— Просто чудесно, милая, — ответила мать ей вслед, и в тоне женщины чувствовалась теплая нотка гордости за то, что она хорошо ее воспитывает. Им нравилось проводить так большую часть времени: играть, читать старые книги, к которым никто раньше не прикасался, или лежать на диване в гостиной и смотреть видеофильмы из коллекции Уилла. Смерть Уилла осталась в прошлом. Когда он умер, Айрис пришлось пережить напряженное и трудное время. Иногда ей нужно было выходить, чтобы оформить документы для похорон мужа, и всякий раз она умоляла Киру никому не открывать дверь и не разрешала ей выходить, потому что та могла заболеть, как в тот раз. Женщина старалась делать все как можно быстрее и по возможности распределяла задачи так, чтобы они приходились на разные дни. Таким образом, она оформляла одну бумагу за раз, всегда возвращалась вовремя и вздыхала со спокойной душой, убедившись, что с Кирой все хорошо. В течение этих недель Айрис очень волновалась, думая о том, как они вдвоем будут жить дальше. Кира не могла оставаться одна на целый день, пока Айрис ходит на работу. Женщина снова и снова проклинала Уилла. Она возненавидела его так сильно, что даже не пошла на его похороны и не сообщила новость его дальним родственникам. Для нее Уилл был трусом, который сдался, как только ситуация осложнилась. Но вскоре она узнала, что за несчастный случай ей выплатят почти миллион долларов. Айрис и не знала, что Уилл застраховал свою жизнь во время работы в мастерской. Кроме того, городские власти выплатили ей дополнительную компенсацию за то, что железнодорожный переезд был плохо обозначен. Когда Айрис проверила свой банковский счет и увидела общую сумму, она проплакала несколько часов. Смерть Уилла не стала катастрофой для нее и дочери, а принесла облегчение, и в памяти Айрис муж превратился в особенного человека, который изменил ее жизнь к лучшему. В конце концов, именно Уилл подарил ей Милу, а также дал ей возможность проводить с ней все свое время. Смерть Уилла также укрепила в сознании Киры мысль, что внешняя среда опасна не только из-за таинственных невидимых волн, которые вызывали у нее спазмы, но и потому, что там можно умереть, как это случилось с отцом. В какой-то момент девочка настолько поверила в угрозу снаружи, что перед выходом на улицу умоляла маму быть очень осторожной. Постепенно Айрис набралась смелости и стала выходить за покупками на более долгое время, оставляя дочку дома, а когда возвращалась, то, к ее удивлению, девочка подбегала к ней и обнимала, поблагодарив за то, что мама вернулась целой и невредимой. Кира боялась выходить на улицу почти так же, как и сама Айрис, хоть и по разным причинам, и это еще больше сблизило их, ведь им приходилось бороться с общим врагом, пусть и вымышленным. Однажды Айрис, вернувшись из магазина, случайно оставила открытой входную дверь, и, к ее изумлению, Кира тут же захлопнула ее и добавила: — Мама, пожалуйста, осторожнее. Я не хочу заболеть. Ее добровольное затворничество напоминало дрессировку дикого слона: сначала того привязывают к столбу без возможности двигаться, а затем бьют, если он пытается пошевелиться. Затем, когда удары прекращаются, слон перестает вырываться, чувствуя себя спокойно под защитой своего хозяина, который кажется ему спасителем. Кира больше не хотела покидать безопасное место, потому что это грозило ей припадком, совсем как слон не хотел провоцировать своего жестокого хозяина. В тот день после игры в переодевание Кира пыталась уложить волосы матери, дергая расческой, а Айрис смеялась от боли. Потом они поменялись ролями, но Айрис причесывала дочку с заботливой нежностью. Волосы Киры были длинными и темными, и расческа скользила по ним так, словно она гладила шелковый платок сухой рукой. Кире это нравилось, и какое-то время она наслаждалась лаской, пока на экране показывали «Матильду». Когда кино закончилось, Кира ушла в свою комнату, напевая рождественскую песенку из фильма «Один дома», а вернувшись в гостиную, обнаружила, что мама плачет, держа в руках пульт от телевизора. — Мама? Что случилось? — испуганно спросила девочка. — Ничего, дочка… просто… плохие воспоминания. — Из-за папы? — Да, детка, — солгала она. — Из-за папы. — Все будет хорошо, правда же? — успокоила Киры, поглаживая лицо матери. — Мы вместе. У папы все хорошо, он на небесах. Совсем как в мультике «Все псы попадают в рай». Айрис засмеялась. Кира часто упрощала проблему и отпускала такие вот шутки, и женщина не могла сопротивляться смеху, хотя понятия не имела, как такое приходит ребенку в голову. — Ты сравниваешь папу с собакой? — с улыбкой спросила Айрис, стирая слезу. — Нет! — со смехом ответила Кира. — Просто… мне не нравится, когда ты плачешь. Хочешь, я расскажу тебе сказку? — Да, дорогая. Я бы с удовольствием послушала сказку. Дашь мне десять минут наедине? Мне нужно кое-что сделать здесь, в гостиной. — Ты хочешь, чтобы я ушла к себе в комнату? — Давай ты немного поиграешь с кукольным домиком, а я скоро приду? Как тебе? — Все правда хорошо? — Да, Мила. Правда, — заверила женщина ее еще раз. Кира в недоумении вернулась в спальню и закрыла дверь. Она знала: с матерью что-то не так, и несколько минут размышляла, что могло случиться. Она была беспокойной девочкой, и ей хотелось, чтобы мама была счастлива. Тем временем в гостиной Айрис снова включила телевизор, подключила антенну, принимавшую сигнал, и уронила пульт на пол, увидев изображение на экране. Двое родителей плакали, обнявшись, перед фотографией трехлетней девочки. Она прекрасно была ей знакома: это была Кира. Накануне шествия на Геральд-сквер собралось около двухсот человек, включая друзей и прохожих, которые еще помнили о случившемся. Грейс стояла у микрофона, ее глаза покраснели от слез, а лицо осунулось от горя. Рядом с пустым взглядом и потерянным лицом стоял Аарон Темплтон. Оба превратились в тени прежних себя. Айрис прибавила громкость и впервые услышала надломленный голос матери, у которой она забрала ребенка. — Тебе вот-вот исполнится восемь, детка, — начала женщина, выступая перед группой людей. Фотография Киры, казалось, напоминала ей о счастливых временах. Это был не тот снимок, который разместили в «Пресс» и в объявлениях на телевидении несколько лет назад. На этой фотографии Кира заливисто смеялась, обнажив ямочки и щель между зубами. Ее глаза блестели от плохо сдерживаемого счастья. — Я хотела бы видеть, как ты растешь, как ты падаешь, лечить твои разбитые коленки, петь тебе на ночь твою любимую колыбельную и обещать, что с тобой ничего никогда не случится. — Грейс Темплтон сделала паузу, потому что голосовые связки рушились, словно одна из Башен-близнецов. — Я хотела бы воспитать тебя хорошим человеком, дитя мое. Хотела бы целовать тебя в лоб гораздо чаще, чем я это делала, хотела бы, чтобы ты была сейчас передо мной и я знала, что с тобой все в порядке, моя дорогая. Я прошу того, кто похитил ее, о милосердии. Если же кто-то совершил нечто ужасное и моя маленькая девочка мертва, я прошу только об одном: скажите нам, где она, чтобы мы могли… — Она разрыдалась, и Аарон обнял ее. На экране замелькали кадры старого дома Темплтонов, окруженного рождественскими огнями, а ведущий новостей вспоминал за кадром, как в первые дни в доме раздавался шквал звонков, но никаких зацепок так и не нашли. Айрис смотрела на эти кадры со слезами на глазах. Она никогда раньше не задумывалась о том, какую боль причинила. Хотя знала, что у девочки есть семья и они ее ищут, она не осознавала всей жестокости содеянного. Теперь, когда Айрис любила девочку всем сердцем, она понимала чувства Темплтонов. Ее нижняя губа дрожала, как у Грейс Темплтон, когда та обращалась к дочери. Айрис думала о ней, о том, что пережили родители и что делать дальше. Женщина попыталась вытереть слезы, но из глаз будто хлынул поток вины. Айрис нажала на другую кнопку, пытаясь отвлечься от вида Грейс, и нечаянно переключила на восьмой канал, где Кира спокойно играла с кукольным домиком в оранжевом платьем из скатерти. Она засмеялась. Это был нервный, отрывистый смешок сквозь слезы. Внезапно в ее голове зародилась абсурдная идея. Идея с ужасными последствиями. Айрис порылась на полке с фильмами Уилла и нашла коробку с несколькими чистыми кассетами «ТДК». Она протерла их тряпкой, убедившись, что не оставила отпечатков или чего-то еще, что могло бы привести к ней. Вставила кассету в видеомагнитофон и невольно, неосознанно, с намерением не причинить никому боли, нажала кнопку записи, наблюдая, как Кира перемещается по комнате. Через минуту она остановила запись и, написав маркером на наклейке «Кира», снова протерла кассету, удаляя все следы. Айрис положила ее в мягкий конверт и с легким сердцем постучала в дверь Киры. — Мама, что случилось? — спросила девочка. — У тебя все хорошо? — Да, милая… Просто сегодня я должна передать посылку друзьям и… Боюсь, со мной может что-то случиться, — выдохнула Айрис, не желая вдаваться в детали. — Мама, не уходи, — взволнованно ответила Кира. — Пусть они к нам приходят. Это опасно, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. — Я должна, милая. Они плохо себя чувствуют и… это им поможет. Ты справишься тут одна? Кира обняла ее и прошептала на ухо: — Да, мам. Я никому не открою и выключу свет, но обещай мне, что ты вернешься, — попросила она нежно. — Я обещаю, милая. Глава 56 Казалось ли нам прошлое таким же странным, каким сейчас видится настоящее? Мирен Триггс 26 ноября 2010 За день до четвертой кассеты На следующий день я с утра пораньше посетила первую мастерскую по ремонту видеомагнитофонов. Она находилась в Нью-Джерси и, по словам мужчины, который продал мне «Саньо», была лучшей в городе. Если владелец, некий мистер Тайлер, не мог устранить проблему или найти деталь, он выдавал вам один из сотен совершенно исправных аппаратов на время ремонта. Это был длинное узкое помещение, с обеих сторон заставленное металлическими стеллажами со старыми магнитофонами вплоть до прилавка. На входе у меня возникло ощущение, будто я оказалась на кладбище старого оборудования, которое изменило жизнь целого поколения и от которого отказались, как только появилось что-то получше. Разве не в этом заключалась эволюция? Идти вперед, невзирая на то, что осталось позади. Внезапно из-за одного из стеллажей вышел мужчина лет шестидесяти и с энтузиазмом поприветствовал меня. От него исходило такое утешительное тепло, что мне показалось, будто я попала в фильм девяностых. — Чем могу помочь? — поинтересовался он. — Здравствуйте… Меня зовут Мирен Триггс, я журналист «Манхэттен пресс». — Журналист? У меня вымирающий бизнес. Не знаю, что здесь может заинтересовать прессу. — Ну, если и дальше все будет так развиваться, возможно, прессе есть чему поучиться у такого бизнеса, как ваш, — ответила я, изобразив ослепительную улыбку. Мне нужна была его помощь. Последняя попытка, возможно такая же бесплодная, но я не могла просто так сдаться. — Неплохо сказано, — улыбнулся мужчина. — А что вам нужно? Несчастный старик может чем-то помочь? — Я понимаю, что мой вопрос — это выстрел вслепую, но… вдруг вам приходилось чинить видеомагнитофон «Саньо» 1985 года выпуска за последние несколько лет? — «Саньо» 1985 года? — Я понимаю, это трудно. Я ищу владельца одного из них, и это мой последний шанс. — Если не секрет, с какой целью? К черту, подумала я. Искренность тоже открывает двери. По крайней мере, когда она служит для сближения хороших людей, а от владельца этой мастерской так и веяло добротой. — Помните дело Киры Темплтон? Девочки, которая пропала без вести, а потом кто-то присылал видео с ней? — Да, конечно. Такое не забывается. Меня очень поразили эти записи. Использовать их, чтобы причинить боль… Люди совсем потеряли совесть. — Нам известно, что эти кассеты записали на магнитофоне «Саньо» 1985 года из-за характерного узора головки на магнитной ленте.