Мы вернулись в гостиную, и профессор позвонил генеральному прокурору, чтобы сообщить ему о наших находках и сделать заявление. За годы работы в «Дэйли», где он писал репортажи о коррупции и мошенничестве, раскрывал общественные интриги и прекрасно умел рассказывать истории, которые часто заканчивались в суде, он установил дружеские отношения с высшим руководством судебной системы и полиции. Вскоре Шмоер вернулся с застывшим лицом, он был чем-то взволнован. — Ты все рассказал? Полиция приедет? — спросила я немного растерянно. — Они только что освободили его без предъявления обвинений… — ответил он, оставив меня в замешательстве. Как такое возможно? Мое доверие к закону и системе испарилось как дым. Как я могла быть такой наивной? Как могла надеяться, что система работает? — О чем ты? В подвале полно улик! — закричала я. — Кто-то плохо выполнил свою работу, Мирен, — ответил Шмоер серьезным тоном. — Да ну? Они даже в дом не заходили. Они ничего не сделали! — опять закричала я. Голос срывался. — А что сказал прокурор? Его задержат еще раз? — Он попросил меня включить телевизор. Глава 37 Некоторые люди — словно огонь, а другим его не хватает. 1998 На телеэкранах по всей стране бушевал пожар. Затем он перекинулся на первые полосы газет по всему миру, и вскоре это изображение стало символом справедливости, в которой отказали власти, но за которую ратовала вся планета: жадный танец огня, поглотивший Джеймса Фостера на выходе из полицейского участка. Всего через день после его ареста власти отказались выдвигать против него обвинения. Девочка, которую он якобы пытался похитить в районе Таймс-сквер, подтвердила рассказ Джеймса, камеры в округе не запечатлели никаких следов попытки похищения, а обвинения в растлении малолетних оказались выдвинуты родителями его нынешней жены, когда они оба были подростками. Полиция не хотела идти на поводу у первой полосы «Пресс», из которой следовало, что Джеймс Фостер также является виновником исчезновения Киры Темплтон, но страна его возненавидела, стоило только его лицу украсить газетные киоски по всему Манхэттену. В полдень у дверей полицейского участка, где он содержался под стражей и где его активно допрашивали полицейские, собралась толпа. К шести часам вечера, когда люди вышли с работы, толпа эта исчислялась сотнями. Но постепенно шумные призывы к справедливости стихли, и к полуночи там осталось около тридцати человек, в основном активисты, ожидавшие заявления полиции. В течение всего дня различные новостные каналы и ток-шоу освещали случившееся, строя зловещие догадки о том, как Джеймс Фостер умертвил Киру, чего ему, к счастью, не удалось сделать с семилетней девочкой, которую он пытался похитить. Когда Фостер вышел на улицу в сопровождении двух полицейских, которым предстояло доставить его домой в целости и сохранности, поднялась такая суматоха, что непонятно, как в разгар потасовок и буйства толпы запах бензина, исходивший от Джеймса, остался незамеченным. Двух полицейских тут же сбили с ног и уложили на землю за то, что они защищали убийцу, а Джеймс, превозмогая ужас, смотрел во все стороны. Толпа сомкнулась кольцом вокруг него, и впоследствии при даче показаний никто не мог точно сказать, кто именно зажег искру, которая создала для всей страны незабываемый образ. Вскоре огонь перекинулся с ног на лицо. Некоторые помнили, как Джеймс кричал, умолял о пощаде, стоял на коленях с поднятыми вверх руками, но все отвели взгляд, как только почувствовали, что дело зашло слишком далеко. Через минуту Джеймс безжизненно лежал на асфальте, медленно тлея, пока наконец не подоспел офицер с огнетушителем. На следующий день каждая газета опубликовала новость о невиновности Джеймса Фостера в сопровождении снимка горящего человека в полный рост и заголовков следующего содержания: «Невиновного сожгли заживо»; «Первый подозреваемый в деле Киры Темплтон сгорел заживо»; «Судебная ошибка». Единственная на тот момент фотография, на которой Фостер был запечатлен в профиль с поднятыми вверх руками, а огонь освещал остекленевшие лица незнакомцев, наблюдающих за его сожжением, была сделана фотографом некоммерческого информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс», который остановился при виде толпы у полицейского участка, требующей справедливости. Спустя несколько месяцев этот снимок стал лауреатом Пулитцеровской премии за лучшую фотографию года. Все газеты пустили на первую полосу эту новость с упором на то, что погибший был отпущен без предъявления обвинений, — все газеты, кроме одной. Около полуночи, за несколько часов до того, как газеты вышли из типографии, издателю «Манхэттен пресс» Филу Марксу позвонил его бывший сокурсник по Гарварду, Джим Шмоер, с которым в те годы они чаще виделись на вечеринках, чем на лекциях. Их карьера развивалась схожим образом, но в разных изданиях, и они продолжали время от времени поддерживать контакт. Оба работали в Нью-Йорке, и оба стремительно росли, хотя и в разных областях. Джим заработал репутацию дотошного журналиста, которого боялись корпорации и власть имущие, а Филу везло с популярными темами, и у него было достаточно денег, чтобы получить параллельно с работой степень MBA, которая открывала двери для руководящей должности в газете. — Фил, у меня есть кое-что очень важное. — Насколько важное? Я только что задержал завтрашнюю первую полосу, чтобы заменить ее на статью о Джеймсе Фостере, сгоревшем у дверей полицейского участка. Они заживо сожгли невинного человека, Джим. А мы вчера об этом написали. Это наша вина. Мы должны извиниться. — Об этом я и хочу с тобой поговорить. Он не безвинный агнец. Он не заслуживает того, чтобы его считали жертвой несправедливости. — Почему ты так говоришь? — заинтригованно спросил Фил. Профессор Шмоер вкратце описал Филу ситуацию. Прокурор только что направил полицейских в дом Фостеров, и они дожидались их приезда. — Думаешь, девочка у него? — Кира? Нет. Мы уже осмотрели весь дом. А другой недвижимости у них нет. Девочка не здесь. Все это по-прежнему загадка. — И почему ты не хочешь рассказать об этом в «Дэйли»? — По двум причинам. Во-первых… я там больше не работаю. Меня уволили сегодня за то, что я всегда был на шаг позади. Это просто не мое. — Ты один из лучших, Джим. Просто… ты не можешь найти тему. Никто не давал тебе достаточной свободы. — Во-вторых… это не моя находка. Ее сделала моя лучшая студентка, и она заслуживает шанса. — Студентка? Она с тобой? — Да. — Отлично. Приезжайте в редакцию. Ты знаешь, где это. Ночь будет длинной. — Скоро будем. Тем временем Мирен бродила по саду, пытаясь собрать воедино новые факты и примириться с тем, что версия, которую она уже выстроила в своем сознании, рухнула под натиском ужасной правды. Раньше она в глубине души верила, что люди добрые, что не во всех мужчинах таится зло, и визит в дом Фостеров должен был подтвердить — задержание Джеймса было ошибкой. Но когда свет освещает тень, порой выясняется, что позади клубится еще большая тьма. Положив трубку, профессор Шмоер махнул Мирен рукой, и в этот самый момент три полицейские машины с выключенными фарами подъехали к двери дома Фостеров. — Я позвонил в «Пресс». — Зачем? — удивилась Мирен. — Тебя ждет боевое крещение в их редакции через сорок пять минут. Мы уезжаем сейчас же. Времени нет. — Что? В час ночи Мирен Триггс приехала вместе с Джимом Шмоером в редакцию «Пресс», чтобы написать там же статью. Времени на то, чтобы поехать домой, отправить ее по почте и рассчитывать на быстрый интернет, не было. — Мирен Триггс, верно? — поприветствовал ее Фил Маркс, едва она вошла в здание. — Мы вас ждали. Если вся эта история с Джеймсом Фостером правда, то завтра у нас будет единственная первая полоса, которая расскажет всю историю, а не только крошечную часть, искажающую правду, а это, мисс Триггс, то, чем должен руководствоваться хороший журналист. Спасибо тебе, Джим. — Пожалуйста. Ты знаешь, я люблю бывать здесь. Кроме того, меня только что уволили. Не хочу дарить эту историю бывшим боссам. Сам знаешь. Моя вечная борьба с несправедливостью. — Мы воздадим по заслугам, если мисс Триггс докажет, что она способна написать хорошую статью для первой полосы «Пресс». — Для первой полосы? — Мирен была поражена. — Разве ваша история не заслуживает первой полосы? Потому что если она этого недостойна, то не выдержит и веса одной колонки на тридцатой странице. Все наши статьи достаточно сильны для того, чтобы оказаться на передовице. Посмотрите на любую и скажите мне, если это не так. Мирен промолчала, и Фил Маркс подвел ее к столу в конце помещения. Рядом сидел корректор, который должен был проверить статью, как только она будет готова, а в отделе дизайна верстальщик дожидался своей очереди, чтобы придать ей последний штрих. Джим Шмоер отнес в маленькую комнатку одноразовый фотоаппарат, снимки с которого должны были сопровождать статью. Мирен сидела перед компьютером, нервничая больше, чем когда-либо. — У вас есть двадцать пять минут, иначе мы не успеем. Пальцы девушки запорхали по клавиатуре, и ей казалось, что нервные окончания на фалангах напрямую связаны с яростью и беспомощностью, которые вызывала в ней эта история. Статья без прикрас освещала историю извращения и путь во тьму, пройденный Джеймсом Фостером, управляющим одного из районных магазинов сети «Блокбастер». Мирен подробно рассказала, как в собственном доме он создал своего рода империю по производству и распространению изображений педофильского характера, и привела показания его жены Маргарет, как он принуждал несовершеннолетних к тому, чтобы записывать их на видео для своих клиентов по всему миру. Статья сопровождалась одной из фотографий, сделанных профессором Шмоером, на которой была изображена кровать с ржавым каркасом и скомканными простынями перед штативом. Пока Мирен торопливо печатала статью, а остальные ждали своей очереди, Фил придумал несколько заголовков, послал редактора за парой чашек кофе и наборщиком, чтобы к моменту окончания статьи все было готово. После нескольких напряженных минут, когда казалось, что она не успеет, Мирен объявила: «Готово». Часы показывали, что прошла всего двадцать одна минута. После того как Маркс бегло прочел написанное, профессор Шмоер зааплодировал, и ему вторили корректор и сам Фил, который поздравил ее с началом работы в «Манхэттен-пресс». На следующее утро, когда все газеты трубили о мести, настигшей невинного человека, статья в «Манхэттен-пресс», подписанная некой Мирен Триггс, раскрывала подробности жизни Джеймса Фостера и его жены Маргарет С. Фостер, которая уже находилась под стражей в полиции, а другие издания даже не знали, кто она такая, почему ее арестовали и почему о ее детях будут заботиться социальные службы. Этот скандал привел к возобновлению напряженных дебатов о смертной казни в штате Нью-Йорк, о том, насколько далеко должно заходить правосудие в таких случаях, о некомпетентности полиции, которая освободила мужчину с такой зловещей комнатой в доме, но на улицах бытовало мнение, что пламя было лучшим наказанием для такого человека, как Джеймс Фостер. Глава 38 Быть может, кто-то не хочет знать, что даже у самой прекрасной розы есть шипы. 30 ноября 2003 5 лет с момента исчезновения Киры Покинув редакцию, Мирен направилась к близлежащей парковке, за которую она ежемесячно платила почти триста долларов. Это было безумием, но она уже давно отказалась от метро и смирилась с этими расходами, чтобы не делить тесные помещения с незнакомцами. В Нью-Йорке мало кто передвигается на собственных машинах, и какое-то время ей удавалось обходить эту проблему, пользуясь такси, но как только появилась необходимость выходить из офиса, она поняла, что это нерационально. В этом было противоречие, поскольку зачастую Мирен еще больше времени тратила на дорогу до места, а для журналистики это немыслимо. Но она пришла в «Пресс» не как репортер криминальной хроники, где мир генерировал новости с безумной скоростью, а как сотрудник отдела расследований. Ей приходилось заниматься проблемами, которые остались незамеченными или скрытыми, изучать их и находить правду. Этот вид журналистики был более неторопливым, но не менее напряженным. У Мирен всегда было ощущение, что другая газета украдет ее статью до того, как она ее опубликует, а на практике, когда ей приходилось параллельно работать с несколькими сложными темами и посещать архивы, правительственные учреждения и государственные реестры, это означало гору работы, которая оправдывалась только потенциальным влиянием статей на общество. Зачастую она работала в команде из трех-четырех журналистов и других сотрудников, когда расследование принимало более масштабный характер, но в других случаях она начинала работать самостоятельно, чтобы потянуть за ниточку так, чтобы никто в газете ничего не знал. Однажды, когда никто не подозревал, над чем она работает, Мирен принесла в редакцию статью, написанную в резком, эмоциональном стиле, о шестнадцатилетней девушке, которая исчезла в таинственном городке в глубинке под названием Солт-Лейк и которую, похоже, никто даже не искал. В другой раз она написала о том, как высокопоставленные чиновники Министерства юстиции развлекаются с несовершеннолетними на дискотеке на Карибах. Постепенно Мирен заработала себе репутацию, и хотя исчезновение Киры Темплтон зашло в тупик, как только главный подозреваемый сгорел в огне, она не переставала ее искать. Мирен сняла помещение на складе из красного кирпича недалеко от реки и хранила там все файлы и архивы, которые собирала годами и просматривала уже столько раз, что не верила, что сможет найти что-то новое. В этот раз, прежде чем поднять рольставни, закрывающие доступ на склад, она огляделась, стараясь убедиться, что ее никто не видит. Улица была пустынна, а остальные склады закрыты. Она с силой толкнула ставни, и тишину разорвал скрип ржавого металла.