— Эти мертвецы могут нам пригодиться? — удивился Портос. — Да ты с ума сходишь, любезный друг! — «Не судите опрометчиво», говорят Евангелие и господин кардинал, — ответил Атос. Три мушкетера Сент-Женевьев-Де-Буа 2013 год “Вот я попала…” Иза разжала кулаки — ногти больно впились в ладонь. У окна башни азартно вопил Санчес, за выстрелами и грохотом ни слова не разобрать. Реальный Сталинград, как в старом фильме. Русский солдат (вот бы еще знать, кто он на самом деле такой!) стреляет из музейного экспоната, под лестницей валяется труп врага (ох! не смотреть! не..!), а тыл охраняет верная подруга. Правда, для полноты картины у подруги должно быть еще дреколье в руках. Почему ей не дали парабеллум? И что за “дом Павлова” такой? И зачем он… Вдруг Иза насторожилась: в наступившем секундном затишье между выстрелами и взрывами, снизу из дома послышался отчетливый звук взводимого курка. Она бестолково заметалась, схватила лежащую у дыры в паркете каминную железку и, по стопам Санчеса, отскочила под защиту откидного люка. Внизу сильно затопали, кто-то лез по лестнице, уже нисколько не осторожничая. Иза глянула на окно: там коротко, отрывисто рявкало странное древнее оружие, летели гильзы, ее новый знакомый орал: “Врешь, не уйдешь!”, то и дело отвлекаясь на застревавшую змею с патронами. Из люка выскочил еще один, такой же черноволосый, как и предыдущий неудачник, вскинул пистолет, целя Сане в спину. Кричать в таком грохоте было бесполезно, думать некогда. Иза размахнулась и со всей силы опустила тяжелый чугунный прут на чернявый затылок. Несостоявшийся стрелок, не издав ни звука, молча свалился на пол башни, из-под головы шустро пополз темный ручеек. Иза, разом ослабев, стекла по стенке на пол и бросила окровавленную железяку. Руки тряслись и она судорожно зажала их между коленями. Санчес издал победный вопль, вытащил из бойницы свою пушку и обернулся. — Кино и немцы! Там за воротами машина была, уехала, так что как минимум один ушел… — Выглядел Санчес при этом ничуть не расстроенным, а наоборот, радостным, как мальчишка, выбивший десятку в тире. Тут он споткнулся о труп и присвистнул. Наклонился, потрогал тело: — Готов. Ну ты даешь! Амазонка что ли? Эй? Иза смотрела на него застывшим взглядом. Санчес присел рядом, быстро и сильно растер ей плечи. — Испугалась? Ну все, все уже…. Надо срочно уходить, устроили мы тут веселуху. Иза коротко вздохнула и кивнула, вставая на ноги. Санчес деловито оглядел “веселуху”, оттащил и посадил труп к стене. Пристроил рядом с мертвым свою суперпушку, от чего куртка убитого распахнулась, а из-за шиворота вывалился золотой крест на тяжелой цепи. — А потому что сказано же тебе было — “Не убий!”, — наставительно пробормотал Санчес, разглядывая крест. Спустился по лестничке и пыхтя, затащил в башню второй труп, подсунул ему под руку “люгер”. Немного подумал и под вторую руку положил каминный прут. Отошел на два шага, прищурился и, оглядев получившуюся инсталляцию, недовольно хмыкнул. Краем майки протер все, до чего касался, приложил к оружию пальцы убитых. Иза заторможенно наблюдала. Все как в кино. Может, она ошиблась с выбором профессии?... — Иза, антиквариат брать будешь? Нет? А я возьму. Такой “Маузер”! И вот этого красавца тоже не брошу. Все, уходим. Нет, “калаш” вот еще тоже прихвачу! Санчес сунул оружие в рюкзак, схватил Изу за руку и потащил вниз. Иза отстраненно подумала, что он все время куда-нибудь ее тащит и ей это, пожалуй, нравится. Приятно, оказывается, быть прикрытой надежной спиной, до сих пор ей встречались всё больше какие-то хлипкие спины... А еще — что сейчас это совсем другой человек, ничего общего со вчерашним обычным, приличным туристом, случайно угодившим в переделку. Они уже пробежали мимо спальни и кабинета, как вдруг Санчес резко остановился. Иза с разбегу ткнулась ему в спину. — Ты чего?! — Крест… Под крестом! Да чтоб я сдох! Ворвавшись в родионовский кабинет, Санчес подбежал к стене, облицованной дубовыми рейками. Там, на уровне его глаз, висело распятие из тусклой бронзы, втопленное в дерево. — Крест не католический, у нашего только четыре угла, — все так же отстраненно сообщила ему Иза. Санчес нетерпеливо кивнул: — Православный крест, ясное дело! — Он потянул крест на себя, попробовал расшатать, но тот даже не шелохнулся. — Дальше-то что? Если только… Санчес поочередно нажал на верхний угол распятия, на нижний, затем на правый и левый. Иза ахнула. Распятие бесшумно выдвинулось из стены и откинулось в сторону. За ним открылась замочная скважина и Санчес выдал победное “Йес!”. Вытащил гремящую связку ключей, отделил один — круглый, шипастый. Ключ вошел легко, Санчес осторожно покрутил его и с негромким “Дзин-нь!” часть стены уехала наверх. Не слишком большой и вполне современный сейф оказался почти пуст. На верхней полке лежала тонкая пачка денег, паспорта и какие-то квитанции. С нижней Саня вытащил упакованный в пожелтевший пластик пухлый сверток. На квадратной бумажке поверх пластика было выведено одно слово “Галицын”. — Вот оно!— Санчес бережно уложил добычу в рюкзак. — Все, поехали! Нет, секунду! Он взял пачку денег и оставил открытой дверь сейфа. Чуть смущенно покосился на Изу: — Ломать комедию — так уж по полной! Да ведь? Я боюсь, что слишком поздно стало сниться счастье мне Корсика, 1921 год Дневник Андрея Голицына Этот день обещал быть счастливейшим днем моей жизни: Франческа согласилась стать моей женой. Ее отец, Пьетру, благословил нас и вечером в моем домике, что я своими руками сложил из речных камней, намечалось празднество. Я возвращался из города, куда ездил за колечком для моей невесты. Полпути мне повезло проехать на телеге горшечника, но потом он свернул к себе и я решил пройти до дома напрямки через холмы. Я все еще не мог привыкнуть к тому, что здесь называется зимой. В России такое бывает только в мае — яркая зелень, ночная свежесть, а днем припекает так, что можно ходить в одной рубахе. Где-то высоко в горах лежал снег, но здесь, на побережье, стояла самая настоящая весна, которая заменяет корсиканцам зиму. Я шел, раздвигая руками густые низкорослые кустарники — “макИ” как их тут называют, единственная растительность, что удерживается на скалах после бешеных зимних ветров. Впереди, из-за валуна выше моего роста, вышел и встал на моем пути Думэ — кряжистый мужик лет сорока, вдовец из нашей деревни. Думэ был мрачен и демонстративно перегородил мне дорогу. Я припомнил: Франческа говорила, что до моего появления в деревне, этот Думэ пытался делать ей авансы, но она никогда не воспринимала его всерьез. Не ясно, на что он рассчитывал, такой уже пожитой и с сыном-подростком от первого брака, но уже и при мне он как будто случайно то и дело попадался на глаза Франческе. Думэ Мориани был угольщиком, но я не знал никого, кто покупал бы у него уголь. Ходили слухи, что на жизнь он зарабатывал перевозкой контрабанды с Сардинии. Говорили также, что в молодости он несколько лет прожил в глухих горах, в бегах от закона. В тот раз Думэ убил соседа в пьяной драке, после чего семья убитого начала охоту, “вендетту”. Думе пришлось спрятаться в дикие горы и вся история как-то сошла на нет. Я остановился шагах в пяти от него. Думе достал кривой корсиканский нож с роговой ручкой (все местные постоянно носят при себе такие ножи) и что-то неразборчиво крикнул по-корсикански. Я непонимающе пожал плечами. — Отвяжись от девчонки, чужак! Проваливай в свою Бразилию или куда там собирался! — повторил он на плохом французском. — Ты мне не указ, — сказал я, немного смещаясь с тропы вправо, где приметил небольшую поляну, пригодную для маневра. Думэ уловил мое движение и ощерившись, бросился на меня с воплем “Так сдохни, паскуда!”. Я уклонился от его броска и подставил подножку. Падая, он успел вцепиться в мое плечо, и рыча, мы вместе покатились под гору. Я перехватил и удерживал его руку с ножом до тех пор, пока наш спуск, наконец, не прекратился. К несчастью, прекратился на том обороте, когда Думэ завис над мной, изготовившись ударить острием в грудь. Изловчившись, я пнул его коленом в пах. Зашипев, Думэ ослабил руку, державшую нож и я с силой пихнул его в сторону. Он упал на живот, неловко подвернув под себя вооруженную руку и затих. Я подошел, приподнял его. Думэ был мертв, нож, зажатый в правой руке, вошел под сердце. Медленно опустив тело на землю, я сел на камень и задумался. Я не хотел убивать, думая только проучить зарвавшегося наглеца. А теперь всё произошедшее грозило мне крупными неприятностями. Нет, по корсиканским понятиям я все сделал правильно: я защищался, драка была по уважительному поводу и он напал первый. Но я был чужак, а он местный. Нас никто не видел, и я не смогу ничего никому доказать. И у меня сегодня помолвка! Уже вечерело, когда я добрался до нашей деревни. Франческа с другими женщинами деревни хлопотали в доме, накрывали столы. Во дворе прогорали угли в большой земляной яме под вертелом, рядом свежевали ягненка. Я нашел отца моей невесты, отвел в сторонку и все рассказал. Пьетру набил свою глиняную трубку, долго молча дымил и наконец степенно молвил: — У нас сегодня большой праздник. Этот поганец Думэ не стоит того, чтоб омрачать такой день. Никому ничего не говори. Когда его найдут, то вполне могут подумать, что все произошло случайно. Тем более, что ты действительно не виноват. Откровенно говоря, большинство деревенских сказали бы тебе спасибо за то, что Думэ больше не будет мутить здесь воду. И я — первый. Он ведь четырежды за последние годы подкатывал ко мне, все о Франческе заговаривал. Да чтоб я мою дочь да такому! Дрянь человичишко, одним словом. То ли дело его отец, Теодору, настоящий “бандит чести” — ведь сорок лет провел в бегах, в макИ! Я еще мальчишкой был, видел его разок — с длинной белой бородой, в черной шляпе, всегда с ружьем. Там как дело было… — Пьетру выбил трубку о подошву сапога и бережно упрятал ее в карман. — Началось с того, что Теодору застрелил мэра своей деревни за то, что тот отказался выдать ему справку об освобождении от военной службы. Пару лет спустя Теодору взял в заложники отца красотки Жанны, на которой хотел жениться, а отец был против. Точно не помню, но что-то там пошло не так, Теодору так и не женился, а Жанна вышла замуж за богатенького Филиппи. Тут уж Теодору не стерпел и Филиппи застрелил. Хотя к тому времени у Теодору уже было три сожительницы и куча детей, а все ж таки честь задета. Так он считал… Дальше-больше. Младшую сестру Теодору один такой, с юга, соблазнил, опозорил. Теодору и ему голову прострелил. Ну и пошло-поехало. К смертной казни его приговаривали, дай Бог памяти, раз десять, жандармов высылали на его поимку без счета. Да только куда там, ни один жандарм из гор живой не вернулся, десятка три он их положил. Да и местные его прикрывали всегда, разве своего кто выдаст иностранцам? — Почему же он был бандит чести? В чем разница с обычными бандитами, которых вы называете сборщиками налогов? — я слушал Пьетру с понятным любопытством, до сих пор я знал еще очень мало о этой стороне корсиканской жизни. — У тех, кто уходил от закона в макИ, был свой кодекс чести, они сами и были — закон. Руки их были чисты от денег, никогда они не брали и не взяли бы чужого. Однажды дошло даже до того, что к Теодору обратился начальник железной дороги, тогда как раз ее только начали строить. И этот начальник упросил Теодору что-то сделать, чтобы прекратить кражи во время строительства. И что ты думаешь? Он написал много-много записок “Частная собственность Теодору” и развесил их на участках, где шли работы. Кражи сразу же прекратились. Да, известная была личность. К нему специально знакомиться приезжали разные большие люди. Раз барон Осман приезжал, чтоб лично уважение Теодору высказать, другой раз — герцогиня Саксонская. Это у знатных было навроде испытания — принял на себя риск, не побоялся встретиться с настоящим корсиканским разбойником, — Пьетру весело хмыкнул. — К году этак 1878-му уже даже продавали экскурсии иностранцам: выкурить трубку или поиграть в карты с самим Теодору. Ох и развлекался же он с ними. А уж сколько писали о нем в газетах, и не упомнить… — Так что, поймали его в конце концов? — я уже давно вытащил свой блокнот и строчил, еле успевая за рассказом Пьетру. — Не поймали. Ему самому надоело прятаться, шутка ли, почти полвека в бегах. Ну, он и сдался жандармам. Суд над ним устроили, как водится. Да только перед зданием суда собралась такая толпа его сторонников, что Теодору быстренько признали невиновным и отпустили с условием, что он немедленно покинет Корсику. Смешно. Никуда Теодору не уехал, конечно. Так и жил здесь спокойно, пока не помер от старости лет пятнадцать назад. Да что говорить, теперь это человек-легенда… — А Думэ…— Пьетру безнадежно махнул рукой. — По все дни в таверне сидел, вином накачивался, когда “налоги” не собирал. Одно плохо: дружки Думэ наверняка знали о его намерениях, чтобы он по пьянке да не проболтался? Да и сын его, Анто, тоже не без глаз, все же шестнадцать лет балбесу. Ну да ничего, я прикрою. Если что, скажу, что посылал тебя сегодня с поручением в другую сторону, на западный берег Кап Корс. А теперь пойдем, у нас все уже готово и Франческа заждалась. И это… надеюсь, с внуком не задержитесь! Если женщина плачет Стресс расшатывает нервы. Алкоголь может расшатывать человека целиком. Из интернета Версаль, апрель 2013