— Каждую секунду в сотнях миров, — выдохнул собеседник, ссутулившись. — И ничего не имею право изменить. Тебе достался только осколок великой силы — обостренное ощущение чужой боли, метафизический антипод равнодушия. Но не знания, не этот проклятый архив, который придавливает стопками пыльных томов. И поэтому у тебя остается право выбора! Я же знаю вероятности будущего, которые связывают по рукам и ногам… Софья встала и подошла к нежданному гостю, заботливо набрасывая ему на плечи белый пуховый плед. Она почему-то знала наверняка, что его знобит. — Это… невыносимо, — сдавленно произнесла она. — Невыносимо и еще в тысячу раз хуже. — Сумеречный, казалось, рассматривал тихую ночную улицу, но взор его пронзал многие километры, пространства, триллионы световых лет. — Столько миров… Столько сияющих живых миров, которым бы жить и жить, — в тоне его отразилась почти обида. — Но они рушатся, гаснут, взрываются, проваливаются в черные дыры, уничтожают себя в бессмысленных войнах. Целые системы планет, галактики. И если внешние причины еще легко списать на волю рока, то зло, сотворенное людьми, я не могу простить. — Он обернулся, возвращая проплывший белесым призраком плед. — Проект Стражей Вселенной был начат, чтобы защищать людей от них самих, от их внутренней тьмы, — он попытался рассказать с долей сарказма: — Условно говоря, кто-то вот тянется к красной кнопке ядерных боеголовок — а я ему бац по руке, чтобы не чудил! Пару раз мне и правда такое удавалось провернуть. — Не говорите со мной как с ребенком, — покачала головой Соня, хотя существо, чей возраст исчислялся тысячами лет, имело на то право. И все же… Их отныне объединяло нечто общее. Одинаковый способ познавать и чувствовать мир. — Не принимай как личное, это стиль у меня такой, — отмахнулся Эльф. — Да… Я бы должен был, например, отвести пулю от эрцгерцога Фердинанда… — но запнулся, простонав задумчивым шепотом: — И еще сотни пуль от рядовых, от обычных парней и девушек. Убитых, искалеченных, замученных. Во все эпохи, в сотнях миров. Например, мог бы прекратить Столетнюю Войну через, скажем, неделю после начала. Или сказать рыцарям, где в пустыне очаги чумы, чтобы не принесли эту заразу. А, лучше всего, дать бы всем лекарство от всех болезней. Да… Так замышлялся величайший проект с самой бескорыстной целью. Мы должны были защищать людей от отчаяния, страха, гнева и самого зла… — Вы хотели превратить нас в роботов, — звонко раздалось восклицание Софьи, которая не устрашилась перебить самого Стража Вселенной. От волнения она часто порывисто дышала, как после долгого бега, но не умолкла: — В мире много зла. Но везде написано, что человек обладает свободой воли. Через молчание заоконный графитовый мрак донес вой одинокой собаки. Занавески колыхнулись скрывающей правду пеленой. Сумеречный вытянулся возле чернеющего квадрата стекла, качая головой: — Ох, дитя-дитя… Ты верно уловила то, в чем мы оказались слепцами, — он тяжко вздохнул протяжным гулом осеннего ветра: — Мы посягнули на саму основу творения, на свободную волю человека. И поплатились за это. Наказание — проклятье. Мы прикоснулись к великой благодати, но не оправдали надежд, желая немедленно и без разбору озарять ею души людей. — Но люди сами выбирают свой путь. И светлые души сами приходят к великой благодати, — отозвалась Софья, не опасаясь спорить с существом, что многократно превосходило ее по силе. Впрочем, мощь духа мерится не величием магии или навыками владения мечом. В этом же Стражу вряд ли нашлись бы равные, зато душа его расщепляла свет, словно разбитое стекло — где-то более крупные осколки с прежней искренностью пропускали светлые лучи, а где-то — покрытые паутиной трещин — непростительно искажали его, разбрасывали разноцветами бликами, отражая обратно и отторгая. И в той части прятался пугающий мрак, о котором вскоре поведал сам Сумеречный, сцепляя узловатые пальцы и закрывая ими лицо, словно стремясь спрятаться: — Ты все верно понимаешь. Может, поэтому и услышала по-настоящему Эйлис. А я тогда не все осознавал. Никто из нас не догадывался две с половиной тысячи лет назад, — он резко выпрямился, точно одинокий солдат, что услышал голос давным-давно убитого командира: — Я последний из тринадцати, и во мне самом великая тьма, — но воем неизведанных мук доносился его голос: — Я чувствую, что скоро она снова затопит остатки здравомыслия, поэтому говорю тебе все это. Сумеречный приблизился к собеседнице, заглядывая ей в глаза, доверительно беря ее узкие ладони в свои, холодные и шершавые. — Послушай внимательно, Софья, — проговорил он торопливо, — ты не избранная. Я тоже никогда не был избранным, — Эльф запнулся, уточняя: — Избранных и особенных не существует. Есть только люди, совершающие выбор. Перед Творцом все равны. Есть совпадения событий и мест. Они неслучайны! Во всем есть какой-то замысел, — он неопределенно повел рукой, словно дотронулся до незримой нити, и Софьей почудилось, будто она и правда заметила серебристый отблеск в полумраке. — Аруга Иотил не знал, что твоя душа откликнется на песню жемчуга. Льоры считают тебя ячедом, но они не знают главной тайны собственного мира, — Эльф с загадочной теплотой улыбнулся. — Разгадай ее, это тебе под силу. Эйлис звал не тебя одну, он веками тянулся с мольбой в разные миры, неоднократно на Землю. И не ты первая, кто начал выводить в альбомах странные пейзажи или складывать песни о сказочных мирах — так переносятся незримые сигналы других планет. Часто художники, поэты, сценаристы сами не ведают, откуда у них в головах идеи. — Хочешь сказать, все, что снято или написано — это отражение событий в других мирах? — поразилась Софья, вспоминая все известные фантастические фильмы и книги, сказки и легенды. Если бы они и все оказались правдой, то населенных миров во Вселенной обретались тысячи, миллиарды. — Не все, где-то наполовину. По-разному, — вновь улыбнулся Сумеречный, однако тут же опечалился, отчего на молодом бледном лице залегли морщинки от острых крыльев носа до губ и между бровей. Боль отразилась в надломившемся голосе: — Но Эйлис не просто рассказывал, он посылал сигнал S.O.S. И ты расшифровала его! — Может, и я, — Софья привычно зарделась от смущения, она никогда не жаждала известности, уж тем более не рассчитывала принимать участие в судьбе целого мира, как пророчил ей Страж. — Но что же, Раджед тоже тянулся по следу этого сигнала? Сомнения хлестнули жадными лианами зарослей неуверенности, в которой теряется не один нерадивый путешественник, сворачивает со своего пути, забывает верную цель и вовсе исчезает. Воодушевление, охватившее Софью после разговоров о первопричинах и свободе воли, поутихло. Реальные действия пугали, к тому же доносились недомолвками. Так ли уж звал целый мир? В конце концов, янтарный льор не догадывался об этом, а лишь польстился на милую девочку, на ее внешнюю оболочку. Отличайся Софья от его канонов красоты, так не открылся бы портал в чужой мир, не свела бы их судьба. На тот момент все случилось именно так, и Софья по-прежнему гневалась, вспоминая того человека, каким был Раджед. Впрочем, все менялись, постепенно под бременем рока и времени. Они оба сделались иными, словно сбросили старую кожу. Она это знала наверняка. — Спросишь у него при случае, — пообещал Эльф. — Полагаю, он лишь косвенно уловил зов своего мира, но тобой заинтересовался не только по этой причине. — Ну да, конечно! Нужна б ему я была, окажись бородатым программистом или сморщенной старухой, — усмехнулась Софья, и какая-то нехорошая часть ее личности заставила бросить непримиримо: — Да я его… Я его видеть не желаю! Больше никогда! Зря все же она вспомнила о похищении Риты, а не о последующем вихре событий. Но не хотелось признаваться Стражу, что щеки полыхали маковым цветом вовсе не от ярости. Только через пару секунд Софья осознала, что, возможно, своей открытой неприязнью навсегда затворила врата между мирами, подвластные только Сумеречному Эльфу. — Обдумай все, Софья, обдумай без меня, — грустно улыбаясь, словно иные мудрые старики, предупреждал Сумеречный. — Все не так сложно. Для этого знания не нужно заканчивать физфак или мехмат. Оно скрыто глубже, в самом сердце. — Внезапно он отошел к окну, сбивая занавески, прислоняясь к стене и глядя поверх головы Софьи, точно что-то гналось за ним, однако закончил плавно: — Весь мир — это единая мелодия, песня. Услышь ее! Услышь! Ох, надеюсь, это не последняя наша встреча… — Постой, но что случится с тобой? — забеспокоилась Соня, пытаясь хоть как-то помочь человеку, который явно страдал. Однако догадывалась, что никакие лекарства не исцелят его незримых ран. — Тьма. Она приближается, — простонал в отчаянии он, запрокидывая голову, но еще пытался объяснять на доступном языке: — Это как приступ душевнобольного — то самое наказание за покушение на свободу воли. Исход я никогда не могу предугадать. Слушай, Софья, просто слушай песню! Слова повисли в воздухе, когда сам Страж исчез, растворился, пророс сквозь плотную структуру бетонной стены, а за ней и вовсе слился с прозрачным воздухом, точно туман. Софья только долго глядела в окно, где распростерся тусклыми огнями огромный город. Ее мир тоже содержал некую песню, однако голос Эйлиса с каждым днем доносился все отчетливее. Однако и на Земле хватало такой боли, которую жемчуг доносил до ее сознания, преумножая отголоски, заставляя слишком многое переосмыслять. Но Софья осознанно приняла эти испытания, впервые в жизни она совершенно отчетливо узрела цель своего пришествия в жизнь. Она еще не сформировалась, чтобы высказаться словами, однако уже вела услышавшую зов душу. Только какой ценой? Ведь так повелось: где великая цель — там великая жертва. Ярче обычного нависло темное предчувствие, оно раскрыло огромные крылья, оскалилось жадным вараном, обвило кольцами питона. И сквозь этот мрак прощально блеснули невыразимо грустные медово-желтые глаза. «Раджед… Почему ты?» — вздрогнула неопределенно Соня, съежившись на кровати испуганной маленькой девочкой. Тогда она всю ночь не нашла покоя, лишь под утро мама спрашивала, почему красные глаза, почему на щеках заметны дорожки от слез. Она не рассказывала о предчувствиях, обо всем этом неизведанном и на сотую долю мире, лишь прятала голову на родном мамином плече, устало задремывая, почти забывая о тяжком предчувствии, которое с изнуряющим упорством втыкало незримый шип в противоречивое пылкое сердце. Лучше бы вовсе не помнить и не видеть всего этого далекого Эйлиса, мира, что видел сны. Но одновременно она опасалась забыть хотя бы секунду, проведенную в нем. Она опасалась, что угаснет память о янтарном чародее. Однако образы делались лишь ярче. Если бы их не преследовал распростертый крыльями мглы лик безвременной гибели… «Нет, это просто видения, воображение», — убеждала себя Софья, однако обостренное чувствование духа беспощадно научило различать вымысел и правду. *** В тот день Раджед по-старому сторожил портал и читал книги, однако предостережение Сумеречного заставило проверить и перепроверить все возможные слабости башни. Янтарь сигнализировал бы о вторжении еще от границ, конечно, если бы подчиненный злодеем малахит не сыграл неприятную шутку маскировки. Впрочем, после слов «готовься к войне» минуло больше двух недель. Чародей задумывался, какой срок задавал покинувший его страж. Ведь для обоих время текло много медленнее, чем для людей. И, главное, куда вновь исчез Эльф? Что у него снова стряслось? Без него Раджед чувствовал себя последним воином Эйлиса, способным противостоять великой опасности. Не существовало больше несостоявшегося стража вселенной, вся тяжесть ответственности перешла на плечи обычных людей, пусть даже сильных магов. Все зависело от него, янтарного льора, который нервно вел игру со временем, предугадывая за секунду бой старинных часов, отвечая кованым львам одинаково ехидными взглядами. Сердце сжималось пружиной часов или, вернее, спускового механизма. Энергия концентрировалась для решительного заведомо неравного поединка. Однако он все не наставал, отягощая тоскливые дни ожиданием неизвестности. Оттого Раджед листал книги, с трудом вникая в смысл, перепроверял замки и защитные чары, и неизменно практически молился на портал. Белые искры приветливо осыпались манящей теплотой — только протянуть руку. Но льор оставался недвижим. Цепи сильнее чар сломанного портала отныне сдерживали его. Сбежал бы в мир Земли, может, даже обрел бы кратковременное счастье мотылька, несущегося на огонь. Но сколько жертв принесло бы вторжение Нармо и Илэни? Конечно, на Земле обитали свои маги, зачастую прятались среди людей, сливались с ними и скрывали свое довольно скромное мастерство. Уповать на их количество и сплоченность тоже не приходилось. Раджед давно все отчетливо просчитал, разложил на составные части все возможные варианты, отчего оставался только один — сторожить последний рубеж. Это его ноша, его рок, принесенный предками вместе с редчайшим артефактом. Портал — вовсе не диковинная штуковина для сомнительных развлечений. Обладание им — судьба, бремя. И если уж оказалось оно на его плечах, значит, надлежало нести до конца. Хотя нервы натянулись до предела, пробирали электрическими импульсами от темени до ступней. Он отвечал не за одну свою постылую башню, а за целый мир по ту сторону да еще за несчастных последних уцелевших Эйлиса. «Но я преодолею это! Или я не янтарный чародей!» — твердил себе Раджед, пробуя на остроту когти, однако, не расходуя силы на бессмысленный гнев и пустые вспышки ненужных эмоций. Но вот настал тот день, когда неведомый внутренний голос отчетливо вострубил о грядущей атаке. Глухо ныло потаенное желание отстрочить ее, дождаться возвращения Сумеречного, чтобы не давила тяжесть мысли о судьбе Земли. Но одновременно яростный покой и легкость летящей вперед конницы венчали все обострившиеся ощущения. Каждый мускул жаждал движения, магия разливалась по телу горячими созвездиями, буквально искрилась бурлящими импульсами. — Сегодня! Это случится сегодня! — отчетливо возвестил Раджед своему каменному заточению тронного зала, когда глядел сквозь узкую бойницу на непривычный белесый туман, который густыми стенами закрыл обзор до самых границ. Его душный вязкий вкус лип к зубам вместе с поднятой ветром каменной пылью. Раджед, поморщившись, затворил окно. Стоило ему обернуться, как из жадного жерла роковых часов вылетела тень. Она использовала искажение стекла, которое отчасти превращалось в зеркало на фоне темноты механизмов и маятников. Тень выпростала кривые руки, в долю секунды натягивая едва различимый лук с дымными стрелами. Янтарный льор едва уклонился от первой из них, резко метнувшись вправо. В мыслях оборвалось короткое и озлобленное: «Началось!» В это время туман гулко ударился вихрем о стекло, обращаясь в черный кисель, заполнивший все пространство за башней. Магия янтаря на границах загудела предупреждением о порванных в клочья нитях. И Раджед с ужасом осознал новую мощь врагов, которые пока посылали вместо себя лишь невидимок, дубликатов — известный трюк Илэни. Однако тени на этот раз действовали скрытно. Они тонули в полумраке, отделяясь от любой отражающей поверхности, лишь портал оставался для них недостижимым. Раджед с наслаждением отправил уничтожающее заклинание к часам, из которых тут же брызнули осколки и шестерни. Наступление призрачных солдат продолжалось с удвоенной силой: они проникали сквозь затемненное непроницаемым маревом стекло, давившее весь свет. Вскоре они повалили сквозь щели в полу — наверное, магия зеркальной комнаты, в которой была однажды заперта София, изменила направление против хозяина. Да, вся причиненная кому-то боль, точно по особенному замыслу, возвращалась. Но посреди обрушившегося хаоса не оставалось времени думать. Раджед колол и резал призрачные копии, уклонялся от стрел, что бесшумно отправлялись в полет с несуществующей тетивы — лишь колебания воздуха позволяли опознать их приближение. Янтарный льор злился на эту выматывающую тактику, не представляя, с чем еще придется столкнуться, если чары его башни так легко пробили, даже не позволив щитам вовремя передать сигнал. Тени окружали плотным кольцом: стоило одной пасть, на ее место вставали десять. Им не полагались доспехи, их удавалось устранить с пары ударов, однако армия бестелесных болванок брала верх числом. Раджед использовал все возможности своей превосходящей воображение прыти, однако едва удавалось уберечь себя от полупрозрачных мечей. «Илэни сделала их почти невидимым!» — с досадой замечал Раджед, на ходу облизывая пересохшие губы. Очередная стрела просвистела возле уха, срезая развевающуюся золотую прядь. «Проклятье! Почему трость оказалась так далеко!» — сетовал на свою неосторожность льор, когда прорубался через полчища врагов к трону. Расстояние-то раньше казалось смешным, а ныне представало колышущемся черным болотом, готовым поглотить без следа. Чародей, в первые минуты почти радуясь разгонявшей по жилам кровь битве, только все больше злился. Однотипные противники рябили в глазах, защитная магия отбивала их бессчетные нападения. — Надоело! — громыхнул непривычно собственный голос, и тогда Раджед вновь непроизвольно схватился за одну из направляющих нитей. Он даже не увидел ее, так как не хватило концентрации, зато уверенно использовал, точно дернув кнутом. Взмах заставил густое призрачное море пошатнуться, разлететься в разные стороны. И по всему замку разнесся оглушительный звон тысяч разбивающихся зеркал. Раджед задал четкий параметр для магии, одной волей без усиления талисмана: уничтожить все отражающие поверхности. Тени словно в панике расступились, безмолвно заслоняясь руками, однако кнут взмахнул еще раз, поражая каждую из теней. Магия иного уровня — не атака и не оборона — одна лишь воля, способная сдвигать важнейшие рычаги. Враги канули в небытие, словно их никогда и не существовало, от них не осталось ни пепла, ни оружья. Раджед отпустил нить, не позволяя себе забыть это ощущение великой силы. Он предчувствовал, что предстоит еще не раз использовать этот полезнейший навык. — Это было для меня отличным разогревом, — язвительно кинул он пустоте, отмечая, что за окном царит все такая же непроглядная ночь посреди дня. Зато теперь он добрался до трости и для удобства передвижения обратил ее в надежный саркофаг для талисмана. Храбрость и самомнение не позволяли признать, что орда назойливых противников успела слегка измотать его. Сколько времени ушло на их истребление, уже не показали бы замершие навек стрелки. Изодранная мебель, разрубленный пополам стол, посеченные ударами магии лепнины и ковка на дверях подсказывали, что сражение в тронном зале длилось не пару минут. — А ты стал сильнее, — донесся в ответ бесстрастно-оценивающий голос топазовой чародейки, которая появилась из замершего тела разбитых часов. — Но эти фокусы смехотворны по сравнений с нашей силой. Нармо собирал камни, а я… питалась силой древних льоров напрямую. Мощью мертвецов. Весь твой льорат заполнен теперь моей магией. Не приходилось сомневаться, чьих рук дело бесконечные тени и непроницаемая мгла. Однако Раджед неприятно поразился, что бывшая возлюбленная, эта алчная ведьма, научилась перемещаться по иным каналам, не используя магию порталов. Ее внезапное появление заставляло теряться в смутных догадках, какую силу открыли проклятые топазы. Ведьма выглядела иначе, чем обычно: черные волосы беззастенчиво струились по плечам до тонкой талии, платье состояло из лаконичных кулис черного и красного бархата. (Сражаться в привычном смысле она вовсе не собиралась, ее магия позволяла вести поединок, не сходя с места). На лбу неизменно поблескивал ровными гранями дымчатый топаз. На пальцах же красовались кольца, одно их которых — на указательном — переходило в стальной коготь. Им-то и постучала топазовая чародейка по стене, небрежно бросая: — Но это все, на что ты способен. Твои защитные чары оказались ничтожными. Похоже, украшение служило не только устрашающей деталью повелительницы мертвых голосов, потому что через миг разверзся привычный портал. И раньше появившегося из него врага, донесся его наглый голос: — Да, янтарный льор отстал от жизни. Все это благородство и манеры — оставь их Аруге Иотилу и всем окаменевшим глупцам. Нармо одним своим видом вызвал волну звериного бешенства, Раджед попытался нащупать направляющие нити. Под пальцами привычно потеплело колыхание рычагов, мир подернулся многообразием привычных и каждый миг по-разному невообразимых сочетаний. Янтарный льор с чувством превосходства призвал к себе одну из нитей, наматывая, словно плеть, пока Нармо обнажал полыхавшие алым когти. — Нармо, покажи ему, — лениво кивнула Илэни, безмятежно прислоняясь плечом к часам. Властный тон ведьмы поражал спокойствием. Боевая стойка Нармо оказалась лишь отвлекающим маневром. Едва Раджед попытался использовать мощнейшую магию, как его самого опрокинул один из рычагов, всколыхнувшийся черным туманом, ужаливший лопнувшей струной, отлетевшей от колков. И в гармоничном пении взвизгнула омерзительно фальшивая нота. Нить колыхнулась и рассыпалась с гулким хлопком, откинув Раджеда к порталу, ударив спиной о стену. В глазах потемнело, однако сила в последний миг позволила обвить самого себя защитным коконом. — Не один ты так умеешь. Да, мы ничтожные потомки первых льоров — они играли с этими рычагами не хуже стражей вселенной и семарглов. Поправка, ты — ничтожный потомок. А я иду своим путем! — Вы умеете только разрушать! Своей злобой вы убиваете даже нити мироздания! — прохрипел с ненавистью янтарный льор, немедленно вскочив на ноги, небрежно отряхивая камзол и готовясь к новой сокрушительной атаке. Он храбрился, точно с пылью слетала легкая оторопь перед неизвестным. Бояться — это нормально для всякого солдата и полководца. Страх до известных пределов завещает ценить жизнь, однако ныне он проникал неприятным холодом, лишая главных козырей. Борьба выходила на новый уровень, когти да боевые заклинания — это так, мишура. Теперь и янтарь, и яшма управляли нитями мироздания, пока нерадивый страж бросил их. Но магия Нармо терзала, разрушала, будто намеренно приближая неминуемую гибель Эйлиса. Раджед отчетливо осознал: он не имеет права проиграть. Ради всех и всего. Нармо обнажил когти и ими подцепил несколько нитей, взмахнувших ветвями дерева, выкорчеванного ураганом. Раджед поймал разбушевавшиеся незримые канаты, отчего кожу рук беспощадно обожгло. Боль застила глаза, однако предельное напряжение заставляло лишь отчетливее рассматривать цельную картину. Нармо теперь тоже ее видел. Илэни же стояла в стороне возле расколотых часов, пребывая в вечном внимании вою мертвецов. Она представляла иную угрозу. Ведьма вытянула руку и попыталась обрушить известное — но от этого не менее страшное — заклятье беспричинной боли. «Все, как в тот раз! Двое на одного!» — подумал Раджед, сдерживая атаку Илэни, пытаясь без помощи рук управлять магией нитей, которые подчинил себе проклятый паук Нармо. Воздух раскалился, буквально скрипел, с трудом обновляясь в мехах легких. Раджеду казалось, что он растянут над пропастью и держится посреди разварного каната, едва сжимая неподатливые скользкие концы веревки. «Держал цепи тьмы», — вновь вспомнились слова Сумеречного. В тот миг янтарный льор в полной мере понял, что испытывает его друг, да не от случая к случаю, а каждый миг. Злая магия, что наступала в двух сторон, колоссально утягивала силы, а на кону стояли целые миры. И нити, корни древа мирозданья, тянулись и извивались, сочились потом из пор, слетали взглядом с ресниц. Они струились повсюду — льор узрел их отчетливее, чем обычно, на крайнем пределе напряжения, когда мрак смертельной магии Илэни подступал справа, а Нармо перетягивал канат слева. Тогда же яшмовый злодей, пользуясь преимуществом, кинулся в атаку, метя в открывшуюся грудь противника, прямо под талисман. «Для магии не нужны руки и сложные комбинации!» — вспомнилось собственное убеждение, но скорее его пропела незримая сущность, может, душа. И сила слилась с бессильем, как небо роняет полет в сердце бескрылых, чтоб ввысь стремился каждый со сне. Затем наяву кидались в поиски вечных смыслов, в тоске о полете и мыслях, исполненных звоном истин, что нити свивают ежесекундно. Иные послания вместо сухих преданий подножной грязи и праха. Когти неслись к сердцу — привычная картина в пестроте неискупимой войны льоров. Красный алел, а от каждого лезвия отделялась нить. И часть тянулась к Илэни — будто связь убитых Нармо с той, что вечно слышит голоса призраков. Но делаться одним из скорбной армии топазов янтарь не велел. И что-то сместилось наяву, перевернув чашу снов. Что-то гулко разлилось и вырывалось прямо из сердца — паутина ослепительных ярко-желтых нитей отразила усилием одной лишь воли смертельный взмах подлеца. Нармо наткнулся на непреодолимую преграду, споткнулся об нее, словно гонщик, что на ровной поверхности трассы попал в замаскированную яму. — Нармо! Что произошло?! — воскликнула возмущенно Илэни, точно воспринимала яшмового чародея как слугу и вечно обязанного ей рыцаря. Конечно, без ее магии он бы не нашел и половины захоронений. Но не ведала наивная ведьма, с каким аспидом связалась. Раджед даже обнаружил следы жалости в своем сердце из-за такой вопиющей глупости коварного создания. Но больше его поразила и обнадежила новая сила. Удалось бы только повторить! Общение с нитями вытянуло немало сил, на губах обнаружился металлический привкус крови, что стекала тонкой струйкой из носа. Что-то волнами гудело в голове, искажая видение. Запределье человеческих возможностей, разума и зрения — и они, великие чародеи, стремились подчинить это могущество.