Глава пятая. Красивых тоже подозревают Дом отца Евлампия размещался на дальнем конце села, на выселках. Сейчас на крыльце этого дома стояла Варвара Евлампиевна, и утреннее солнце озаряло ее черные волосы, придавая им золотистый оттенок, невозможный при любом другом освещении. Ганцзалин против своей воли залюбовался барышней и сообщил господину, что игра солнечных лучей образует вокруг головы Варвары Евлампиевны некое подобие нимба. – Очень может быть, – согласился Нестор Васильевич. – Как известно, при рукоположении на священника нисходит благодать Божья. Возможно, часть этой благодати распространяется также и на его домашних и проявляется в такой своеобразной форме. Помощник с подозрением поглядел на Загорского – не подшучивает ли над ним хозяин? Но у того лицо было совершенно безмятежным. – Здравствуйте, господа! – звонко прокричала Варвара, и волосы ее под солнцем вспыхнули еще ярче. Нестор Васильевич вежливо поклонился. Немного подумав, поклонился и Ганцзалин. – А я, признаться, вас ждала, – продолжала Варвара, ослепительно улыбаясь, от чего лицо ее сделалось еще более очаровательным: казалось, что красота ее почти ослепляет. – Вы так загадочно исчезли в прошлый раз… Действительный статский советник отвечал, что загадочно исчезли вовсе не они с Ганцзалином, а сама Варвара Евлампиевна. – Да-да, – засмеялась она, – я оставила вас, бедных, на совершенно чужой вам станции. А ведь археологи отличаются тем, что весьма непрактичны и даже беспомощны перед лицом житейских трудностей, не так ли? Нестор Васильевич поморщился: барышня, разумеется, уже знает, что он следователь, а никакой не археолог. Она, смеясь, кивнула и слегка пожурила Загорского – с его стороны было нехорошо морочить голову бедной девушке. – Это тайна уголовного сыска, – важно заметил Ганцзалин. – Мы не можем говорить всем направо и налево, что ведем следствие. Варвара снова засмеялась: то, что они полицейские, у них написано прямо на лбу – уж больно они сторожатся и важничают. Но все равно, она рада, что они появились. И если она может им чем-то помочь, то поможет непременно. Может быть, господа сыщики заглянут в дом? – С удовольствием, – кивнул Загорский, и они с помощником, не обинуясь, прошли внутрь. Обстановка в доме оказалась довольно уютной. Однако видно было, что живут тут люди не то, чтобы нуждающиеся, но, во всяком случае, ограниченные в средствах. – Да, – легкомысленно заявила Варвара, ставя самовар, – все сбережения ушли на мое образование, а текущие деньги я трачу на книги. Загорский вежливо отвечал, что это, пожалуй, самое лучшее вложение денег, какое только можно себе представить. Кстати, где же сам батюшка? Варвара нахмурилась: это, разумеется совсем не кстати, но, если его превосходительству интересно, то батюшка ее, в соответствии со своим чином, служит божественную литургию. А что за дело у них к отцу? – Мы хотели бы выяснить кое-что, касающееся нескольких местных жителей, – уклончиво отвечал Нестор Васильевич. Варвара улыбнулась: и каким же это образом собираются они это выяснять? Отец Евлампий тайну исповеди блюдет строго, и в этом смысле из него и слова выжать не удастся, это она предупреждает сразу. Загорский успокоил девушку, сказав, что тайну исповеди нарушать не придется и вообще, все будет очень партикулярно. – Ах, разумеется, я вам верю, – отвечала барышня, сверкнув белозубой улыбкой, – ведь вы просто не способны солгать, не так ли? – Хозяин не врет, – сказал Ганцзалин сурово, – это Ганцзалин врал. – Прекрасные у вас пряники, – перебил его Нестор Васильевич, с хрустом откусывая кусок от зачерствелого лакомства, по твердости своей скорее напоминающего камень. – Пряники хорошие, – согласилась барышня, – вот только гости у нас редко бывают; так что лучше сначала их в чае отмачивать, а то ведь и зубов недолго лишиться. Пару минут после этого они пили чай в полном молчании. – Скажите, Варвара Евлампиевна, зачем вы ходите к озеру? – внезапно спросил Загорский. – Кого вы там прикармливаете? Барышня подняла на него глаза и Загорский вздрогнул: в глазах этих царила тьма. Впрочем, в ту же секунду стало ясно, что ему просто почудилось – солнце ушло из комнаты и глаза девушки обрели свой естественный глубокий черный цвет. Его-то Загорский и принял за тьму. – Я никого не прикармливаю, – улыбнулась Варвара. – Точнее сказать, я прикармливаю Великий дух. Нестор Васильевич поднял брови. Да-да, кивнула Варвара, она – последовательница анимизма[21]. В каждом живом существе ей видится единое начало, которое она зовет Великим духом. Все сущее пронизано божественной эманацией, все выходит из Единого духа и возвращается к нему. Загорский вежливо заметил, что он и сам ничего не имеет против анимизма и вообще язычества, но все же такие взгляды кажутся довольно странными для дочери священника. Варвара усмехнулась. Разве его превосходительство не знает, что самые рьяные атеисты выходят именно из семей священнослужителей? Почти так же случилось и с ней самой. С раннего детства имея дело с христианским Богом, она была огорчена его холодностью и безответностью, его высокомерием и отсутствием внимания к людям. Впрочем, в отличие от многих других, разочаровавшись в Боге Священного писания, она не стала атеисткой. Она много думала, читала и пришла к выводу, что бог есть, но он не антропоморфный. Бог – это природа, разлитая во всем мире, дух ее веет в каждом, даже самом малом существе. И каждое существо нуждается в любви и внимании. Она же делает то малое, что доступно ей – приносит жертвы этому богу, кормя рыб в озере. – Рыб? – Нестор Васильевич поднял брови. – Живая курица – не слишком ли плотная закуска для рыб? Она засмеялась: так они подглядывали? Сомнительное занятие для джентльменов, но вполне простительное – для сыщиков. Если же говорить по существу, то Листвянка – очень глубокое озеро и там могут водиться весьма крупные рыбы. – Настолько крупные, что способны утащить в воду человека? – Нестор Васильевич глядел на барышню, слегка прищурясь. – Этого я не знаю, – отвечала она, немного поколебавшись. – Но если даже и так, то все равно, кто мы такие перед лицом Великого духа? Перед ним равны и самые великие из людей и последний червяк в луже. С минуту оба молчали, слышно было только, как потягивает чай невозмутимый Ганцзалин. Русский чай он не любил, но для такой красивой барышни сделал исключение. – Вам нравится мой чай? – спросила Варвара китайца. Тот, слегка поколебавшись, отвечал как можно более деликатно, что чай никуда не годится и вообще, они, русские, так и не научились заваривать чай, хотя в соседях у них – великая страна, одновременно являющаяся родиной этого божественного напитка. Она засмеялась. – Однако, Нестор Васильевич, у вас очень оригинальный помощник. – Да-да, пожалуй, – отвечал тот, рассеянно оглядывая светелку, в которой они сидели. – А у вас, надо сказать, очень интересный подбор книг – никогда не догадаешься по нему, что вы можете верить хоть во что-то, кроме социальной справедливости. Варвара внезапно покраснела: это лишь следы ее юношеских увлечений революционной борьбой. Однако все это давно в прошлом, она окончательно разочаровалась в революции. – Как раньше в Боге? – спросил Загорский с любопытством. Да, примерно так. Но, впрочем, ей не стыдно за те времена. Она прочитала много полезных и умных книг, которые говорили об устройстве общества и человека. Теперь ей это не интересно, теперь ей важно знать устройство мира. Точнее, миров. – Вы Блаватскую читали? – спросил он внезапно. Читала, конечно. Она читала и Блаватскую, и Рерихов, и Давид-Неэль[22], и даже жизнеописание Гарри Гудини[23]. Все это в какой-то степени интересно и даже поучительно, но все это, как бы выразиться поточнее… пережевывание уже съеденной пищи. Есть изначальный источник, и именно к нему надо стремиться. Загорский кивнул: и он держится в точности того же мнения. Другой вопрос, что именно считать изначальным источником – на этот счет могут быть некоторые разногласия. Впрочем, это не так важно, как может показаться на первый взгляд. Он поглядел на часы. Интересно было бы знать, сколько обычно длится утренняя литургия у них в храме? – Часа полтора, – отвечала Варвара Евлампиевна. – Но у отца много забот в приходе, и дома он появится не раньше вечера. – Что ж, в таком случае не будем вас задерживать, – вздохнул Нестор Васильевич, вставая из-за стола. Она тоже поднялась из-за стола. Видно было, что на языке у нее вертится какой-то вопрос, который она никак не решается задать. Загорский, заметив это, поощрительно улыбнулся. – Скажите, ваше превосходительство, удалось ли вам напасть на след убийцы? – она смотрела на него очень внимательно. – Кроме вас, Варвара Евлампиевна, других подозреваемых у нас пока нет, – отшутился Загорский, однако глаза его глядели серьезно. – Я? – она нервно засмеялась. – Неужели вы думаете, что я голыми рукам убила двух взрослых мужчин, а одному еще и голову открутила? – Научные исследования говорят, что женщины бывают весьма безжалостны, – заметил Загорский. – Вы делаете из меня какую-то Салтычиху, какую-то кровавую графиню Батори, – она все еще улыбалась, но в глазах ее притаился испуг. Нестор Васильевич вздохнул: уголовное следствие – дело серьезное, и они не могут исключать из числа подозреваемых человека, исходя из одной только личной симпатии. Есть у нее алиби на каждый час в те дни, когда было обнаружено исчезновение Саара и следователя? – Я даже не знаю, – она глядела растерянно. – А когда они пропали? – Я настоятельно советую вам припомнить, где вы были в эти дни, – повторил Загорский, не отвечая прямо на ее вопрос. – Притом желательно, чтобы алиби ваше подтвердил надежный свидетель, а лучше – чтобы их было двое. Несколько волнуясь, она сказала, что, наверное, сможет вспомнить таких людей. Годится ли для алиби ее отец? Нестор Васильевич поморщился и сказал, что для суда лучше бы поискать свидетеля более надежного, не являющегося ее близким родственником. – Для суда? – ужаснулась она. – Вы правда думаете, что дело до этого дойдет? – Может, – холодно отвечал Загорский, – вполне может дойти. Впрочем, я готов исключить вас из числа подозреваемых, если вы скажете, кого вы кормили ночью в лесу, на озере? Она несколько секунд молчала, кусая губы, потом сказала, что не может добавить ничего к тому, что уже говорила. И вообще, она потрясена вероломством господина Загорского. Она пригласила его в дом, она поила его чаем, она была с ним откровенна и рассказала о своей тайне, которую не знает даже ее отец – и вот теперь выясняется, что она же еще и подозреваемая? – Увы, – развел руками действительный статский советник. – Фемида, как известно, слепа. Но она не любит, когда ее пытаются обмануть и карает таких людей с удвоенной силой. До свиданья, сударыня, передавайте поклон вашему батюшке. И слегка наклонив голову, он вышел вон. За ним немедленно последовал Ганцзалин. – Зачем пугать девчонку? – сказал он с легким упреком, пока они шли к воротам. – Вы же не думаете, что она и правда кого-то убила? Загорский отвечал, что барышня не так проста, как может показаться. Все эти разговоры про Единого духа хороши для полуграмотных крестьян, ему они не показались убедительными. Варвара Евлампиевна, несмотря на свою молодость, произвела на него впечатление чрезвычайно волевой и умной женщины. – Я не утверждаю, что это она убила, – заметил Загорский, вышагивая по пыльной дороге к археологическому лагерю барона фон Шторна. – Однако зачем ей вся эта история с кормлением безымянного монстра в лесном озере? Я считал и продолжаю считать, что она делает это на публику. Вопрос: зачем и для чего? – Рисунок даст ответ, – проговорил помощник, намекая на послание, которое они обнаружили ночью у себя в комнате. Нестор Васильевич кивнул: да, вероятно, рисунок даст ответ. Точнее, тот, кто ее отослал. Вопрос в том, как им допросить работников барона, чтобы не привлечь его внимания? Ганцзалин предложил дождаться вечера и подстеречь эстонцев у дома, где они живут. Барон поселился отдельно, братья – отдельно, так что они вполне смогут выскользнуть из-под его надзора, что им с господином и требуется.