Согласно досье, дом Фостеров находился в Дайкер-Хайтс, и профессор согласился оплатить поездку на такси, которая должна была обойтись в кругленькую сумму. Во время поездки я впервые почувствовала себя настоящим журналистом. За окном мелькали уличные огни, и я чувствовала, что город — это целая история, которую можно рассказать. Из труб валил пар, похожий на гигантские занавески, свисающие с небоскребов; мы без задержек ехали по маршруту, выбранному таксистом, и я впитывала в себя воспоминания о городе с его огнями и тенями, таком смелом и таком застенчивом, как будто он хотел, чтобы я раскрыла, что происходит за каждым углом, и в то же время просил мир никогда не исследовать, что он скрывает. Когда мы перебрались на другую сторону, миновав Бруклинский мост, и приблизились к месту назначения, мои чувства стали меняться. Здесь было темно, здесь скрывалось что-то, что напоминало мне о той ночи в парке. Профессор молчал большую часть пути, но в этот момент он, наверное, ощутил, как мои страхи выходят из своих пещер, потому что вдруг спросил: — Ты простила этого… Роберта? Того, кто отвел тебя в парк в тот день. — Что? — Смогла ли ты простить его за… за то, что не смог защитить тебя? Насколько я понимаю, он сбежал, оставив тебя наедине с… с теми парнями. — В полиции он заявил, что его избили и обезоружили, но я ничего такого не помню. Помню, он сбежал, как трус. У него даже не хватило смелости подтвердить на опознании личность единственного типа, которого арестовали. — Я знаю, он указал на кого-то другого, а не на того, на кого указала ты. Потом заявил, что было слишком темно, чтобы подтвердить, и указал на кого-то еще. Я читал отчет. Этим он все усложнил, — сказал Шмоер сочувствующим тоном. — И благодаря ему… он на улице. Насильник на свободе. Еще один. — Роберт извинился перед тобой? — Ему потребовалось несколько месяцев. Он появился в дверях класса и… прочитал мне строчку из Оскара Уайльда о прощении. Это был самый детский поступок, что я видела от парня за долгое время. Я сказала ему, чтобы он уходил и я больше никогда не хочу его видеть. — Думаю, этим он пытался помочь себе, а не тебе, — проницательно заметил профессор. — Я так и подумала. Такси остановилось перед домом, на котором новогодние гирлянды были развешаны не до конца. За исключением пары темных пятен вдали вся улица была уже украшена, и дома светились ярко, будто днем. Рождество в этом районе всегда наступало рано — традиция, заведенная жителем 84-й улицы в середине 1960-х годов и вскоре распространившаяся среди соседей. — Родители Киры живут где-то здесь, в одном из этих домов, — сказал профессор, выйдя из машины. — Наверное, ужасно узнать, что твой сосед украл твою дочь. — Возможно, это был не он. Для этого мы здесь. Чтобы выяснить хотя бы это. — Да, но они еще об этом не знают. На улице не было ни души, хотя в это время года она считалась туристическим местом, и у меня закружилась голова. Словно по подвесному мосту, я прошла по плитке к двери дома семьи Фостер, внутри которого горел свет. Мы трижды громко постучали позолоченным дверным молотком, и дверь открыла брюнетка в халате с темными кругами под глазами. — Что вам нужно? Кто вы? — спросила она растерянно, не понимая, что мы здесь делаем. Глава 32 Радость заставляет поверить, что рядом кто-то есть, печаль, напротив, — что ты всегда был одинок. 1998 Аарон проводил Грейс в спальню, чтобы та отдохнула после больницы, и стоило только рухнуть на домашний диван, как он зарыдал от отчаяния. С одной стороны гостиной, на столе, который обычно был заставлен рамками с фотографиями, где они трое были вместе, теперь молчали телефоны, трезвонившие до этого дни напролет. Добровольцы ушли домой несколько часов назад, убедившись, что звонки иссякли. Вдруг один из телефонов настойчиво зазвонил, и Аарон резко встал, заливая трубку слезами, которые пропитали его бороду. — Алло? Вы знаете что-то о Кире? — с надеждой спросил мужчина. Но на другом конце эхом отдавался смех пары подростков, которые звонили ради розыгрыша. — Это вас должны были похитить, сукины дети! — прокричал он с тоской. — Моя трехлетняя дочь исчезла. Вы понимаете, каково это? Он подумал, может быть, кто-то на другом конце извинится, но несколько секунд спустя из телефона снова донеслись лишь два обидных смешка. Аарон закричал. Он кричал так громко, что ему вторил вой собаки с улицы. Затем, не в силах выдержать больше ни секунды, мужчина схватил телефоны и дернул, вырвав провода из усилителя, соединяющего телефонный узел. Он бросил трубки в мусорный бак и проклял себя за то, что вообще пытался заставить мир помочь ему. За годы работы в страховой компании Аарон всегда старался как-то выручить своих клиентов. Он немного подделывал документы, чтобы их приняло начальство, закрывал глаза на первоначальные анкеты медицинского страхования, составлял отчеты о повреждениях нетронутых автомобилей с единственной целью — изменить цвет краски. Это не была работа его мечты, но именно она позволяла ему оплачивать счета и жить безбедно, а единственным недостатком было то, что иногда ему приходилось переступать через себя и отказывать в страховом покрытии, когда начальство жаловалось на низкую рентабельность офиса. Он довольствовался тем, что достигал минимальной нормы, выполняя, но никогда не перевыполняя установленные показатели. Благодаря этому его любили клиенты, хотя и не все. Нельзя достичь всеобщей любви, когда тебе приходится отказывать в дорогостоящем лечении рака или сообщать, что после несчастного случая, где человек лишился обеих рук во время ремонта в гараже, страховка покроет протез только для одной из них. Он считал себя хорошим человеком и помогал где мог: ежемесячно жертвовал тридцать долларов в неправительственную организацию, призванную улучшить жизнь детей в Гватемале, наладил сортировку мусора, старался участвовать в пожертвованиях, которые собирали в их районе. Возможно, именно поэтому соседи помогали ему — знали, что он хороший человек. Но люди, которые не знали его, все те люди, которые сопереживали его истории лишь из болезненного любопытства, вызванного исчезновением Киры, все они хотели только зрелища. Сюрприз здесь, новый поворот событий там, рыдания на экране в прайм-тайм. Но отыскать Киру было все равно что сделать тройное сальто-мортале между трапециями без сетки в конце циркового представления. Если получится — наградой служат аплодисменты и одобрительные возгласы. Если же нет… люди все равно уходят домой довольными, потому что они уже видели, как львы прыгают через пылающий обруч. Он все еще не мог поверить в случившееся и то, как сильно все изменилось всего за одну неделю. Исчезновение Киры, выкидыш Майкла. Прикосновение пальцев дочери, ее голос, зовущий папу. Аарон вышел на улицу, пытаясь противостоять ужасной мысли, которая закрадывалась из глубин тела в его сознание — словно темная горгулья, желающая взгромоздиться на его макушку, чтобы наблюдать за развалом его семьи. И тут зазвонил мобильный. Аарон достал его из кармана и увидел, что это агент Миллер. В этот момент ему нужно было что угодно, чтобы вцепиться зубами и не провалиться в пустоту, пусть даже это будет лишь слабый проблеск надежды: небольшого продвижения или противоречия в показаниях задержанного хватило бы, чтобы удержаться. — Скажите мне, что этот сукин сын признался, где Кира, — сказал он, как только поднял трубку. — Я не могу, мистер Темплтон. И…. мы думаем, он не виновен. Я должен был сообщить вам. — Что? — Его объяснения удовлетворительны. Он кажется хорошим парнем. Работает в «Блокбастере», женат, двое детей. — Но… это ничего не значит. То, что он кажется хорошим парнем, не значит, что это так и есть. — Разумеется, и я понимаю, что вы хотели бы, чтобы это был он, но его даже не было в городе, когда Кира исчезла. — Вы хотите сказать, это не он? — Я понимаю, это трудно осознать, мистер Темплтон. Люди жаждут справедливости, и обложка в «Пресс» несколько осложнила нам жизнь. Но этот парень просто хотел помочь. — Помочь? Он пытался забрать маленькую девочку в том же районе, где была похищена Кира. Это должен быть он, агент. Должен быть. — Голос Аарона звучал почти умоляюще. — Вы слышали, что я сказал? Его не было в городе, когда Кира исчезла. — Вы проверили? Почему вы так уверены? — У него есть судимость, но обвинения были сняты. Он был во Флориде на прошлой неделе. Мы проверили журнал полетов, и это правда. Он сел в самолет 24 ноября и вернулся позавчера. Мы проверили камеры на Таймс-сквер, и нигде он не применяет к девочке силу. Просто… родители были на взводе и слишком остро отреагировали, увидев ее с незнакомцем. Судимость и общественная истерия из-за… из-за Киры довершили дело. — А девочка? Что она говорит? — в отчаянии спросил Аарон. — Я не должен рассказывать вам столько подробностей, но я делаю это, потому что сочувствую вам. У меня есть племянница возраста Киры, и все это просто душераздирающе, но мы не можем взять и наброситься на первого встречного. — Но что говорит девочка? — Девочка говорит, что потерялась, а он сказал ей, что отведет ее к родителям, мистер Темплтон. Что бы вы ни думали, у нас нет ничего, что указывало бы на то, что Кира у него. — Дайте мне поговорить с ним. Пожалуйста. — Мы освобождаем его, мистер Темплтон. Поэтому я и звоню вам. Чтобы вы узнали об этом раньше газет. Я думаю, это меньшее, что мы можем сделать. Мы делаем все возможное и… «Пресс» сделала только хуже. Они подрезали нам крылья. Его адвокат подал жалобу, потому что против его клиента не было весомых улик и… он прав. — Но вы можете допрашивать его дальше. — Мы не можем. Так будет лучше для следствия. Все время, которое мы тратим на него, мы не тратим на другие версии. Вы понимаете? Я знаю, вы в отчаянии, но я прошу вас доверять полиции. Возможно, так лучше. Мы будем продолжать поиски, анализировать новые зацепки и проверять существующие, но это — тупик. Этот парень невиновен. Аарон перестал слушать в тот момент, когда агент попросил его довериться полиции. Всего за три минуты его единственная надежда испарилась. Холод Дайкер-Хайтс ударил ему в лицо, свет в доме Мартина Спенсера резко погас, вероятно по расписанию, вдалеке показался силуэт желтого такси, пересекающего улицу в южном направлении. Это привлекло его внимание: редко кто приезжал сюда на такси из Манхэттена, но он забыл об этом, почувствовав, как снежинка приземлилась на кончик его носа. Он швырнул сотовый телефон на газон в саду и вернулся в дом, который казался еще более пустым, чем несколько минут назад. Вдруг Аарон услышал шум, доносившийся из спальни, где он оставил Грейс отдыхать, и поспешил вверх по лестнице. Подойдя ближе, мужчина узнал повторяющийся звук пружин кровати, как тогда, когда Кира пробиралась в комнату и прыгала на нее. На мгновение он забылся и представил, что это действительно Кира. Ему показалось даже, что он слышит ее смех, ее немного надрывный смех, который всегда напоминал ему ловкое движение пальцев на высоких нотах фортепиано. Но когда Аарон поднялся наверх и заглянул за порог, стало ясно: Грейс переживает эпилептический припадок во сне. В этом не было ничего необычного. На самом деле Грейс часто шутила, что она страдает эпилепсией, только чтобы поиздеваться над мужем, пока он спит, но на самом деле приступы случались, только когда она испытывала стресс или что-то не давало ей покоя. Мать Грейс также страдала эпилепсией, и помимо чувствительного характера это было единственное, что она передала своей дочери перед смертью. Аарон сел на краю кровати и на протяжении всего припадка гладил ее по волосам, шепча, что он скоро пройдет. Когда спазмы наконец закончились, Грейс приоткрыла глаза, сонно осознавая, что приступ прошел, и одарила мужа измученной улыбкой. Аарон прошептал ей на ухо, что всегда будет любить ее, и она снова закрыла глаза, зная, что это правда, но это уже не имело значения. Глава 33 Мы лжем, чтобы скрыть правду или не причинить боль, но также мечтаем, чтобы ложь не была ложью. 1998