Когда действительный статский советник появился в здешних местах, он планировал в первую очередь разобраться, что же представляет собой барон фон Шторн и чего ради после многолетнего перерыва вдруг поехал он в Розумихино с археологической экспедицией. – То есть что значит – чего ради? – возмутился барон. – Как вы сами верно заметили, я приехал сюда заниматься раскопками. Действительный статский советник кивнул: все верно, Прикаспийская низменность богата стоянками древнего человека. Однако непонятно, почему барон отправился именно в Розумихино. В окрестностях этого села до сего дня ничего не находили. Естественнее было бы сдвинуться на восток или юг, там места в этом смысле гораздо перспективнее. – А вот это уж позвольте мне определять, где именно копать, – внезапно заметил фон Шторн. – Или, может быть, вы сами – археолог и лучше всех остальных знаете, как нам заниматься наукой? – К сожалению, я совсем не археолог, – повинился Загорский. – В противном случае разговор наш был бы куда более предметным. Однако, будучи следователем, я обратил внимание на одну деталь. Основные события, в том числе и криминальные, в этой истории связаны с местным озером. Тут и вероятное утопление Саара, и найденный мундир следователя, и легенда про крокодила. Я предположил, что все это – не случайно, что, может быть, господин барон явился сюда вовсе не для раскопок, что раскопки – это лишь отвлекающий маневр, а основной его интерес связан именно с озером. И если так, то вполне возможно, что и раскопок-то никаких нет, а все якобы найденные тут черепки привезены заранее, для отвода глаз. – Что за бред, – барон даже побагровел от возмущения. – Я археолог, неужели вы думаете, что я бы стал подделывать раскоп? Загорский, разумеется, не был в этом уверен и на всякий случай решил проверить. Он незаметно изъял из раскопа пару черепков и отправил их известному ученому, профессору Московского археологического института Василию Алексеевичу Городцову, чтобы тот дал свое заключение, где мог быть найден такой осколок. – К сожалению, ответ должен был прийти только спустя несколько дней, ну, а пока я продолжил следствие, – продолжал Загорский. – К моменту нашего знакомства у меня уже хватало фактов, наводящих на размышления: оригинальное поведение барышни Котик, кража и загадочное возвращение наших вещей, странный культ крокодилов учителя-марксиста Ячменева. К числу этих странностей немедленно добавилась и еще одна: все работники барона, кроме покойного Саара, не понимали русского языка, да к тому же еще были неграмотными. То есть вытянуть из них хоть какие-то сведения без участия барона представлялось делом почти невозможным. Согласитесь, на фоне убийств и исчезновений подобная артель «немых» выглядит крайне подозрительно. – Я уже говорил, – с раздражением заметил барон, – я говорил, что это мои преданные работники, простые крестьяне, не знающие других языков, кроме собственного. Насчет того, что работники эти преданы своему хозяину – еще как преданы! – так вот, на этот счет у действительного статского советника никаких сомнений нет. А вот насчет того, что все они из одной семьи – с этим позвольте поспорить. Три из них, действительно, близкие родственники. А вот рыжий великан Гуннар, очевидно, был совершенно из другого рода. – Как вы это определили? – пожал плечами фон Шторн. – По тому, что у трех Мяги волосы соломенные, а у него – рыжие? Это ничего не значит, даже родные братья могут сильно различаться по внешнему виду. – Могут, – согласился Нестор Васильевич. – Однако дело не только в волосах. Есть целый ряд признаков, определяющих наследственность и указывающих на нее. Если вам это интересно, отсылаю вас к трудам Августа Вейсмана, Томаса Моргана и в особенности же к работе Вильгельма Иогансена «Элементы точного учения наследственности». Определив, что Гуннар не относится к семейству Мяги, я получил основания не доверять и некоторым другим вашим словам. Я, например, предположил, что он, в отличие от остальных работников, все-таки понимает русский язык. Я даже проверил эту свою теорию. Я построил разговор с ним таким образом, что пару раз он отреагировал на вопрос раньше, чем вы перевели ему мои слова на эстонский. И мне стало ясно, что русским он владеет вполне сносно. От этого подозрения мои только усилились… Тут за окном началась собачья драка, и Загорский на секунду отвлекся, глянув на улицу. В ту же секунду Ячменев бросил мгновенный взгляд на дверь. Однако Ганцзалин перехватил этот взгляд и, неприятно оскалившись, погрозил учителю пальцем, как школьнику, задумавшему какое-то озорство. Дмитрий Сергеевич отвернулся с деланным равнодушием. – Н-да, – сказал действительный статский советник, переводя взгляд с улицы на барона. – Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что люди по своим свойствам не слишком отличаются от животных, а если и отличаются, то в худшую сторону… Но, однако же, продолжим. Итак, Загорский понял, что, во-первых, Гуннар не относится к семейству Мяги, и, во-вторых, он вполне способен изъясняться на русском. Впрочем, появление в раскопе головы несчастного Саара немного сбило действительного статского советника с толку. Злосчастная голова как будто подтверждала концепцию о наличии в озере крокодила-людоеда. Относительно того, как она попала в раскоп, вполне правдоподобно прозвучала версия Гуннара: после того, как голова оказалась на берегу, ее могли притащить и зарыть в песок дикие звери. Однако довольно скоро Загорскому стало ясно, что все эти странности не случайны и складываются в общую картину. Он понимал, что Саара убили, понимал, что то же сделали и со следователем. Очевидно было и то, что кто-то пытается спихнуть убийства на крокодила – по его ощущениям, совершенно мифического. Впрочем, был небольшой шанс, что ящер существует в действительности: его на самом деле мог выпустить в озеро странный помещик Погудалов. Тем более, в отличие от большинства здешних солончаковых озер, вода в Листвянке почти пресная, даже рыбы там водятся, так что крокодил вполне мог в нем выжить. Но только в теплое время года: зимой тут довольно холодно, и даже если озеро не замерзает, крокодил все равно вряд ли бы выдержал такую разницу температур. Если придерживаться той версии, что убийца относился к животному царству, в преступлении скорее уж можно было бы заподозрить какого-нибудь гигантского сома. Если верить газетам, не так давно в Туркестане поймали рыбину, чей вес превышал двадцать шесть пудов[28], в длину же она достигала семи аршин[29]. Ну, это явление уникальное, но сомов, доросших до трех аршин, ловят довольно часто. Тем не менее, не было ясно одно – из-за чего затеялся весь сыр-бор? Что именно было нужно здесь фон Шторну, чего вдруг он решил вернуться к археологическим экзерсисам спустя десять лет после того, как вроде бы окончательно забросил науку? Намек на это дало Загорскому старинное сказание деда Семена о золотом коне Батыя, которого убегающие от монголов казаки – а точнее, их предки – затопили в озере. Вот это действительно был бы куш, ради которого стоило рискнуть по-настоящему. Окончательную же ясность внесло письмо старшего из братьев Мяги, Арво, которое тот подкинул действительному статскому советнику. Рисунок был неумелый, но Загорский все понял. На нем был изображен конь, лежащий на дне озера, водолаз, который прикрепляет к нему сети и сам барон, который все дело организовал. Сопоставив еще кое-какие детали, действительный статский советник выстроил окончательную картину… Тут Загорский прервался и посмотрел на часы. – Однако время обеденное, – заметил он, – неплохо бы перекусить. Ганцзалин, вели принести нашим гостям чаю и какой-нибудь снеди из станционного буфета. Помощник кинул быстрый взгляд на Нестора Васильевича – ему явно не хотелось оставлять хозяина одного. Однако тот кивнул успокаивающе и китаец вышел вон. Действительный статский советник же обернулся к оставшимся. Он перестал улыбаться, лицо его сделалось очень серьезным. – Итак, – сказал он, – все связалось в одну цепь, когда я понял, что тут действует не один барон со своими работниками, а целая компания заговорщиков. Вот что на самом деле случилось в деревне Розумихино. Марксист, член партии большевиков, господин Ячменев собирал фольклор в окрестных селеньях. Местный сказитель дед Семен спел ему былину о героических казаках, укравших у монголов одного из двух знаменитых золотых коней Батыя. Дмитрий Сергеевич, безусловно, и до того встречал эту легенду в записях фольклористов. Но там не было указания на конкретное место. А тут вдруг, пожалуйста, золотой конь лежит прямо в здешнем озере Листвянка. Необыкновенная удача! Ячменев смотрел на Загорского пронзительным взглядом, но ничего не говорил. Тот между тем продолжал. – Вы можете подумать, конечно, что господин Ячменев руководствовался корыстными соображениями. Ничуть не бывало! Все дело в том, что устроение революции – занятие весьма и весьма недешевое, оно требует постоянных денежных вливаний. Притчей во языцех у жандармов стали так называемые большевистские «эксы» или, попросту говоря, ограбления, когда члены РСДРП нападали на банки, почтовые поезда и просто на частных лиц, чтобы изъять у них ценности. Все эксы были связаны обычно с большим риском, члены боевых дружин часто гибли на заданиях или попадали в руки Охранного отделения. Но с деревней Розумихино вышло совсем иначе. Не требовалось никуда врываться и никого расстреливать. Надо было только найти и поднять со дна коня Батыя. История не сохранила сведений, были ли кони Батыя отлиты из золота целиком или внутри они были пустотелые. Я склоняюсь ко второй версии. Цельнолитой золотой конь, вероятно, весил бы не меньше ста-ста пятидесяти пудов. Едва ли похитители смогли бы увезти такую тяжесть на обычной телеге, следственно, конь был пустотелый и весил гораздо меньше. Но даже двадцать пудов золота – это большие деньги. А если учесть историческую и художественную ценность коня Батыя, средства, которые за него можно выручить, продав какому-нибудь коллекционеру, составят поистине огромную сумму. Загорский говорил все это таким торжествующим голосом, как будто это он сам решил продать коня за границу и получить эту самую баснословную выгоду. Правда, с изъятием сокровища из озера возникли некоторые трудности. Во-первых, прежде, чем начинать работы по подъему, а, значит, привлекать внимание, нужно было убедиться в том, что золотой конь действительно лежит на дне. Господин Ячменев попытался сделать это сам, на время переквалифицировавшись в ныряльщика. Однако озеро Листвянка, хотя и небольшое по размерам, оказалось неожиданно глубоким. Стало ясно, что без специального водолазного снаряжения тут не обойтись. К сожалению, такое снаряжение и работа водолазов – это серьезные траты. Пока не было полной уверенности в том, что золотой конь действительно лежит в озере, партия большевиков могла и не пойти на такие расходы. Тем более, что Ячменев до поры до времени решил товарищам по партии ничего не сообщать. Он хотел прийти не с неясными предположениями, а, так сказать, со щитом. И тогда господин учитель придумал следующий хитрый ход. Представившись ученым-исследователем, он убедил своего знакомого, остзейского барона фон Шторна в том, что на дне Листвянки действительно находится один из коней Батыя, и говорил об этом как о деле совершенно подтвержденном. На вопрос, почему же он сам не займется этим, отвечал, что у него нет средств на поиски и извлечение коня из озера. Государству он не хочет отдавать такой куш, а на паях с бароном вполне готов поучаствовать в столь выгодном предприятии. – Я, разумеется, не могу знать, какой процент запросил себе Дмитрий Сергеевич, может быть, и небольшой, – сказал Загорский. – Но дело не в этом. Дело в том, что история, наконец, сдвинулась с мертвой точки. Действительный статский советник обвел присутствующих лукавым взором. – Вы, наверное, спросите, при чем же тут наша дорогая Варвара Евлампиевна? Признаюсь, мне тоже сходу трудно было определить ее роль во всем этом деле. Поначалу я подумал, что она соблазнила господина Ячменева, после чего тот включил ее в число доверенных лиц. Позже, впрочем, я отверг эту версию. Как сказал бы мой помощник Ганцзалин, любовь любовью, но кони врозь. Может быть, они сошлись на революционной теме, которой горела Варвара Евлампиевна, и Ячменев увлек ее идеей помощи революции. Я перебрал несколько версий и наконец остановился на самой правдоподобной. Госпожа Котик каким-то образом узнала о готовящемся изъятии золотого коня из озера. Вероятно, она и раньше слышала это сказание от деда Семена, но, как и все, посчитала его красивой сказкой, не более. Местные жители когда-то и сами не раз пытались искать золотого коня, пока не убедились, что толку в этих поисках нет никакого. Однако, увидев ныряющего в озере Ячменева, Вера Евлампиевна, вероятно, что-то заподозрила. Может быть, сблефовала, напугав Дмитрия Сергеевича раскрытием его тайны, может быть, сделала еще что-то в этом же роде. Так или иначе, она тоже вошла в компанию. Я убедился в этом, когда увидел, как господин учитель направляется к ее дому. Кстати, товарищ Ячменев, что вы хотели мне сообщить, перед тем, как я собрался опуститься в озеро? – Неважно, – отвечал учитель, хмурясь. – Не хотите говорить? Ну, и не надо, я и сам догадываюсь. Вы хотели сказать, что, по словам госпожи Котик, в озере живет огромный крокодил, и мне ни в коем случае не надо туда лезть… Как жаль, что я не цыганка, я мог бы составить себе целое состояние, гадая на прошлое и будущее. Впрочем, вернемся к нашим баранам, точнее, к нашим баронам… По мнению действительного статского советника, фон Шторн и Ячменев понимали, что к делу надо подойти деликатно, не привлекая внимания окружающих. Именно для этого и была придумана история с археологической экспедицией. Копают себе что-то в земле – и пусть копают, кому это может быть интересно? Однако брать в экспедицию кого попало барон не мог. Нужно было позаботиться о сохранении тайны. Именно поэтому в экспедицию были взяты три неграмотных, говорящих только по-эстонски брата Мяги – Арво, Райво и Тааво. Кроме того, с бароном ехал его преданный слуга Гуннар. Он, в отличие от братьев Мяги, говорил не только по-эстонски, но и по-русски, и по-немецки. Однако барон перед посторонними велел ему изображать из себя неграмотного крестьянина, одного из семьи Мяги. Прибыв на место, фон Шторн для виду устроил раскоп, в котором его работники изображали исследовательскую деятельность. Для правдоподобия он, вероятно, даже привез с собой кое-какие черепки и разбросал их на месте раскопок. При этом настоящие поиски шли именно в озере. Первым делом надо было убедиться, действительно ли конь лежит на дне водоема. Для этого барон привез к озеру лодку и специальные тралы, работа при этом шла по ночам. Чтобы в тайну не проникли случайные люди, фон Шторн тщательно прятал от посторонних глаз и лодку, и тралы, но это ему не помогло. Тралы хранились отдельно, а вот спрятанную в лесу лодку легко отыскал Ганцзалин, после чего Загорскому стало ясно, что они на верном пути. Итак, барон установил, что на дне озера, в придонном иле, действительно прячется некий крупный, судя по всему, металлический предмет. Оставалась самая малость – вытащить это предмет на свет божий. Для этого был привлечен бывший военный водолаз Магнус Саар. По приказу барона Саар опустился в озеро в нужном месте, обнаружил коня, опутал его сетями и приготовил к поднятию со дна водоема. Оставалось только доставить лебедку – и дело можно было считать сделанным. Однако тут случился крайне неприятный казус. Саар, как это бывает с моряками, обладал одним дурным качеством – он был пьяницей. Выпив, он совершенно забывал себя и начинал болтать обо всем на свете. Так вышло и в этот раз. Гуннар случайно услышал, как приехавший на станцию Саар напился в станционном буфете и стал рассказывать про золотого коня, который спит в озере. По счастью, по-русски говорил он плохо, и публика приняла его разговоры за пьяный фантазии чухонца, который случайно узнал местную легенду. Так или иначе, Гуннар силой уволок Саара прочь. – Вы спросите, откуда я знаю такие подробности? – вдруг перебил себя Нестор Васильевич. – Нет ничего проще, эту историю рассказал мне буфетчик. Он, разумеется, не понял, о чем идет речь, в отличие от вашего покорного слуги. Гуннар сообщил хозяину, что Саар едва не проговорился о золотом коне. Ситуация была вдвойне неприятна потому, что Саар ушел в запой и в любой момент мог сорвать все предприятие. И тогда барон отдал Гуннару приказ. – Никаких приказов я не отдавал, Гуннар все сделал сам, – перебил его барон. – Если вам это сказал Гуннар, не верьте, он лжет. Действительный статский советник кивнул. В самом деле, Гуннар ничего такого не говорил, он верен своему хозяину, а это – лишь его, Загорского, предположение. Тем не менее, Саар был убит. После того, как нашли его окровавленную одежду, прибыл жандармский следователь Персефонов. Он оказался человеком дошлым и сумел почти вплотную приблизиться к убийцам. Это было неприятно само по себе, но еще неприятнее было то, что он мешал вытащить коня из озера. И тогда Ячменев придумал оригинальную версию с крокодилом, который сидит в озере и пожирает неосторожных. Для правдоподобия он даже сочинил былину, записал ее и подбросил сказителю деду Семену. В спектакле поучаствовала и Варвара Евлампиевна, которая выходила на берег озера и бросала кур мифическому монстру, которого изображал все тот же Гуннар, надев на себя ласты. Видимо, следователь этой инсценировке не поверил – пришлось убить и его. Возможно, что это роковое решение принял сам Гуннар, потому что барон вряд ли стал бы так рисковать. Впрочем, определенно утверждать не приходится: вожделенный золотой конь вполне мог отуманить мозги даже фон Шторну. Ему ужасно хотелось любой ценой смести все препятствия на пути к золотому скакуну. После исчезновения следователя Персефонова дело дошло до командира Отдельного жандармского корпуса его превосходительства генерала Толмачева. Тот крайне обеспокоился и попросил заняться расследованием господина Загорского. Как именно он им занимался, все присутствующие прекрасно знают. В сущности, он мог бы предъявить им обвинения и раньше, однако преступника лучше ловить с поличным. Именно поэтому Загорский решил полезть в озеро. При этом он напугал барона и всю компанию рассказами о цигуне, который якобы позволяет его адепту находиться в воде неопределенно долгое время. Фон Шторн озаботился всерьез: а вдруг Загорский наткнется на тела следователя и Саара, заметит сети, не говоря уже о том, что увидит где-нибудь на дне силуэт золотого коня? Барон понял, что надо действовать решительно. На это и рассчитывал Загорский. Правда, фон Шторн и госпожа Котик еще пытались его отговорить, но уже стало окончательно ясно, что Нестора Васильевича должен съесть крокодил, живущий в озере. В действительности же это означало, что его всего-навсего утопит Гуннар. Конечно, если бы Загорский хотя бы на минуту мог допустить, что в озере на самом деле живет ящер, он бы никуда не полез. Но ни в какого крокодила он, разумеется, не верил. А людей действительный статский советник серьезными противниками себе не считал. Вышло все так, как он и рассчитывал. Гуннар напал на него в озере, но не смог справиться с ним, и потому уже Загорский волок потерявшего сознание эстонца к берегу. После этого Гуннар признался в убийствах и рассказал свою версию событий. Загорский сделал вид, что он в эту версию поверил. Он объявил, что вместе с Ганцзалином везет Гуннара на станцию, дав, таким образом, заговорщикам возможность все-таки вытащить коня и попытаться увезти его прочь. Сделано это было для того, чтобы взять их с поличным. Зная барона, Нестор Васильевич предположил, что тот захочет обмануть барышню и учителя и просто увезти прочь коня, ни с кем не делясь таким внушительным кушем. Однако фон Шторн не верил Ячменеву и полагал, что тот может подстеречь машину с ценным грузом и напасть на нее. Именно поэтому в село Розумихино прибыли сразу две машины. Одна – для отвлечения большевика, на другой же фон Шторн собирался перевезти золотого коня. Чтобы этому воспрепятствовать, действительный статский советник и его помощник разделились, каждому достался свой выезд из села. Конечно, они рисковали. На первый взгляд могло показаться, что гораздо проще было бы обратиться к жандармам и устроить засаду вместе с ними. Однако к этому моменту Нестор Васильевич уже не доверял здешнему начальнику, полагая, что тот, вероятнее всего, подкуплен бароном. Именно этим можно объяснить осведомленность заговорщиков, а также уверенность фон Шторна и необыкновенное его хладнокровие. – Уверяю, вы ошибаетесь, – спокойно возразил барон. – У меня есть гораздо более весомые основания для уверенности, чем какой-то там жандарм. – Так или иначе, здешний жандармский офицер был подкуплен, – заметил Загорский. – Лишнее доказательство тому – неудачная попытка помешать Ганцзалину задержать Варвару Евлампиевну, которую жандармы предприняли в поезде. Вошедший на этих словах в кабинет Ганцзалин сказал, что обед скоро поспеет. – Прекрасно, – кивнул Нестор Васильевич. – Однако я, с вашего позволения, закончу свой рассказ. Итак, действительный статский советник и его помощник засели в разных концах села. Нестор Васильевич не без оснований полагал, что именно этой ночью барон вытащит из озера золотого коня и попытается увезти его прочь. Загорский специально объявил о своем отъезде, чтобы развязать фон Шторну руки. Так оно и вышло. Ганцзалин легко остановил машину, которую вел Арво и в которой не было ничего, кроме тюков с соломой. – Кстати, о воскресшем Арво, – прервал сам себя действительный статский советник. – Когда он пропал, я всерьез полагал, что его могли убить. Я понимаю, почему он, рискуя жизнью, написал мне письмо. Он решил, что после убийства Саара и следователя Персефонова очередь рано или поздно должна будет дойти и до братьев Мяги. То есть, когда надобность в них отпадет, с ними поступят так же, как с бедным Сааром – чтобы они каким-то образом не выдали тайну ханского сокровища. Он посмотрел на фон Шторна. Тот только плечами пожал. – Однако я переоценил способности господ заговорщиков, – продолжал Нестор Васильевич. – О письме они ничего не знали, просто Арво был отослан бароном, чтобы пригнать машины со станции. Те самые машины, одна из которых должна была увезти коня Батыя, а другая – сбить с толку господина учителя. Когда же я спросил, куда исчез Арво, они решили сделать вид, что он самовольно куда-то отлучился. Понятно, что признаваться в его убийстве Гуннар и не собирался, просто решил заморочить мне голову. Тут стоит заметить, что Гуннар действительно крайне предан своему барону и готов не только в тюрьму за него пойти, но даже и на плаху. Итак, Арво поехал на машине с фальшивым грузом. Его легко остановил Ганцзалин. Однако Загорский предполагал, что дело этим не кончится. Было совершенно ясно, что господин Ячменев собирается отбить коня у барона. Действительный статский советник был уверен, что Дмитрий Сергеевич прибегнет к помощи товарищей по партии, приведет группу подпольщиков, чтобы отбить сокровище, если барон начнет сопротивляться. В этом случае Ганцзалин должен был исчезнуть, не вступая в бой, но максимально осложнить грабителям передвижение, например, расстрелять двигатель и пробить колеса. – Однако, господа, случилось чудо, – Загорский обвел веселым взглядом публику. – Господин Ячменев решил не привлекать к делу товарищей. Вопрос – почему? Может быть, Дмитрий Сергеевич сам нам об этом расскажет? Учитель, однако, был краток. – Идите к черту, – только и сказал он, после чего отвернулся к двери. Действительный статский советник развел руками: похоже, пребывание в среде революционеров огрубляет характер. Хорошо, он сам все объяснит. Итак, дело в том, что в процессе поисков Ячменев передумал. Золотой конь так часто вставал перед его мысленным взором, что он решил не отдавать его на нужды партии, а воспользоваться им сам, так сказать, в сугубо личных целях. Вы скажете, конечно, что это слабость. Спорить Загорский не будет – это действительно слабость. Впрочем, для революционера вполне простительная. Всеобщее благоденствие – дело труднодостижимое, а личного счастья никто не отменял. Именно поэтому Дмитрий Сергеевич и пошел на ограбление один. – Это правда? – Варя остановила свой взгляд на Ячменеве, лицо ее было совершенно бледным. Учитель, однако, не глядел на нее. Она вскочила со стула, подошла к скамье, взяла его за плечи, встряхнула. – Дмитрий! Отвечай, это правда?