Но, однако, Луков его не слушался, при всяком случае норовил свое мнение показать, следствием чего и явилась прискорбная задержка по службе и выход на пенсию в чине всего только полковника. Впрочем, и это было неплохо, потому что полковничья пенсия в КГБ – это как армейская генеральская, то есть деньги очень даже приличные. – Ну, это если один живешь, – сурово уточнял Луков. – Или, к примеру, с женой-старушкой, которая даже трусов новых себе не покупает, потому что за возрастом некому их с нее снимать. А если у тебя двое детей и трое внуков, из которых один болен, а остальные сидят на ипотеке и работают на трех работах каждый… Вот тут, брат Сережка, оказывается, что пенсия моя генеральская – просто плюнуть и растереть. – Ну, ты, Сашка, ври да не завирайся, – окорачивал его генерал. – Во-первых, пенсия у тебя такая, что многие работающие такую бы зарплату мечтали иметь. Во-вторых, насчет ипотек. Ты советские времена вспомни. Там люди десятилетиями на улучшение жилищных условий стояли, по три поколения в одной квартире ютились. И это еще хорошо, если в отдельной. Мы-то с тобой и бараки застали, и коммуналки, и общаги разновсякие. И ничего, жили люди, никто на большую пенсию не жаловался. Луков хмыкал. Эвон чего вспомнил: бараки, коммуналки. Он бы еще пещеры первобытных людей вспомнил или каменные топоры вместо пистолетов! Это все когда было – в незапамятные времена. А сейчас вон прогресс куда ушел – у каждого смартфон, а в смартфоне целый мир. Хочешь, книги читай, хочешь, музыку слушай, хочешь, кино смотри. Или в музей пойди – виртуальный. В космос уже не космонавты летают, а обычные туристы – из тех, что побогаче. А люди по-прежнему от зари до зари трудятся, чтобы по квартире ипотеку выплатить. И при этом у некоторых олигархов яхты по полмиллиарда долларов и самолетов личных целая эскадрилья. Нехорошо это, неправильно. – Вот как был ты, Сашка, диссидентом, так диссидентом и остался, – сердился Сергей Сергеевич. – Ты вообще с такими взглядами революционными чего на службу в КГБ пошел? – А чтобы социалистическую законность восстановить, – отвечал Луков. – У меня отца ни за что ни про что репрессировали. Вот я и решил помочь Никите Сергеевичу разогнать всю эту малину, да так, чтобы органы наши были примером всему миру, а не пугалом огородным. Воронцов только руками разводил: вот, нашел себе пугало! Да КГБ во всем мире боялись. Боялись и уважали. И до такой степени, между прочим, что в пятидесятые годы американские генералы из окон сигали с криком: «КГБ идет!» Во-первых, не КГБ, а красные, отвечал полковник. Во-вторых, не генералы сигали, а один только всего генерал, он же министр обороны США. И в третьих, что нам за радость, чтобы нас боялись? Его мнение такое – не бояться должны, а уважать и любить. – Вот они нас и любили в девяностые – при Горбачеве и Ельцине, – кивал Воронцов. – Уж так они нас любили, до сих пор звон в ушах стоит. Только недавно разгибаться стали потихонечку да с колен вставать от той любви. Нет, Сашка, враг есть враг, и нечего тут с ним хороводы водить, ни к чему хорошему, как показывает опыт, это все не приводит. Луков только рукой махнул и домой засобирался: разговоры эти вели они не первый раз и толку от них никакого не было. Ну, даже, предположим, взял бы генерал его сторону и во всем бы с ним согласился – что дальше? Люди от этого что, лучше бы жить стали? Его собственные дети и внуки, которым, сколько он ни бейся, а помочь не в состоянии… Нет, если хочешь жизнь изменить, тут надо не с генералом разговаривать, а с полковником. Вот только сидит тот полковник высоко, смотрит далеко, и Александра Анатольевича Лукова со всеми его гуманистическими идеями никто к нему не подпустит. Так, обуреваемый грустными мыслями по обустройству России, которые сам Александр Анатольевич звал стариковскими прожектами, добрался он до собственной квартиры. Несмотря на почтенный возраст, зрение у Лукова оставалось орлиным. С таким зрением, шутил он, хоть обратно на службу поступай – в снайперы. Однако шутки шутками, а зрение в этот раз не подвело его и, возможно, спасло от серьезных проблем. Вы конечно, спросите, что значит слово «проблемы» в представлении отставного полковника спецслужб? Ответить на это легко: серьезная проблема – это когда тебя на тот свет отправляют, на встречу со святым Петром. Все остальное – лишь досадные мелочи, в крайнем случае, неприятности. Приблизившись к двери и вытаскивая уже ключи из кармана, вдруг увидел полковник Луков, что замок его двери слегка поцарапан. Ключами таких царапин не сделаешь, тут чем-то другим шуровали. Ясно как день, что в квартиру его вошел взломщик, при этом, похоже, взломщик неопытный. Луков застыл на несколько секунд, обмысливая ситуацию. Словечко это, «обмысливать», почерпнул он, кажется, у Солженицына еще в те годы, когда тот был не лауреат никакой и не патриот отчизны, а отщепенец и идейный враг. Очень оно тогда полковнику понравилось своей картинностью. Он обычно так и делал, то есть именно что обмысливал, подходил к проблеме с самых разных сторон. Правда, голова у полковника работала с реактивной скоростью, иными словами, пока у обычного человека рождалась всего одна мысль, да и то хромая и кургузая, перед Луковым проходила целая рота размышлений, ровных, крепких и хоть сейчас готовых в бой. Итак, что мы имеем? Первое – кто-то пытался взломать дверь его квартиры. Проще всего, наверное, было спуститься на этаж ниже и вызвать полицию, чтобы та повязала незваного гостя. Однако, судя по царапинам, субчик этот был человеком во взломе не очень опытный, так что может быть, ничего он и не взломал, а просто ушел домой, несолоно хлебавши. Таким образом, если вызвать полицию сейчас, можно оказаться в смешном положении старого беспокойного пердуна, которому чудится невесть что. А могут и штраф выписать за ложный вызов. Следовательно, прежде, чем кого-то вызывать, надо убедиться, что вор находится в квартире. А как в этом убедиться? Правильно, войти в квартиру самому – благо, наградной пистолет у полковника всегда с собой, в пиджаке. Тут люди непосвященные скажут, конечно, что вор наверняка дверь за собой запер изнутри, чтобы его не беспокоили разные там хозяева квартир и прочие сомнительные старички. Но полковник знал, что запереть дверь его квартиры изнутри можно, только имея ключ. Никаких засовов и самозакрывающихся английских замков в доме у него не было. Таким образом, открыть-то вор квартиру еще мог, а вот запереть – вряд ли. Именно поэтому есть смысл незаметно зайти в квартиру самому, при поддержке верного ПМ[40], и спросить у грабителя, чем это он тут занимается? Только действовать надо быстро, чтобы застать противника врасплох, а то он сдуру и в окно может сигануть. Второй этаж – высота небольшая: прыгнул – и был таков! Не хотелось бы, дамы и господа, взять и упустить врага, который имел наглость явиться грабить квартиру отставного полковника КГБ. Голова еще только додумывала все эти мысли, а правая рука уже извлекла из пиджака пистолет. Взявшись за дверную ручку, полковник мягко и медленно на нее надавил. Дверь открылась так же мягко, медленно и совершенно бесшумно. Полковник затаил дыхание и направил пистолет прямо перед собой. Даже если вор услышал его и притаился в прихожей, рефлексы должны сделать свое дело. Собственно, чего тут делать, только на спусковой крючок нажать, уж на это его подагрические пальцы еще способны. С другой стороны, нажимать на крючок не хотелось бы, совсем не хотелось. Что, если грабитель окажется безоружным, а он его из пистолета? Это, дамы и господа, явное превышение необходимой самообороны. Правда, в последнее время ходят упорные слухи о смягчении закона о самозащите. То есть типа как в Америке: если вдруг зашел незваный гость на твою территорию, защищаться можешь любыми способами – хоть кулаками, хоть из пистолета, хоть баллистической ракетой по нему ударь. Потому что, что он делает в твоем доме, этот незваный гость, если его никто не звал? Но у нас, пожалуй, еще лет сто такой закон не примут, потому что традиции другие: типа, ударили по щеке, подставь другую. Но если на его, луковский взгляд, не надо бы так делать. Потому что уж больно много злого и дикого народа вокруг. Если каждому подставлять щеку, никаких щек не хватит, придется другие места подставлять, более, что ли, стыдные и болезненные. Полковник уже стоял в прихожей и внимательно прислушивался. Квартира у него двухкомнатная, помимо того, есть еще кухня, санузел и кладовка. Очень важно понять, куда идти первым делом, чтобы враг не оказался у тебя за спиной. Слух у полковника был похуже, чем зрение, но и такого слуха оказалось довольно, чтобы различить движение в гостиной. Что ж, спасибо, что не в туалете заперся добрый человек, есть некоторое пространство для маневра. Луков прижал руку с пистолетом к печени – случись чего, так труднее его выбить из руки – и шагнул в гостиную. Диван был наполовину разобран, из его недр вывалилось одеяло и подушка, все шкафы, все ящики в комнате были раскрыты и выпотрошены. На полу валялась разбросанная одежда хозяина. Среди этой одежды сидел человек лет пятидесяти в сером костюме, устремив застывший взгляд куда-то в стену. – Руки вверх! – отчетливо произнес полковник. Человек медленно повернул голову к Лукову, глаза его были водянистые, голубые. – Руки! – повторил тот. Грабитель как-то нехотя поднял одну, правую руку. – Обе руки, – сказал полковник. Тот поднял и вторую – невысоко, примерно на уровне лица. Несколько секунд Александр Анатольевич изучал физиономию пришельца. В смысле волос белобрысый, черты лица правильные, хотя и слегка отекшие – видимо, злоупотребляет спиртным. Круги под глазами и килограммов двадцать лишнего веса, неравномерно распределенные по всему телу, подтверждали эту версию. Пьет, но не алкоголик, подумал полковник. Что называется, культурно употребляет. В целом же лицо неприметное, находка для шпиона. – Ну, и что мы тут делаем? – осведомился полковник. Лицо грабителя исказилось, словно бы от сильной боли. – О’кей, о’кей! – заговорил он с явным акцентом. – Это ошибка. Я шел к вам поговорить. Дверь была открыта, я толкнул и вошел внутрь. Я думал, вы дома. – Ага, – кивнул полковник. – А когда увидел, что меня дома нет, решил обчистить квартиру. Так, что ли? – Нет-нет, – замотал головой белобрысый. – Не есть так, есть не так… – Ты иностранец, что ли? – Ес, ес, иностранец, – облегченно закивал непрошеный гость. – Я есть очень иностранец. Из Юнайтед Стэйтс оф Америка. Приехал поговорить. Вы же есть Александр Луков, это правда? Полковник хмыкнул: ну, предположим. То, что грабитель знает, как его зовут, Лукова не удивило. При нынешних гуглах и интернетах можно в две минуты личность черта лысого установить, не то, что какого-нибудь пенсионера. Украли личные данные из банка, вот ты уже и весь, как на ладони. – Можно, я вставать с пола? – жалобно спросил иностранец. – Тут холодно и дует. – Ничего, посидишь, – сурово окоротил его полковник. – Воровать ему не холодно было, а сидеть – холодно. Если такой теплолюбивый, ходи в шубе. Суровость полковника происходила вовсе не из природной жестокости, а из практических соображений. Если грабитель встанет или расположится на диване, ему напасть на хозяина квартиры будет гораздо проще, чем из положения сидя на полу. Так что ничего, померзнет. – У меня ревма… ревматизм, – не без труда выговорил гость длинное русское слово. – Мало ли, – отвечал полковник. – А у меня, может, геморрой, артроз, тугоухость и старческая деменция. Кто ревматизм боится застудить, тот по чужим квартирам не шастает. Иностранец снова затряс головой: он не шастает, это ошибка. Ему нужно было поговорить с господином Луковым по очень важному делу. Полковник кивнул – если нужно, говори. И, кстати, неплохо бы назваться, а то он Лукова знает, а тот его – нет. – Меня зовут Отто фон Шторн, – представился иностранец. – Фамилия немецкая, – заметил Луков. – А говорил, что американец. – Мой дедушка из Германии есть, – объяснил фон Шторн. – Уехать после войны. Понятно, кивнул полковник, привет эмигрантам, свободный Нью-Йорк. Небось, дедуля из Германии бежал не просто так. Небось, рыльце-то в пушку. Наверняка фашистом был, да и не простым, судя по фамилии, а родовитым. Гость, однако, запротестовал. Его дедушка вовсе не был фашистом, он просто бежал от коммунистического режима. Все знали, что Красная армия расстреливала аристократов. – Красная армия расстреливала не аристократов, а врагов, – назидательно сказал полковник. – И в первую очередь – врагов немецкого народа. Так что если дедушка твой враг, то, значит, и поделом ему. – Он не враг, – замотал головой Отто фон Шторн. – Он просто испугался. Но это неважно. Это не иметь отношения к делу. – А что иметь отношение к делу? – Луков остро глядел на гостя. К делу, как выяснилось, имел отношение тот факт, что отец полковника, Анатолий Евгеньевич Луков, после Второй мировой войны был комендантом немецкого города Виртинген. Он был прекрасным человеком и снискал себе среди жителей города уважение и благодарность. Поэтому, когда в 1947 году он возвращался на родину, магистрат города преподнес ему в подарок бронзовую статуэтку. Это были фазан и лис. – Да, – кивнул полковник, – помню такую, как же. А вы тут с какого боку с вашим дедушкой-нацистом? Дедушка, как выяснилось, тут был с того боку, что скульптура эта была семейной реликвией фон Шторнов. И вот он, Отто фон Шторн, очень бы хотел вернуть эту реликвию в семью. Он человек небогатый, но готов даже заплатить некоторые, хоть и небольшие деньги. Если же нет никакой возможности вернуть скульптуру, он хотел бы по крайней мере сфотографировать ее, чтобы американские мастера воссоздали ее по фотографиям. – Семейная реликвия, значит? – Луков хмурил брови, его раздражала необходимость держать иностранца на мушке, но пистолет, он чувствовал, опускать еще рано, слишком много неясного было во всей этой истории. – А ты знаешь, что реликвию эту делал советский скульптор Георгий Лавров? – Ес, ес, – закивал фон Шторн. – Именно есть он, Жорж Лаврофф! – Вот только случилось это не ранее, я думаю, чем во второй половине двадцатых годов прошлого века, когда Лавров учился в Париже, – продолжал полковник. – Так вот мой к тебе вопрос: когда его работа успела стать вашей семейной реликвией? – Примерно в то же время, – не моргнув глазом, отвечал Отто фон Шторн. По его словам, бронзовая скульптура была свадебным подарком его деда своей невесте. Потомки долго эту скульптуру искали и вот, наконец, стало известно, что она была увезена отцом полковника Лукова. Теперь же они очень хотят ее вернуть. Художественная ценность скульптуры невысока. На «Сотбис», конечно, продать можно, но больших денег не выручишь. А для их семьи она очень, очень важна! Полковник насмешливо глядел в лицо американскому жулику. Ну, разумеется, и ценность невысока, и вообще, смысла в ней никакого особенного нет. Именно поэтому господин фон Шторн вломился в квартиру в отсутствие хозяина. А знает ли он, что эта его, как он говорит, ошибка, может потянуть на семь лет заключения в местах не столь отдаленных? Отто фон Шторн побледнел. Как это – семь лет? А вот так, отвечал полковник. Взлом квартиры считается квалифицированным ограблением, это не удочкой кошельки через форточку вытягивать. А если учесть, что влез он в квартиру к человеку, который по роду своей работы был связан с государственной тайной, тут уже попахивает не просто ограблением, а и шпионажем. А это совсем другой коленкор. За это, прямо скажем, можно такой срок получить, что домой, в Америку, больше не вернуться никогда. До двадцати лет дают за такие преступления. Не говоря уже о том, что сидеть в российской тюрьме – само по себе удовольствие ниже среднего… Впрочем, это уже не его, полковника, дело. Пусть этим занимается полиция и российский суд, известный своей суровостью по отношению к иностранным шпионам. Услышав эти слова, фон Шторн, до того просто бледный, сделался белым, как простыня. – О’кей, я просить вас, я умолять, я не хотеть ничего плохого, – забормотал он. – Я просто хотеть узнать о судьбе семейной реликвии. – Вот и узнаешь – в тюремной камере, – отвечал полковник и показал ему пистолетом вниз. – Руки за голову и носом в пол, быстро! Американец несколько секунд оцепенело смотрел на него, потом поднял руки, словно защищаясь. Хорошо, пробормотал он, хорошо… Он все расскажет господину Лукову. Но сначала он должен уточнить, действительно ли интересующая его скульптура находится в доме полковника? – Можешь не сомневаться, – сурово отвечал Александр Анатольевич. В таком случае, все в порядке. И он, Отто фон Шторн, приглашает уважаемого полковника поучаствовать в его предприятии. – Что за предприятие? – деловито осведомился Луков. – Денежное? Незваный гость кивнул: весьма денежное. Более того, он уверен, что господин полковник в жизни своей не мечтал о подобном. Речь идет о миллионах долларов. Что известно господину полковнику о золотых конях Батыя? Ничего? В таком случае, он расскажет… И фон Шторн, торопясь и перемежая русские фразы английскими словами, взялся за повествование. Луков слушал его историю молча, не перебивая, только глаза его, от старости, кажется, совершенно выцветшие, время от времени вспыхивали неясным огнем.