечном итоге найти Киру, но это задача для гораздо большей команды, чем у нас есть на данный момент. Из-за того бедолаги мое начальство очень настороженно относится к этому делу, а с учетом того, что мне помогают только трое, а у меня есть только неделя, дело снова зайдет в тупик. — Они правда не собираются выделять на это больше ресурсов? — недоверчиво уточнила Мирен. Даже по телефону в ее голосе слышалась сталь. — Мисс Триггс, дело сложнее, чем кажется. Вы знаете, сколько детей ежегодно пропадает в одном только штате Нью-Йорк? Прямо сейчас у нас есть более сотни открытых дел о пропавших детях, о которых мы вообще ничего не знаем. И это только те дела, которые расследуют уже более года. — Сто дел? — Ужасно, правда? И в среднем двадцать заявлений о пропаже поступают ежедневно поверх этого. У большинства из них счастливый исход, но к этим ста каждый год понемногу добавляются еще и еще. Существует подразделение, которое занимается исключительно тем, что пытается спрогнозировать, как изменится внешность этих детей с годами, чтобы их могли узнать, если кто-то встретит их на улице сегодня. Дело Киры — капля в море, мисс Триггс, и, поверьте мне, я делаю все, что могу. У меня нет лишних глаз. Я связан по рукам и ногам. — Вам нужны глаза, чтобы просмотреть эту запись? Вы это хотите сказать? — В голове Мирен начала формироваться идея. — Я просто говорю, что у нас много расследований и мало ресурсов. Мы работаем как можем с тем ограниченным штатом, который у нас есть. — Агент. Если вам нужны глаза, то завтра у вас будет два миллиона глаз, которые отсмотрят это чертово видео. Глава 30 Статья, опубликованная в «Манхэттен пресс» в четверг, 30 ноября 2003 «Снежная девочка», автор: Мирен Триггс Пять лет назад маленькая Кира Темплтон, которой было всего три года — помните ее? — пропала посреди бела дня в центре Нью-Йорка во время парада «Мэйсис». Родители описывают Киру как счастливую, улыбчивую девочку, которая обожала пса Плуто и мечтала стать коллекционером ракушек с пляжей Лонг-Айленда, когда вырастет. С момента ее исчезновения наши жизни тесно переплелись; в конце концов, я работаю журналистом «Манхэттен пресс» именно потому, что мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте — и с нужным взглядом на жизнь. Объясню почему. Однажды меня изнасиловали. Да. Вы все правильно прочитали. Трудно написать это слово без дрожи и ощущения, будто клавиши ускользают из-под кончиков пальцев. Меня не просто изнасиловали — виновного так и не арестовали. Однажды ночью в октябре 1997 года, когда я не сумела различить за улыбкой тигриную пасть, он, будто призрак, схватил меня за руку и повел в глубины самой темной пещеры моей жизни. Из этой пещеры трудно выбраться. Какое-то время у меня не получалось. Никто не говорит, как это сделать, никто этому не учит. Ты даже не знаешь, как вести себя после такого. Ты смотришь в зеркало и ищешь, что с тобой не так. Почему ты больше не плачешь — или почему не можешь перестать. Ты размышляешь о мести, хочешь купить пистолет, словно это сможет защитить твою душу от уже нанесенной раны. Как будто, оказавшись в такой же ситуации, ты сможешь нажать на курок и положить травме конец. Впервые узнав о Кире, я представила, как она пожимает руку такому же улыбчивому и сладкоречивому тигру, который обещает ей, что они хорошо проведут время. Затем я представила, как она соглашается поиграть в стрижку и переодевание, совсем как я согласилась пойти в тот парк посреди ночи, как будто это что-то веселое, что я оценила только в хмельном угаре, как будто это я была трехлетним ребенком, который не знает, что за улыбками прячутся клыки. Стрижка и новая одежда сделали ее невидимкой в городе с населением восемь миллионов человек, и даже сегодня никто не знает, где сейчас Кира Темплтон, так же как я не знаю, где сейчас Мирен Триггс шестилетней давности: она исчезла в тот самый миг, когда тень утащила меня к себе во тьму. Сегодня я впервые предаю гласности свое изнасилование: оно невольно связало меня с Кирой Темплтон, потому что с тех пор, как я узнала ее историю, я видела в ней ту девочку, которой я была когда-то, девочку, которую никто не смог отыскать в глубине пещеры. И потому что Кира, как это случилось со мной, нуждается в ваших руках, чтобы вывести ее из тьмы. Последние пять лет я искала ее, пытаясь заодно найти себя, и на прошлой неделе, как бы тяжело это ни было, я снова увидела ее. Да, вы все правильно прочитали. Когда я говорю «увидела ее», это не значит, что она явилась мне во сне. Нет, я увидела ее живой и сидящей в комнате на видеокассете, которую через пять лет после похищения безжалостно отправили ее родителям. Эта кассета — словно мираж, это ужасный удар для родителей, которые уже потеряли все, что у них было, и все, что у них осталось, — это надежда, что однажды она воссоединится с ними. На первом изображении, сопровождающем статью, вы можете увидеть фотографию максимально возможного качества того, как Кира Темплтон выглядит сегодня, в возрасте восьми лет, сделанную с этой видеокассеты, на случай если кто-нибудь узнает ее или видел ее когда-либо в последние несколько лет. На втором снимке вы увидите комнату, где Кира тихо играет, на случай если кто-то узнает какие-либо предметы или что-либо относящееся к делу, что может помочь найти ее. На следующих двух страницах вы увидите все узнаваемые предметы, которые находятся в комнате и которые есть в кадре в максимальном приближении. Там есть кровать, покрывало, шторы, дверь, платье, деревянный дом и плитка на полу. Когда я закончила смотреть присланную родителям запись — всего лишь пятьдесят девять секунд на 120-минутной видеокассете, — на экране остался лишь вечный белый шум, похожий на снег, — те самые помехи, которые вы видите в телевизоре, когда сигнал исчезает. В нем я снова увидела Киру, но на этот раз в переносном смысле. Как будто девочка, которую я всегда искала, превратилась в снег — не тот, что тает между теплыми пальцами, а тот, что невозможно поймать — черно-белые точки, перескакивающие с одного места на другое. Кира Темплтон потерялась в этом снегу и нуждается в вашей помощи. Если у вас есть информация о Кире Темплтон, пожалуйста, позвоните по телефону 1-800-698-1601, добавочный номер 2210. Глава 31 Сама о том не подозревая, печаль кружит среди равных себе. Мирен Триггс 1998 Профессор Шмоер помогал мне в течение нескольких часов, пока я искала в интернете информацию о Джеймсе Фостере, человеке, арестованном за похищение Киры, и его жене. Он также давал мне объяснения, пока я бегло просматривала содержимое его компакт-диска, пытаясь, по-видимому, не чувствовать себя одиноко. С тех пор как я поделилась с ним опасениями по поводу подозреваемого, он выглядел несколько взволнованным и нервным, на смену воодушевлению пришла задумчивость — скорее всего, он размышлял, что делать дальше. Дождавшись, пока загрузится допотопный сайт регистрации актов гражданского состояния, — выглядело это так, будто кто-то крутит педали, — мы наконец-то получили доступ к открытым данным о семейном положении задержанного. В штате было почти четыреста Джеймсов Фостеров, но только сто восемьдесят имели почтовый индекс, относящийся к центру Манхэттена. Дата его рождения была указана в досье Меган, и мы нашли данные о его семейном положении после получаса сверки каждого имени с его ссылкой, которая после просмотра окрашивалась в фиолетовый цвет. Джеймс Фостер был женат на некой Маргарет С. Фостер, и профессор прошептал «эврика», обнаружив, что она была ровно на год моложе его. Моя гипотеза становилась все весомее. Если все это правда, значит, я наткнулась на важную информацию раньше многих других. Возможно, я даже могла бы исключить его из числа подозреваемых раньше полиции — те наверняка будут допрашивать его до истечения положенных семидесяти двух часов, а затем посадят за попытку похищения девочки в центре — и пусть даже это благонамеренная ошибка, это значит, они временно прекратят поиски Киры. Я не совсем понимала, чем мне поможет тот факт, что в его случае обвинение в растлении малолетних обусловлено строгим толкованием закона, но разум твердил: сначала нужно удостовериться точно. Не кто иной, как профессор Шмоер объяснял нам, что журналистские расследования — дело небыстрое. Когда команда решала взяться за какую-то тему, могли пройти месяцы, порой даже годы, прежде чем их расследование увидит свет, и у них были готовы несколько набросков: продвигаясь вперед шаг за шагом, они вставляли каждую крошечную шестеренку в сложные швейцарские часы, которые в итоге точно указывали время, и статья зачастую имела непредвиденные последствия. Сначала они разрабатывали одну версию, пока она полностью не исчерпает себя, а затем переключались на другую, осушая озеро догадок в поисках скрытого чудовища. Этим чудовищем была правда, часто болезненная, часто незначительная, часто настолько простая и элегантная, что она напоминала знаменитое уравнение старого ученого. — Как мы можем выяснить, что именно Маргарет С. Фостер была предполагаемой жертвой Джеймса, профессор? — спросила я в растерянности. — Зови меня Джим, пожалуйста. Не знаю, почему ты всегда называешь меня профессором. — Не хочу, чтобы ты перестал им быть. Я бы не хотела, правда. Это… мой любимый предмет. — Как насчет техники интервьюирования? Я слышал, ее преподает легендарная Эмили Уинстон. — Она такая зануда. Твердит до тошноты, как хороша она была в «Глобусе». Весь предмет о ней и о сотнях ее интервью. И, по правде говоря, не думаю, что она так уж хороша. Да, она добывает информацию, но та не всегда имеет отношение к делу. В последней статье, которую я читала, она брала интервью в тюрьме у обаятельного серийного убийцы женщин, и знаешь, чего она добилась? Убийца показал ей письма, которые получал от поклонниц, и свои ответы. Она написала прекрасную статью, сопроводив ее замечательными фотографиями, о том, как чудесно он переписывается с десятком своих поклонниц и как сильно заботится о них. Я уверена, после этой статьи нашлась хотя бы одна женщина, которая начала восторгаться тем, какой он красивый и какой внимательный. Не знаю. Не думаю, что представлять преступников в хорошем свете — лучший путь для журналистики. — Но даже если они преступники, они все равно люди. — Некоторые из них — монстры, — сказала я серьезно и категорично, — и никакая статья этого не изменит. Он кивнул и привычным жестом поправил очки указательным пальцем. Затем Шмоер на некоторое время замолчал, и я поняла, что мой гнев не остался незамеченным. Я до смерти ненавидела этот вид существ, убийц и насильников, способных причинять вред, не чувствуя страха в глазах своих жертв. Я много читала о них. За последние несколько лет на телевидении стало модно рассуждать о зле, которое они способны причинить, и всегда находился какой-нибудь журналист или комментатор, который с явным восхищением и одновременно отвращением отмечал, как психопаты дистанцируются от чувств других. После того, что со мной произошло, я чувствовала себя именно так: вдали от своего тела, от своей сексуальности, от своих эмоций. Кто-то раздавил мою душу и превратил меня в испуганную рохлю, которая прячется дома, как только наступает ночь. Часть меня хотела, чтобы мои эмоции были там, где они всегда были, рядом с моим сердцем, а не там, где они, казалось, остались — в темном углу парка, через который я больше не хотела проходить даже при свете солнца. — Видишь ли, Мирен, — сказал профессор наконец, — возможно, твоя гипотеза стала бы хорошей основой для статьи. Ни одно издание сейчас не думает об этом. Я в этом уверен. Никто не осмелится противоречить «Пресс». — О чем ты? — Если в конечном итоге ты окажешься права насчет невиновности Джеймса Фостера, тот, кто опубликует эту статью, в глазах общественности будет носить медаль, от которой не откажется ни один главный редактор. Поверь мне. До сегодняшнего дня я был главным редактором «Дэйли». Я знаю, что происходит в руководстве таких газет. Имидж, доверие. Вот почему я ухожу. Я всегда был на шаг позади и поплатился за это. Такие смелые шаги — вот что любая газета ищет в своих журналистах. — Но что, если он виновен? — Мы в одном шаге от того, чтобы это выяснить, Мирен. Мяч уже на обруче сетки, и тебе нужно только подтолкнуть его. Разве ты не видишь? — Но… Но как? — недоуменно спросила я. — Самое ценное оружие любого журналиста — источник. У тебя есть его адрес из реестра сексуальных преступников. Ты можешь поговорить с его женой и подтвердить свою историю. Это делается не на ощупь. Нельзя просто так прийти и попросить рассказать всю историю. В этом и есть сенсация. Журналист-расследователь работает, подтверждая гипотезы, Мирен. И в твоем случае не хватает только «да» или «нет» от Маргарет С. Фостер. А для этого достаточно просто задать вопрос и понаблюдать за ее реакцией. Я была озадачена. Никогда раньше я не решалась на такой шаг, как беседа лицом к лицу. Во время учебы я выполняла задания, где брала интервью у однокурсников или профессоров. Иногда даже писателей или политиков, но всегда по телефону. — Ты сможешь, Мирен, — сказал он. Я ненавидела выходить на улицу по ночам, а сейчас, наверное, было уже девять часов. Мы могли еще добраться до дома Фостеров и попытаться поговорить с Маргарет до того, как главные газеты уйдут в печать. Профессор Шмоер обещал, что, если я подтвержу свою гипотезу и напишу достаточно основательную и убедительную статью об аресте, он разошлет ее своим коллегам из других газет, чтобы посмотреть, не повезет ли мне с первой публикацией. Если я права, Маргарет С. Фостер сейчас находилась либо в полицейском участке двадцатого района, ожидая новостей о своем муже, либо дома с двумя детьми, плача и не понимая, что происходит и почему его так долго не отпускают из-за простого недоразумения. — Хочешь, я поеду с тобой? — спросил профессор. Часть меня хотела сказать «нет», но за окном было темно, и мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.