– Да, женщина в таком возрасте тоже считается вполне созревшей и способной доставить настоящее удовольствие. – Скажи мне лучше вот что, Лон. Я насчет Поллинга. Что означает его приступ ярости? – Наш маленький Джимми? – Селитто рассмеялся. – У него сейчас неприятности. Ведь это он посоветовал вывести Перетти из расследования, но в ФБР не доложил. Он сам поставил себя в такое трудное положение. И потом, ведь это он настоял, чтобы тебя подключили к ведению дела. В общем, шумиха стояла порядочная. И не только относительно тебя. Просто участие гражданского лица в таком ответственном расследовании вообще трудно себе представить. – Так, значит, это Поллинг просил за меня? А я почему-то считал, что шеф. – Да, но первым ему эту идею подсказал именно Поллинг. Он сразу тебя вспомнил, как только просочились новости о том, что на месте преступления найдены не совсем обычные вещественные доказательства. – И Джим захотел, чтобы я стал консультантом? «Как странно, – подумал Райм, – ведь мы с ним не виделись и не поддерживали никаких отношений вот уже несколько лет». С того самого рокового дня, когда Райм получил травму. Но как раз тогда дело вел Поллинг, и именно он поймал Дэна Шепарда. – Ты, похоже, удивлен, – заметил Селитто. – Еще бы! Мы никогда не питали особо теплых чувств друг к другу. По крайней мере, раньше. – А в чем дело? – В свое время я послал на него жалобу, – признался Райм. – Это было лет шесть, а может, и все семь назад, когда Джим еще ходил в звании лейтенанта. Я застал его с подозреваемым, которого он допрашивал прямо на месте преступления. Я взорвался. Еще бы! Он ведь портил своим присутствием все следы. Разумеется, мне пришлось доложить об этом. И уже позднее, когда он стрелял в невооруженного подозреваемого, ему и это дельце припомнили. – Ну, я думаю, такие мелочи уже давно забыты и прощены. Это я могу сказать наверняка. Знаешь, как он старался, чтобы тебя подключили к расследованию! – Лон, ты не мог бы сделать одолжение и набрать мне один номер? – С удовольствием. – Нет, – возразил Том и мгновенно отобрал у детектива телефон. – Пусть он привыкает набирать сам. – У меня нет на это времени, – закапризничал Райм. – Я так и не понял, как функционирует эта штуковина. – Он указал движением глаз в сторону хитроумного приспособления с джойстиком. – Но вы даже и не пытались научиться. Кому вы хотите позвонить? – Бергеру. – Нет, не надо, – попытался отговорить хозяина Том. – Уже поздно. – Спасибо за напоминание, но в последнее время я только и делаю, что смотрю на часы, – холодно ответил Райм. – Позвони ему. Он остановился в отеле «Плаза». – Нет. – Я прошу тебя позвонить. – Вот, пожалуйста. Том положил листок с записанным номером на дальний конец стола, но Райм все же ухитрился прочитать его. Бог, конечно, отнял многие способности у Линкольна Райма, но сохранил ему остроту зрения двадцатилетнего юноши. При помощи джойстика, переводя рычажок на различные цифры щекой, он набрал нужный номер. Все оказалось не так сложно, как он предполагал, но теперь Райм нарочно сделал процесс довольно длительным и еще умудрился надоесть присутствующим своим нытьем. Том рассердился, но ничего не сказал и, гордо подняв голову, удалился на первый этаж. Бергера в номере не оказалось, и Райму пришлось оставить свою затею. Теперь он бесился оттого, что ему никак нельзя было со злостью швырнуть трубку на рычаг. – У тебя какие-то проблемы? – встрепенулся Селитто. – Нет! – прорычал Линкольн. «Куда он исчез? – думал Райм. – Уж в такое время мог бы и посидеть в гостинице». Сейчас Райма охватило давно забытое чувство ревности. Как же так? Его личный доктор смерти отправился помогать умирать кому-то другому! Неожиданно Селитто рассмеялся. Райм посмотрел на приятеля. Тот заедал виски шоколадом, откусывая прямо от плитки. Он совсем забыл, что Лон придерживался диеты, когда они работали вместе, и питался исключительно полуфабрикатами. – Я вот что хотел рассказать, – немного успокоившись, произнес он. – У нас работал такой Бенни Понцо, помнишь? – А как же, в отделе борьбы с организованной преступностью. Только это было, кажется, двенадцать лет назад. – Да. Райму нравилось занятие Бенни. Преступники там всегда были профессионалами, а места преступлений особенно будоражили кровь. Кроме того, сами жертвы очень редко оказывались невинными овечками. – Вы о ком говорите? – подал голос Мэл Купер. – Вспомнили одного боевого товарища, – откликнулся Селитто. – Помнишь, когда он требовал бутерброд ну хотя бы с конфеткой? Райм кивнул и тоже засмеялся. – Что же это за такая веселая история? – заинтересовался Купер. – Ну хорошо, – кивнул Селитто. – Представь: мы с Раймом и еще двумя ребятами работали в центральных кассах по продаже железнодорожных и авиабилетов. А Бенни, этакий здоровяк, вдруг уселся на скамейку, скорчился и начал ощупывать свой живот. Неожиданно он застонал: «Я голоден. Я так голоден! Мне сейчас хотя бы бутербродик с конфетой». Мы переглянулись, и я спросил: «А что это такое?» Он посмотрел на меня так, как будто я с луны свалился, и заявил: «Ты что, вообще ничего не понимаешь? Берется шоколадка „Херши“, кладется между двумя батонами и съедается. Только и всего!» Все снова рассмеялись. Селитто протянул шоколад Куперу, но тот отказался, потом Райму. Линкольн вдруг почувствовал непреодолимое желание откусить хотя бы немножко. Вот уже год, как он не притрагивался к шоколаду. Он старался избегать сахара, пирожных, конфет. Эта еда доставляла ему немало проблем. Такие мелочи, над которыми никогда не задумывается здоровый человек, для инвалида становятся тяжким бременем и сильно изматывают. Ну хорошо, допустим, вы не в состоянии нырять с аквалангом или покорять вершины Альп. Ну и что из этого? Многие не могут себе это позволить. Но зато все чистят зубы. Ходят к дантистам, ставят пломбы, ездят на электричках домой. А когда никто не смотрит, то любой человек может запросто выковырять пальцем застрявший в зубах кусочек орешка. Любой, но только не Линкольн Райм. Он тоже отрицательно замотал головой и надолго приник к своей соломинке. Его глаза снова скользнули на экран компьютера. Он вспомнил, что начал писать прощальное письмо Блэйн, когда этим утром Селитто и Бэнкс ворвались сюда, в спальню, и нарушили его покой. Кроме того, ему надо было написать еще несколько писем. Одно из них он уже давно откладывал в долгий ящик. Оно адресовалось Питеру Тейлору, специалисту по травмам позвоночника. Большей частью они с ним разговаривали не о нынешнем состоянии здоровья Райма, а о смерти. Доктор был ярым противником эвтаназии. Сейчас Райм почувствовал, что просто обязан написать ему объяснительное письмо с изложением всех причин, по которым он все же решил совершить самоубийство. А как насчет Амелии Сакс? Дочь копа тоже, разумеется, получит записку. Так решил Райм. Калеки обладают благородным сердцем, калеки добры, калеки имеют железную волю… Да ничем они не обладают. Просто они умеют прощать. Дорогая Амелия! Моя дорогая Амелия! Дорогой офицер Сакс! Ввиду того что я в течение некоторого времени имел удовольствие работать с Вами вместе, хочу воспользоваться случаем и поставить Вас в известность о следующем. Хотя я и считаю Вас предательницей и иудой, я Вас прощаю. Более того, я желаю Вам всего наилучшего в Вашей будущей карьере. Пусть Вам сопутствует успех в нелегком деле целования репортерских задниц… – А что ты знаешь о Сакс, Лон? – По-моему, все – кроме того, что у нее, оказывается, взбалмошный и несносный характер. Вот это мне было неведомо. – Она замужем? – Нет. Правда, у нее такое личико и фигурка, что ей давно пора бы обзавестись семьей. Какой-нибудь симпатичный парень уже приметил бы ее. Но она даже ни с кем не встречается. Мы только слышали, что несколько лет назад у нее был то ли приятель, то ли жених, но она никогда об этом не распространяется. – Он заговорил тише: – Ходят слухи, что она лесбиянка. Но утверждать я ничего не буду. Что касается моей личной жизни, то я «снимаю» себе женщину вечером в субботу в прачечной самообслуживания. Между прочим, очень оригинальное место и никогда не подводит. Так что я не жалуюсь. «Тебе придется научиться забывать мертвых…» Райм вспомнил выражение ее лица в тот момент, когда он произнес эту фразу. Что бы это могло значить? Потом он рассердился на себя за то, что слишком много времени думает об этой женщине. И снова занялся соломинкой. У входной двери зазвенел звонок. Райм и Селитто одновременно повернули голову в сторону лестницы. Вскоре раздался топот, и в спальню вошел высокий молодой человек в брюках для верховой езды и синем шлеме, работавший, как было понятно из его внешнего вида, в элитном отряде нью-йоркской конной полиции. Он протянул Селитто огромный конверт и сразу же удалился. Детектив вскрыл сверток: – Посмотри-ка, что нам принесли. С этими словами он высыпал содержимое на стол. Три или четыре дюжины пластиковых пакетов с этикетками для вещественных доказательств равномерно рассыпались по поверхности. Райм посмотрел на них с отвращением. Каждый пакет содержал кусочек целлофана с упаковки от телятины, за которыми Линкольн посылал по магазинам сотрудников полиции. К конверту прилагалась записка от Хауманна: Кому: Линкольну Райму, Лону Селитто. От кого: Боу Хауманн, ОНРВС. – А это еще что за сокращение? – удивился Купер. В полиции приняты бесконечные аббревиатуры даже для слов, казалось бы, вполне обычных. Например, СМП – средство мобильного патрулирования, то есть автомобиль, ИВУ – импровизированное взрывное устройство, то есть бомба. Однако сокращение ОНРВС раньше не попадалось на глаза ни Райму, ни Селитто. Они только дружно пожали плечами. Селитто продолжал читать и вдруг рассмеялся: