— Списки угнанных в Европе автомобилей? Тех, на которых перебиты номера агрегатов и которые разъехались по всей России? Есть такие списки. Только восточное долготерпение заставило Мина не посереть лицом. Но я видел сквозь телесную оболочку, как внутри его взорвался лавой вулкан. Слушай, господин Мин, а ты, случайно… Я поставил раковину на стол и вынул списки. — Заберите, — сверток из листов пролетел по воздуху, плюхнулся на полированную столешницу и подъехал к господину советнику. — На остановке могли бы попросить. Ради этого не стоило такой путь делать. Теперь мне сделают как минимум выговор за отсутствие на совещании. Мин схватил листы и бегло просмотрел: — Это ведь копии, не так ли? — В банке хранились именно копии. А эта ваза древняя? — Но вы ведь сделали копии для себя? — сжался, словно змея перед броском, Мин. — Разумеется, — спокойно улыбнулся я. — Неужели вы думаете, что я позволил бы себе сесть в машину, не имея запаса прочности? Мин думал. Думал и я. Убивать меня в такой ситуации уже никто не станет. Теперь я был в этом уверен. Раз есть копии списка, значит, есть и люди, у которых этот список находится. После моей смерти документы мгновенно всплывут. И тогда все, крах. Мин прекрасно понимал, что главная фигура в игре с моей стороны — это я сам. Если меня убрать, даже аккуратно, подчиненные сразу начнут делать необдуманные поступки. А обнародование списков — самый необдуманный поступок. Это знает любой вожак. Мин был таковым, поэтому и решал сейчас самый главный вопрос. Если я сел в машину, передал ему копии, то чего же в конечном итоге я хочу? Он хотел понять сам, без подсказок, чтобы продолжение разговора не предусматривало неожиданностей и не давало мне в руки джокер. Мне надоело сидеть, я тихо встал и стал прохаживаться вдоль строя раритетов. Сквозь кожу куртки я чувствовал на своей спине обжигающий взгляд корейца. Интересно, если сейчас нечаянно уронить вазу на пол, как он себя поведет? Скорее всего, никак. После моего ухода в ярости отрубит кому-нибудь из слуг палец, да и все… Пауза затянулась и стала меня угнетать. Около отдела меня ждет моя команда, а я стою и жду, пока господин Мин прожжет на моей спине дыру. Я вернулся к столу. — Господин Мин, ваза династии Мин… Мин в Корее — это как Иванов в центральной полосе России. Неужели фантазии не хватает на то, чтобы называть себя не Ивановым, то хотя бы Сидоровым? «Сидоров» по-корейски как, «Пин»? Господин Пин — это круто. Бросив в пепельницу недокуренную сигарету, я остановил свой взгляд на хозяине дома. — Вот что, господин… Юнг. Вас ведь именно так зовут? Прошу простить, что у меня не хватило такта сохранить ваш маленький обман. Слуги на Востоке никогда не станут с таким почтением относиться к советнику. А они относятся к вам именно как к господину. Вы надеялись на мою европейскую необразованность, но я двенадцать лет прожил в Средней Азии. Это, конечно, не Восток, но традиции те же. Я сел и положил руку на стол. — Господин Юнг, я сожалею о смерти вашего сына. Я не желал ему смерти. Но он хотел забрать жизнь у моих друзей. А я ценю дружбу превыше всего и умею быть преданным. Я не мог поступить иначе. Я отдам вам списки, не делая дополнительных копий. Мне не нужны эти машины. Я хочу знать лишь имена убийцы Тена и того, кто хотел убить моего друга, Алексея Гольцова. Кажется, такой бартер более выгоден вам, нежели мне. С вашей помощью или без вас я найду этих людей. Но тогда решать вопрос, что делать со списком, мне придется самостоятельно. По тому, как еще больше постарел Юнг, я понял, что предложение будет принято. Это был человек дела. Даже месть за смерть сына он задвигал на задний план, отдавая приоритет делу. Но я не настолько глуп, чтобы не понять и этой хитрости. Мне никогда не будет прощена смерть сына главы клана. В этой жизни или в следующей он все равно будет отомщен. Приговор мне подписан с того момента, как молодой Юнг уставился в небо мертвым взглядом. Но сейчас не день мести. Я живу, пока владею информацией о делах Тена-Юнга. — Я попробую вам помочь, — выдавил наконец Юнг. Имел бы он сейчас возможность, я был бы распят на ближайшем дереве. И не договора бы он со мной заключал, а собственными руками вырезал бы мне сердце. Но сегодня не день мести. — И еще я хочу знать, где сейчас находится бывшая любовница покойного господина Тена Ольга Михайловна Коренева. — Я попробую помочь, — повторил Юнг. Потрясающие нервы у человека. Меня везли обратно в город. Под мышкой снова покоился пистолет, я курил. Уже на въезде я почувствовал то, что называется синдромом пережитого стресса. Стали подрагивать пальцы рук, лежащие на коленях, на лбу проступила легкая испарина. Ничего не дается мне легко. В отделе я терпеливо дождался, пока закончатся все встречи и совещания, после чего вынул из-за шкафа раскладушку и, не запирая дверь, лег спать посреди кабинета. Плевать на Торопова. Я даже хотел, чтобы он зашел. ГЛАВА 21 Проснулся я от тряски, какая бывает при землетрясении. Скинув с головы куртку, мутным взглядом уставился на источник возникновения колебаний. Надо мной стоял Обрезанов. В его руке дымилась сигарета. Выглядел он очень, ну очень плохо: белки глаз с красными прожилками, мешки под ними. — Пойдем поговорим, — миролюбиво попросил он. — Тема есть… Почему же не поговорить? В отличие от Обрезанова я выглядел просто пышущим здоровьем малым. Я поднялся и направился за ним в его кабинет. — Сергей, я хочу расставить все точки над «i», — глухо произнес он, сев за стол. Импонировало то, что смотрел он мне при этом прямо в глаза. — Валяй, расставляй, — разрешил я. Обрезанов нажал на переговорном устройстве кнопку и устало бросил: — Аня, зайди, пожалуйста… Дверь распахнулась, и в кабинет впорхнула Анечка Топильская. Она была чем-то испугана и напоминала воробышка, над которым только что просвистел коршун. — Садись, Аня. Дождавшись, пока она присядет на краешек стула, Обрезанов, глядя куда-то в окно, сказал: — Аня, расскажи Сергею Васильевичу все, что вчера говорила мне. В тот день, когда я забежал в кабинет Обрезанова с криком: «Пока я еду, отправь патруль на Минскую, двенадцать, двадцать пять!» — Анечка сидела в приемной, между кабинетами Обрезанова и Торопова. Это я могу подтвердить, так как хорошо помню: она чертыхалась, пытаясь открыть крышку принтера. — Когда вы быстро покинули кабинет, — Топильская посмотрела на меня, — следом вышел и начальник. Буквально через пять секунд. Я еще подумала, что случилось что-то серьезное. Оба вы были взволнованы. Это я помню хорошо. Только вы исчезли в коридоре, из кабинета Торопова вышел майор полиции, улыбнулся мне и сказал, что нужно срочно позвонить, а Торопов занял телефон. Я не придала этому большого значения. Раз он на короткой ноге с Тороповым, то почему бы ему не позвонить из кабинета начальника уголовного розыска? — И?.. — мой голос слегка подломился. — Он зашел и через две минуты вышел. Поблагодарил меня и ушел. Оставалось задать всего два вопроса. Первый… — Аня, когда я разговаривал с начальником уголовного розыска, дверь в кабинет Торопова была приоткрыта? Да, она была приоткрыта. Кроме того, если бы она даже была закрыта, то мой громкий голос можно было услышать даже при закрытой двери. И последний… — Аня… Кто был этот майор? Вмешался Обрезанов. — Я дал Ане свой «паркер» и попросил зайти к Торопову с вопросом о фамилии того майора, который приходил в тот день. Он-де забыл на столе в приемной ручку, и ее нужно вернуть. Я молчал. — Константин Николаевич сказал, что к нему приходил… — Аня порылась в кармане костюмного пиджачка и вынула бумажку с липучкой от канцелярского набор, — майор Табанцев Виталий Алексеевич. Замначальника… — Спасибо, Аня, — перебил я ее, поднялся и вышел из кабинета. Только холод улицы смог прибить пламя, что вспыхнуло в моей груди из той самой маленькой искорки. Мною по-настоящему овладело смятение. Мысли, бестолковые и резонные, сыпались в мою голову откуда-то сверху, перемешиваясь и мешая сосредоточиться. Во-первых, мне было безумно стыдно перед Обрезановым. Он, конечно, совершил подлость, но это не та подлость, в которой я его подозревал. Он заслуживал жалости, а не презрения. Максима запрессовали инструкциями сверху, и он «поплыл», не сумев отделить агнцев от козлищ. За это не нужно презирать, за это нужно жалеть. И что еще мы имеем из показаний Ани Топильской? Новость. Получается, что Табанцев, помимо Кореневой, знал и Жилко, и Шарагина. Он был в курсе всех их дел, и неизвестно, на каком этапе их преступной деятельности состоялось это знакомство. Я был прав! Только полицейский мог позвонить в квартиру Жилко и направить Шарагина на собственную смерть! Я ошибся не в форме, а в содержании. Звонившим был не Обрезанов. Им был Табанцев. Я мыслил дедуктивно, от общего к частному. На этом принципе размышлений основан ход мысли каждого сыщика. Основываясь на опыте восьмидесятилетней работы уголовного розыска и элементарной логике, я делаю выводы и принимаю решения. Именно на этом и играет умный Виталий Алексеевич. Но Аня Топильская в течение одной минуты сумела растолковать мне, что на каждую дедукцию найдется своя индукция. От частного к общему. Вот принцип, посредством которого Табанцев водит меня по арене на веревке. Я наматываю километры, ходя по кругу, не удаляясь с этого места ни на шаг. Поняв, что звонили из кабинета Обрезанова, я сделал естественный вывод: звонил Обрезанов. И это — дедукция. Мне и в голову не пришло задать себе вопрос: а кто позвонил из пустого кабинета Обрезанова? Когда я вернулся в кабинет, на столе дымился чай и на развернутом бланке протокола допроса лежали булочки. Зная, что деньги есть только у Ваньки и что из двоих находившихся в кабинете только «молодой» мог за ними сбегать, я тем не менее спросил: — Кто принес булки? Сейчас и проверим пресловутый индуктивный метод. — Я, — ответил Верховцев. Вот и вся дедукция. А вот теперь приступаем к главному. Вчера Дмитрий Верховцев совершил служебный подвиг. Он проверил около десятка машин из списка Тена и нашел одну. Всего одну, но какую! «PORSCHE» две тысячи тринадцатого года выпуска три месяца назад был продан архаровцами Тена известному криминальному авторитету Черногорска Николаю Крестовскому. Кресту! То ли для корейцев понятие «западло» не существовало, то ли они во главу угла поставили принцип «обмани ближнего», да только совершили они поступок, несовместимый с понятиями братвы. Они втюхали лидеру оргпреступности города фуфловый «Порш» с перебитыми номерами. Машина в розыске за Интерполом, а это значит, что при первой же экспертизе Коля Крест признается звеном цепи международной преступной организации. Верить человеку, носящему корону вора в законе, что он добросовестный покупатель, — это все равно что поверить в то, что номера ему перебивал папа римский. Если учесть, что корейцы так стремно обошлись с беспощадным Крестом, можно предположить, кому они еще продавали подобные авто! Очевидно, расчет делался со скидкой на то, что в случае обнаружения фикции разбирательствами будет заниматься все тот же Табанцев. Но Табанцев!.. Что же он, гад, делает? О детях бы подумал. Да о пенсии своей, неумолимо приближающейся. Нынче на головах многих представителей российской братвы иней, они за подобный кидняк могут Виталию Алексеевичу и гвоздь в ухо вбить. Прямо в служебном кабинете, в здании ГИБДД. Сильный он, оказывается, человек, Табанцев… Ничего не боится.