– Вы кто? – спрашивает Ландсман. – Я есть ваш похоронный общество, – сообщает пришелец на скверном, но напористом идише. – Мистер Спейд наблюдает за передачей дел, – говорит Бина. – Кажется, я уже упоминала, что он должен прийти, детектив Ландсман. – Кажется, упоминали. – Детектив Ландсман, – говорит мистер Спейд, милосердно сползая обратно в американский. – Тот самый. Он вовсе не похож на пузатого гольфиста, каким его навоображал себе Ландсман. Молод, даже слишком, простоват лицом, широк в плечах и груди. Застегнутый на все пуговицы костюм из тонкой шерсти, белая рубашка, галстук в синюю, как помехи на экране, полоску. Шея пестрит порезами от бритвы и несбритыми кустиками. Выпуклость адамова яблока предполагает глубокую искренность и серьезность. К лацкану приколота булавка в форме стилизованной рыбки. – Если не возражаете, давайте присядем на минуту и побеседуем с вами и вашим начальником. – Не возражаю, – говорит Ландсман. – Но я лучше постою. – Как угодно. Может, все же не будем стоять в дверях? Ландсман сторонится, жестом приглашая Спейда войти. Тот плотно затворяет дверь за собой. – Детектив Ландсман, у меня есть основания считать, – начинает Спейд, – что вы осуществляете несанкционированное расследование, притом что в данный момент отстранены… – С сохранением содержания. – Проводите его незаконно, причем по делу, которое официально объявлено закрытым. При поддержке детектива Берко Шемеца, также несанкционированной. И если уж делать совсем безумные предположения… э-э-э… я не удивлюсь, узнав, что вы тоже склонны оказывать ему содействие, инспектор Гельбфиш. – Она только палки в колеса вставляет, – отзывается Ландсман. – Говоря по правде, содействия от нее никакого. – Я только что звонила в офис окружного прокурора, – сообщает Бина. – Неужели? – Возможно, они сами займутся этим делом. – Да что вы говорите. – Это вне моей юрисдикции. Это теракт – вероятный теракт. И возможная цель его находится за пределами страны. Но планируют угрозу жители округа. – Ну и ну! – Вид у Спейда одновременно возмущенный и довольный. – Террористы? Да идите! Взгляд Бины окутывает стылая поволока, что-то среднее между свинцом и шугой. – Я пытаюсь разыскать человека по имени Альтер Литвак, – говорит она, и в каждом закоулке ее голоса таится тяжкая усталость. – Он может быть причастен к этой угрозе, а может и не быть. В любом случае я хотела бы знать, что ему известно об убийстве Менделя Шпильмана. – Угу, – произносит Спейд доброжелательно, но рассеянно, как человек, который притворяется, что ему интересны мелочи вашей жизни, а сам тем временем увлеченно роется в интернете собственного сознания. – О’кей. Но видите ли, мэм, если судить с позиции – как это у вас называется? Человек из похоронной конторы, который сидит около покойника-еврея? – У нас он называется «шомер», – говорит Бина. – Точно. Будучи здешним шомером, я должен сказать: нет. Вы поступите вот как – оставите это скользкое дело, а заодно и мистера Литвака в покое. Кажется, что усталостью наливаются и плечи Бины, и челюсть, и скулы. – Вы замешаны в этом, Спейд? – Лично я? Нет, мэм. Переходная команда? Ни-ни. Комитет по Возвращению Аляски? Ни в коем случае! Честно говоря, я вообще мало знаю об этом. А о том, что знаю, я не имею права рассказывать. Я – инспектор управления ресурсами. Это моя обязанность. И я должен сказать, несмотря на глубокое почтение к вам, чтобы вы больше не тратили зря ресурсов на это дело. – Это мои ресурсы, мистер Спейд, – говорит Бина. – И в ближайшие два месяца я могу допросить любого свидетеля, какого пожелаю допросить. И арестовать того, кого пожелаю арестовать. – Нет, если окружная прокуратура прикажет вам отступить. Звонит телефон. – А вот и окружная прокуратура, – предрекает Ландсман. Бина снимает трубку: – Привет, Кэти. Она слушает примерно минуту, кивая и не произнося ни слова. Затем говорит: «Понятно» – и вешает трубку. Голос у нее спокойный и лишенный эмоций. Она натянуто улыбается и понуро вешает голову, словно признавая поражение в честной борьбе. Ландсман чувствует, что она старательно избегает его взгляда, потому что если она посмотрит на него, то не выдержит – и расплачется. А уж он-то знает, как сильно нужно довести Бину Гельбфиш, чтобы она проронила хоть слезинку. – А я тут так мило все обустроила, – вздыхает она. – И здесь, должен сказать, – поддакивает Ландсман, – до вашего прихода была помойка. – Я просто хотела все подчистить для вас, – говорит она Спейду. – Все свернуть, подобрать все крошки, все ниточки. Она так старалась, набирала очки, вылизывала задницы, которые следовало вылизывать, разгребала авгиевы конюшни. Упаковала Главное управление полиции и украсила сверху собой, как роскошным бантом. – Даже выбросила тот мерзкий диван, – прибавляет она. – Что тут, блин, творится, Спейд, не расскажете? – Честное слово – не знаю, мэм. А если бы и знал, то все равно не сказал бы. – Вам приказано проследить, чтобы все на этом конце было шито-крыто, тихо-мирно. – Да, мэм. – А другой конец находится в Палестине. – Я не слишком много знаю о Палестине[61], – говорит Спейд. – Сам-то я из Люббока. Правда, жена моя из Накодочеса, а оттуда до Палестина миль сорок. Бина кажется озадаченной, но потом щеки ее заливаются краской понимания и негодования. – Так вы явились сюда шуточки шутить? – произносит она. – Да как вы смеете! – Нет-нет, мэм, – говорит Спейд. Теперь его черед слегка зардеться. – Я очень серьезно отношусь к этой работе, мистер Спейд. И должна вас предупредить, что в ваших же долбаных интересах принимать меня всерьез. – Да, мэм. Бина встает из-за стола и срывает с вешалки свою оранжевую парку. – Я собираюсь доставить сюда Альтера Литвака. Допросить его. Возможно, арестовать. Хотите меня остановить – попробуйте. Шелестя паркой, она проходит мимо, чуть не задев Спейда, а тот отшатывается, застигнутый врасплох. – Но если вы попытаетесь остановить меня, то не будет никакого «тихо-мирно», это я вам обещаю. Она на секунду выходит, а потом просовывает голову в дверь, натягивая свою вырвиглазную парку. – Эй, ты, аид, – говорит она Ландсману. – Мне нужно прикрытие. Ландсман надевает шляпу и выходит следом, по пути кивая Спейду. – Слава б-гу, – говорит он. 38 Институт Мориа – единственный насельник седьмого, и последнего этажа гостиницы «Блэкпул». На стенах коридора еще лежит свежая краска, а на полу – незапятнанный розовато-лиловый ковер. В самом конце, рядом с дверью номера 707, на скромной бронзовой табличке располагаются черные буквы – название института на американском и идише, а ниже латиницей: «ЦЕНТР СОЛА И ДОРОТИ ЦИГЛЕР». Бина давит на звонок. Она смотрит снизу вверх на камеру наблюдения, которая смотрит на них сверху вниз. – Ты помнишь уговор, – говорит ему Бина. Это не вопрос. – Заткнуться. – Это только часть его. – Меня тут даже нет. Я вообще не существую. Она звонит снова, и, как раз когда она заносит кулак, чтобы постучать, Бухбиндер открывает дверь На нем уже другой огромный свитер-куртка, васильково-голубого цвета в бледно-зеленую и коралловую крапинку, поверх штанов и трикотажной рубашки фирмы «Бронфман Ю». Лицо и руки Бухбиндера выпачканы не то чернилами, не то машинным маслом.