— Вот хороший лесок, остановись тут ненадолго, — попросил я, когда мы отъехали от дома Родионова подальше. — Зачем? — Иза свернула с дороги на опушку и заглушила мотор. — Предлагаешь с оружием раскатывать? А если нас полиция тормознет? Сейчас ведь понаедут, странно, что сразу не примчались. Прикопаю где-нибудь под деревом, будет закладочка на всякий пожарный. — Ах, закладочка! — она резко развернулась ко мне, глаза опасно налились слезами. — Ты кто такой, а?! Ты сколько народу только что положил и сидишь себе, спокойный как удав! Выметайся из моей машины, я тебя боюсь! После чего сама (женская логика!) выскочила из “Ситроена”, тут же споткнулась, неловко упала и разрыдалась. Я выбрался из машины и помог ей сесть: — Ну ты чего, чего? Все же хорошо закончилось! Мы оба живы и целы. Не плачь, пожалуйста, я понятия не имею, что делать с плачущими женщинами. И прости, что я тебя втянул в такую историю. Честное благородное слово — я не киллер какой-нибудь, просто бывший военный. — У тебя, может, и все хорошо, а я убила человека, — прошептала Иза, глотая слезы. Я уставился в землю и попытался представить себя на ее месте. Сам я слишком хорошо помнил свой первый раз и никакого желания возвращаться в тот день не испытывал. Чем утешают женщин в таких случаях, кто бы подсказал. — Ну… это у тебя нормальная реакция на стресс. Но если б ты его не убила, то он убил бы меня, а потом и тебя. Так что ты все сделала правильно, не страдай. В первый раз всегда так — Вот спасибо, утешил! Первый и, надеюсь, последний… Легко сказать — не страдай! — Иза шмыгнула носом и зажала тряские пальцы коленями. — Я не хотела его убивать, только стукнуть, чтобы он полежал. А ты в окно орал... А он… убить так легко… — Женщине, да еще этим твоим оригинальным способом с железной палкой — не так уж легко, — я сунул ей в руки упаковку бумажных платков и утешающе похлопал по плечу. — Ты молодец, правда! Я не знаю другой девчонки, которая бы на твоем месте всего лишь разреве... заплакала, а не полностью слетела с катушек. Настоящий боец! Может, дома поговорим? Ты только подожди минут десять, посиди здесь, ладно? Я управился быстро, почти сразу нашел подходящую яму рядом с вывернутыми корнями мертвого дерева. Затолкал туда оружие завернутое в ветошь и пленку, засыпал землей и листьями. — Как думаешь, что им от тебя надо? — моя боевая подруга встретила меня мрачным взглядом, но с уже сухими глазами. Я мысленно восхитился тем, как быстро она взяла себя в руки, но промолчал, решив, что излише захваливать непедагогично. — Пока не знаю, но я узнаю. Родионова я им не прощу. Похоже, и сегодня, и вчера, на кладбище, были одни и те же типы. Я стряхнул с нее налипшую хвою. — Поехали, давай я поведу, а то ты что-то не в форме. Дома у Изы я первым делом направился к маленькому бару в кухонном углу. Там все было как надо: мартини в зеленой плечистой бутылке, джин в квадратной, коньяк в узкой и высокой. Нарезав лимон и прихватив коньяк, я направился к дивану, куда уже с ногами залезла Иза. — Держи, — я протянул ей пузатый бокал. — Давай пей залпом. — Я столько не выпью, — мрачно ответила Иза. — Надо! Не пьем, а лечимся. Как там у вас говорят? Чин-чин? — А у вас? За здоровье? — Не “за”, а “на”, тоже мне полиглотка, — я глотнул, бархатный вкус согрел гортань, отогнал напряжение. — Вкусно! Иза сосредоточенно, не отрываясь, выпила свою порцию и закашлялась. С отвращением посмотрела на лимон и запила водой из пластиковой бутылки. — Думаешь, они от нас не отстанут? Ты говорил, один ушел… — Поживем-увидим. Есть ведь еще и такая штука, как полиция. Моя примитивная декорация у Родионова продержится до первой серьезной экспертизы… — А! — Иза неловко махнула рукой и свалила с журнального столика свой бокал. — Знаешь, Саншиес… Санчье… Слушай, как тебя можно еще звать? Это трудно выговаривать. Я засмеялся и налил себе еще: — Ну, можешь звать Корсаром, так легче? — П-почему корсаром? Ты пират? — Потому что вечно нахожу себе приключений на задницу. Корсары — не пираты, а авантюристы вообще-то. Ну и лодка у меня так называется. — Ага, вот и лодка есть! А говоришь — не пират… — Иза выразительно показала на свой пустой бокал. — Корсар хорошо, мне нравится. — Ты уверена? Пьющая женщина — горе семьи, знаешь ли… Ну ладно, — я плеснул еще чуток, хотя и не следовало бы, бокал она держала уже обеими руками. — Я был бы не против побыть в шкуре пирата, кстати. Ты любишь “Пиратов Карибского моря”? Но на самом деле, все банально. На Таиланде у меня дайвинг-клуб, для этого и лодка. — Дайвинг — уж точно не банально! А что я хотела сказать-то… А, насчет экспертизы. Учитывая, как у нас во Франции все медленно делается… Да и не станет никто особо ковыряться там, подумают на бандитские разборки, я тебе точно говорю… Я посмотрел в ее слипающиеся глаза и не стал разубеждать. А про себя подумал, что ноги надо уносить как можно быстрее, лучше всего прямо завтра утром. Причем, вместе с Изой. Бросить ее сейчас никак невозможно. Мысль уехать с Изой вдвоем отчего-то показалась очень приятной и я сосредоточился на ней. Через пару минут раздумий пришел к выводу, что это тревожный знак, слишком давно со мной этого не случалось и я все забыл. А с ней было… уютно, что ли? Надо же, спину мне прикрыла. Мировая девчонка. Я вышел на балкон с сигаретой, а когда вернулся, Иза уже спала, прямо там, где сидела, пристроив голову на валик и подтянув ноги. Я накрыл ее пледом, сел рядом и снял старый, крошащийся от времени целлофан с добытого родионовского свертка. Внутри были только бумаги и старые фотографии с незнакомыми людьми, преимущественно в военной форме. Еще имелась связка таких же старых писем и пухлая тетрадь с обтрепанными углами. На внутренней стороне ее обложки выцветшими завитушками стояла подпись «Галицын Андрей Андреевич». Я осторожно пролистал тонкие страницы. Дневник двоюродного прадеда. И это снилось мне, и это снится мне Монте-Кристо 1943 год Дневник Андрея Голицына Вчера я стал свидетелем страшных событий. Добравшись сегодня к утру до берега Корсики, я все еще не вернул мое всегдашнее спокойствие духа. Я прошел на веслах что-то около тридцати миль и с трудом держу теперь перо, руки мои сплошь в мозолях. И благо еще, что восточный ветер и волны несли меня в сторону Корсики, иначе не миновать бы мне болтаться в море еще Бог знает сколько. Но изложу по порядку. Всю последнюю неделю я провел на островке Монте-Кристо вблизи Корсики, куда немцы неоднократно уже привозили нас — меня и еще четверых мужчин из нашей деревни — на принудительные работы. У них тут устроено нечто вроде полевого штаба, уже несколько месяцев они ведут на острове археологические изыскания не вполне ясного назначения. Яма — там, траншея — сям, нас они, разумеется, не посвящают в свои планы и логическим путем мне не удалось понять их конечную цель. Нас они используют для земляных работ, указывают, где копать, но одних не оставляют, всегда за нами надзирает кто-то из них. Но единственное ценное, что до сих пор попадалось нам в земле — это глиняные черепки и ржавые гнутые железки. Большей частью мы работаем во дворе и вокруг древнего францисканского монастыря, по некоторым признакам, это постройка века примерно тринадцатого. На всем острове почва, которую можно рыть, только здесь, да еще внизу, у бухты, где пару веков назад какой-то эксцентричный англичанин построил себе палаццо и разбил вокруг настоящий парк. Парк за эти столетия стал настоящими джунглями, а палаццо почти не тронуто временем, фрицы ночуют там, когда им случается задержаться. Когда мальчишкой я читал роман Дюма о графе Монте-Кристо, мог ли я думать, что судьба однажды приведет меня на остров моих детских грез? И приведет таким неромантическим способом, словно насмехаясь. Как ярко в мои пятнадцать лет я воображал себя с лопатой и киркой, непременно в одиночестве, среди красных скал и колючего кустарника этого дикого острова, гордо взирающего на бесконечный со всех сторон горизонт. Воистину, следует быть осторожней в своих желаниях. Вот я и на острове, и лопата есть, и горизонт и только дикие козы составляют мне компанию… В последний наш приезд, после очередных двух дней бесплодных изысканий боши убрались обратно на Корсику, забрав в свой катер и четверых моих товарищей- корсиканцев. Меня же в этот раз, противу всякого обыкновения, оставили с запасом воды и сухарей, велев закопать все разрытые траншеи. Поручение заняло у меня около полутора суток, однако никто за мной так не возвратился. Я мог бы вернуться на Корсику и сам, благо в маленьком, незаметном с моря гроте у меня была припрятана рыбацкая плоскодонка, невесть откуда прибившаяся к скалам острова после очередной бури. Зная уже, однако, манеры нынешних своих начальников, а особенно, их возможную реакцию на малейшее нарушение установленного порядка, я благоразумно решил выждать. Прошло еще несколько дней, оставленная провизия у меня вся вышла. Я рыбачил, варил на костре уху, обошел кругом весь остров, вспомнив детские мечты, обследовал даже несколько пещер. В один из дней, неделю спустя, я собирал позднюю дикую ежевику в зарослях пахучих кустарников на горе, высоко над единственной пригодной для высадки бухтой с красивым названием Кала Маэстра. Бухта эта была мне не видна из-за неровных красных скал, но вдруг ветер донес с той стороны словно бы обрывки слов. Бросив картуз с ягодами, я со всех ног бросился туда, подумав, что за мной приехали и давно ищут. Требовалось форсировать небольшую скальную гряду и я уже почти достиг вершины, но тут носок сапога попал в трещину, я неловко растянулся на животе, головой вперед, и увидел бухту поверх колючих зарослей. У берега покачивался на волнах знакомый катер фрицев, а недалеко от меня карабкались по каменистой тропке наверх четверо моих товарищей по земляным работам. Двое несли тяжелый деревянный ящик, удерживая его за боковые скобы, еще двое, нагруженные заплечными мешками, держали в руках лопаты и кирки. Я уже хотел их окликнуть, как вдруг заметил, что незнакомый мне высоченный немец держит наставленный на них пистолет, а позади носильщиков идут еще двое фрицев, и тоже с оружием наготове. И этих двоих я тоже прежде не видел. Осторожно сполз я назад за гладкий камень и решил повременить и посмотреть, что будет. Вся процессия меж тем скрылась за скалой, где был вход в пещеру, что называлась “Святой грот”. Внутри пещеры находилась древняя часовня или молельня, которую я давно и тщательно исследовал. Пещерные своды выложены каменными арками, сходящимися в самой высокой точке. У стены сохранился каменный алтарь, на нем — битые черепки, окаменелые остатки подношений. Сколько мне удалось узнать у корсиканцев, эта часовня служила местом поклонения для монахов францисканского монастыря Сан-Мамилиано, что на самой макушке Монте-Кристо. О нем я уже упоминал. Монастырь этот был обитаем сотни лет. В 1553 году зловещий капер Драгут напал на монастырь, разрушил его и перебил всех монахов. Я сильно подозревал, что немцы искали что-то связанное с монастырем: монахи, по слухам, накопили несметные сокровища: подношения от щедрых покровителей монастыря из среднеземноморской знати. По тем же слухам, пираты Драгута так ничего и не нашли и клад по-прежнему лежит где-то здесь. Однако, то, что творилось сейчас, явно не связано с Драгутом. Я выждал на своей позиции с полчаса, но ничего не происходило, только слышались неравномерные глухие удары, словно киркой о землю. Я уже наметил себе перебежать в густые заросли мирта на полпути до пещеры, а оттуда подобраться поближе к гроту, но тут удары прекратились, голос по-немецки что-то неразборчиво произнес. Теперь до меня доносился скрежет, кажется, волокли что-то тяжелое по камням. Я прислушивался изо всех сил, но тщетно. Понял только, что внутри горы двигаются люди и что-то происходит. Вдруг в гроте четырежды раздались приглушенные хлопки и еще немного погодя нацисты выбрались наружу. Я был слишком далеко, чтобы услышать весь их разговор, до меня донеслось только отчетливое «Шнеллер, шнеллер!». Все трое быстро спустились до бухты, погрузились в катер и отчалили в сторону Италии. Почему Италия?! Почему не Корсика? Что-то не так! Вот что первым пронеслось у меня в голове. Я добежал до Святого грота и резко остановился перед входной аркой, словно налетев на незримую преграду. Бог мой! Все мои товарищи по несчастью лежали застреленные в одном углу пещеры! Потрясенно я отступил назад и побежал вниз к бухте, к припрятанной лодке. Сердце мое болело за Франческу и нашего сына Петю, оба они участвовали в Сопротивлении, которое последние месяцы активно готовилось к вооруженному наступлению. Уже неделю, сидя на этом острове, и не имея возможности получить весточку от них, я бесконечно воображал себе многочисленные несчастья. И этот необьяснимый разворот немецкого катера к итальянскому берегу добавил мне беспокойства. А еще мне предстояло стать черным вестником для четырех семей в моей деревне. У всех убитых остались дети, да не по одному. А у Анто, сына того самого Думэ, о котором я прежде уже писал, сиротами осталось целых трое. “Как же так…Анто тоже не пощадили, — думал я, продираясь вниз сквозь колючие заросли. — Он-то ведь сотрудничал с бошами добровольно весь последний год, даже во вкус вошел. Так почему же и его?.. И что именно из увиденного сегодня я имею право рассказать?..” Я сел в свою плоскодонку и усиленно заработал веслами по направлению к дому. В поисках утраченного прошлого ...когда полиция бессильна, она говорит, что напала на след, и правительство спокойно ждет, пока она не явится с виноватым видом и не доложит, что след утерян. Граф Монте-Кристо