– Позвольте, государь мой, но как же ваша семья? Они по-прежнему еще в Далматовском монастыре? – А что семья? – отмахнулся доктор. – Подождут-с! Варвара у меня с понятием. Я давеча подготовил для нее письмецо, в котором подробно изложил события последних дней и заодно уведомил, что дела принуждают меня совершить кратковременный вояж к губернскому полицмейстеру. Вадим Сергеевич похлопал себя по нагрудному карману, в котором, очевидно, и находилось письмо. – Вы, друг мой, чрезмерно меня обяжете, если по пути домой завернете ненадолго в монастырь и передадите настоятелю мое послание. Если только вас не затруднит сия маленькая просьба? – Ничуть. Но, что вам делать в полиции? Неужели, вы желаете подать частную жалобу на Антона Никодимовича? – А вы, Иван Карлович, думали, что я стану терпеть произвол и пренебрежение своими прямыми обязанностями? – Помилуйте, да что он вам такого сделал! Подумаешь, отказался учинить следствие по вопросам злоупотребления крепостным правом. Что с того? Его сиятельство, царство ему небесное, так или иначе, понес заслуженную кару. Не по земному закону, так по закону Божьему! Доктор гневно сверкнул глазами из-под пенсне. – Теологические диспуты оставим богословам. Меня, в первую очередь, интересует справедливость мирская. Здешняя! Фальк философски пожал плечами. – Стоило ли портить отношения с приставом ради сомнительного удовольствия пнуть мертвого льва? При всем уважении, ваше благородие, никогда не понимал людей, рискующих своим положением во имя некой абстрактной идеи. Доктор поместил трость между коленями, сомкнул на набалдашнике пальцы обеих рук и уперся в них подбородком. С минуту или две он задумчиво молчал, покачивая седеющей головой в такт движению брички, затем с достоинством произнес: – Для меня, Иван Карлович, человеческое достоинство – не пустой звук! Каждый из нас – это целая вселенная! Я всю свою сознательную жизнь положил на то, что бы эта абстрактная, как вы изволили выразиться, идея хоть для кого-то стала реальностью. Фехтмейстер задумчиво молчал. – Я с детства не выношу скотства. На тупость власть предержащих отвечаю неистовством! Так уж воспитан, за что бесконечно благодарен своим родителям. Вы же видите, друг мой, как низко пали в наше время русские помещики. Арсентьев тому ярчайший, но далеко не единственный пример. Разве можно оставить все как есть? Очнитесь же, наконец, ото сна! Нужно немедленно что-то менять! – И вы можете с уверенностью сказать что именно? – Да! Да, черт бы вас побрал, Фальк! Могу! России жизненно необходимо просвещение. Как глоток чистого воздуха, как луч света в темном царстве! Нужно в зародыше давить в душах преступное равнодушие. Все наши беды случаются, прежде всего, от необразованности и проистекающего из нее правового нигилизма, сиречь равнодушия. Согласны вы со мной? – Допустим. Впрочем, я пока не вполне угадываю вашу мысль. – Хорошо-с! Вот взять, к примеру, почтеннейшего Антона Никодимовича – талантливый сыщик, умен, блестяще образован, а сколько косности, патриархального раболепия. Ведь у него в уезде, можно сказать под носом, творилось настоящее безумие. Содом и Гоморра! Предпринял он что-нибудь, что бы это переменить? Конечно, нет! Ему же здесь жить, зачем выносить сор из избы, верно? И даже теперь, после смерти князя и покрывавшего его Вебера, он предпочел трусливо промолчать. Уж я как не уговаривал господина следователя написать рапорт о грязных делишках этих душегубов, на коленях молил – ни в какую! И таким жизненным принципом, дорогой мой Иван Карлович, руководствуется вся Россия. Моя хата с краю, я ничего не знаю… Словом, сверху дурят, снизу молчат, а сбоку смеются! Молодой человек покачал головой. – Нельзя нашему брату слишком уж пестовать свое достоинство! Иначе в будущем, лет эдак через сто, ваши, так называемые, неравнодушные и социально зрелые граждане утопят друг друга в крови. Не за кусок хлеба, а так – за идею. В нашей отчизне ничего не бывает наполовину. Сами знаете, Вадим Сергеевич, научи дурака Богу молиться!.. Над бричкой, весело поскрипывающей проржавевшими осями, неторопливо сомкнулись разлапистые ветви деревьев. Дорога сузилась чуть не вдвое и принялась петлять замысловатым узорочьем, теряясь в таинственном зеленоватом полумраке. Здесь начинался лес. – Кстати, о молитвах, – сказал вдруг Иван Карлович и сконфуженно улыбнулся. – Останови-ка, братец коляску подле вон той коряги. Где часовенный столб. Видишь? Чуть правей, у погоста. Помните наше маленькое приключение, господин Нестеров? Желаю Николе Чудотворцу свечку поставить. Должок у меня перед ним, отплатить надо бы. Доктор брезгливо поморщился. – И вы туда же, штаб-ротмистр! Эх, святая простота. Ну, идите-идите, коль собрались. – Знаю-знаю, что вы об этом думаете: патриархальное раболепие! – грустно усмехнулся Фальк и выставил перед собой указательный палец. Ничего, мол, я быстро! – Э, да тут какая-то яма, – крякнул Семёныч, натягивая вожжи. – Прямо у обочины! Вы бы поостереглись, барин. Не ровен час, оступитесь. – Это не яма, могила. Я же говорю, тут рядом кладбище. Как, бишь, его… "Баринов погост". Верно, Вадим Сергеевич? Нестеров отмолчался, насторожено втягивая носом прохладный и сырой воздух. Дождавшись, когда упряжка встанет, учитель фехтования ловко соскочил с подножки и побрел к дорожному алтарю, косясь на вырытую невесть для кого могилу. Не дойдя до цели десяти шагов, он обернулся, заинтригованный шумными манипуляциями доктора. Тот извлек из кармана сюртука адресованное супруге письмо и, шелестя свернутыми страницами, поднес его к носу. Не веря собственному обонянию, Вадим Сергеевич нахмурился и снова вдохнул исходящий от бумаги запах. Позабыв про образок Николы Чудотворца, Фальк быстрым шагом заторопился к бричке. Свечка, приготовленная к водружению перед святым ликом, полетела в траву. Лицо его напоминало застывшую маску. – Вы чего, барин? – спросил Семёныч, от удивления разинув рот и являя миру желтоватые от частого потребления чая зубы. Вместо того, чтобы удостоить кучера ответом фехтмейстер приблизился к Нестерову и резким движением выхватил зажатую между его коленями трость. Доктор вздрогнул от неожиданности и, вскинув голову, сдавленно просипел: – Семёныч, берегись!.. Предупреждение запоздало. Массивный набалдашник с тошнотворным хрустом впился в висок бывшего повара и старик мешком повалился с козел. – Вы чертов идиот, Нестеров! – произнес Иван Карлович бесцветным, незнакомым голосом. – На кой ляд вам понадобилось писать это злосчастное письмо? Чернила дали сладковатый запах гнили, верно? Губы титулярного советника мелко прыгали, он никак не мог оторвать взгляда от окровавленной деревяшки в руках убийцы. Из глаз его медленно катились слезы. *** – Видит Господь, я не планировал убивать Семёныча, только вас одного. Позже, – сказал Иван Карлович, усаживаясь напротив застывшего на сиденье доктора. – Думал, помолюсь, упрошу Николу принять грешную душу прямиком в райские кущи. А после, в городе, помогу ей, легковесной, покинуть ваше бренное тело. Во сне. Тихо, мирно, чтоб комар носа не подточил. Ан нет, видно иная у Него воля. Ваш чудесный нюх и острый разум вынудили меня действовать. Поняв, что от письма исходит запах ядовитой лягушки, вы, конечно, в два счета разгадали бы подоплеку моего замысла. Мог ли я рисковать? Ну, зачем вы только полезли в свой дурацкий карман! Имейте в виду, смерть старика на вашей совести. Доктор Нестеров сорвал пенсне и протер глаза, сердито смахивая нечаянные слезы. Вздохнув, он пробормотал: – Бедный-бедный граф Киселев… прости меня, друг мой, я оплошал… Фальк с искренним удивлением воззрился на своего оппонента. – Бедный Киселев? Вы, Вадим Сергеевич, может, нездоровы? Простите, но вам не о нем сейчас нужно думать, а о себе! Должно быть, вы не до конца понимаете ситуацию. – А что тут понимать? – пожал плечами титулярный советник. – Настоящий злодей не Мостовой, а вы. Выходец тайной школы первоклассных убийц, негласно образованной при третьем отделении. Теперь я вижу, что это не просто слух, школа действительно существует. Иначе как объяснить этакий профессионализм в столь юном возрасте! Вы, сокол Бенкендорфа, искусно меня переиграли и теперь я – покойник. Пожалуй, единственное, что мне действительно не понятно, почему я до сих пор дышу? – А просто любопытно, как вы умертвили моего кучера? Да, того самого, которого сначала напоили до беспамятства, а после спровадили на больничную койку, с прямым билетом на тот свет. Пожалуйста, расскажите о способе имитации естественной кончины? Когда-нибудь это может очень пригодиться в моей карьере. Будьте уверены, доктор, я еще не раз вспомню вас добрым словом. – Профессиональный интерес! – грустно улыбнулся Нестеров. – Что ж, извольте. Столбняк. Искусственная подсадка при обработке открытой раны, в нашем случае, пулевого ранения. Пробирка легко прячется в рукаве любого медицинского халата. Стопроцентная гарантия. Удовлетворены? – Вполне. Благодарю, Вадим Сергеевич! – Позвольте, Иван Карлович, или как вас там на самом деле зовут, встречную просьбу? Так сказать, баш на баш… – Валяйте! – Поведайте мне, как вам удалось все это провернуть. Хотя бы в двух словах! – Вы про устранение князя? – фехтмейстер с деланной скромностью махнул рукой. – Право, пустяки! Не стоит ни слов, ни времени. – А вы куда-то торопитесь? Умоляю, удовлетворите мое любопытство! Заодно подарите, старику, пару лишних минут. Молодой человек благодушно кивнул и, закинув ногу на ногу, лениво произнес: – Пожалуй, поведаю. Мне и самому полезно будет разложить все по полочкам. Для будущего отчета. Если бы кто-нибудь мог взглянуть на происходящее со стороны, он увидел бы весьма странную картину. Бричка, одиноко стоящая на раскисшей от недавних дождей лесной тропинке. В ней двое мужчин в цилиндрах и цивильных платьях, мирно ведут беседу, словно старые добрые приятели. А в грязи, у правого колеса, бесформенным комком лежит то, что еще пять минут назад было человеком. Рядом валяется покрытая бурыми пятнами дорогая лакированная трость. Но некому в этот час оказаться поблизости, только осенний ветер по-разбойничьи свистит меж деревьев. – Для начала отмечу, – начал Фальк задушевным тоном, – что вас, любезнейший, переиграл вовсе не я, а сам великий и ужасный граф Бенкендорф. Хозяин. Все это его затея, от начала и до конца. Я – всего лишь орудие. Правда, и сам не сразу это уразумел. – Как это, не сразу? – А вот так! По прибытию в усадьбу я знал о садистских наклонностях князя Арсентьева только в самых общих чертах. При этом не вполне представлял, для чего именно его сиятельство выписал из столицы учителя фехтования. Видимо, там, в Петербурге, придерживаются весьма невысокого мнения о моих актерских способностях. Решили дать только часть информации: основное задание и легенду об алчном фехтмейстере, привлеченном в отдаленный уезд обещанием баснословного гонорара. Нарочно для того, что бы моя реакция на известие о богопротивных гладиаторских играх была как можно более естественной. – О, ваш Хозяин – настоящий гений! Говорю это без всякого сарказма. – Истинная правда! – согласился Иван Карлович. – Однако его замысел простирался куда шире, чем я мог себе представить! Вся эта чепуха с «Колоссеей» и драками крепостных на арене – есть прямой результат усилий Александра Христофоровича. Мостовой, в отличие от вашего покорного слуги, являлся тем, за кого себя выдавал – профессором истории, угодившим в очень неприятную ситуацию. Уверен, что он был завербован и заблаговременно послан сюда с одной единственной целью, насадить в усадьбе варварские забавы в духе древнего Рима и понудить полусумасшедшего Дмитрия Афанасьевича пригласить к себе на службу настоящего ланисту. – Кого, простите? – Ланисту. Так во времена империи цезарей называли людей, обучавших рабов в гладиаторских школах. – А, то есть вас! – Ну да. – И вам не сказали, что в доме Арсентьевых вам будет ассистировать помощник? – Никак, нет, – рассмеялся Фальк. – Я догадался об этом только в самом конце, когда толстяк завопил что-то о серьезных людях и их угрозах. Помните, перед смертью? Думаю, что «наши» вышли на него после жуткого конфуза с дочерью высокопоставленного чиновника и, как следует, надавили. – Если только, – пробормотал Нестеров, – сама ситуация с совращением юной барышни не была подстроена третьим отделением. Иван Карлович легкомысленно пожал плечами, дескать, весьма вероятно, но разве это что-то меняет. – А вы не находите, милый юноша, что все это слишком уж сложная схема? Ликвидировать князя можно было и проще. – А кто сказал, что моим заданием был князь?