Версаль, 2013 год Когда я оторвался от дневника, дело шло к рассвету, Иза так и спала, с вечера даже не повернувшись на другой бок. Я отвел с ее лица упавшую белую прядь, подтянул повыше сползший плед, ненароком коснувшись горячего плеча. Пахло от нее волшебно. Мозг сразу выдал далекую, из детства ассоциацию: высушенные, даже — вымороженные на зимней улице простыни, когда их заносили в дом, оттаивали и отдавали морозный запах свежести. Я протяжно вздохнул, заварил кофе и принялся перебирать старые фотокарточки. Никаких подписей, хотя вроде бы вот этот похож на Родионова, только на полвека моложе. А вот совсем старая потрескавшаяся карточка, группа мальчишек-подростков, все в форме военного образца с погонами и фуражках с кокардами. Над мальчишками развернуто знамя с буквой “Н”. Ну, конечно... Император Николай II. Родионов же рассказывал на кладбищенских посиделках о Версальском кадетском корпусе. Там Родионов и познакомился с Петром Галицыным, двоюродным дедом, с тех пор они и дружили. Надо погуглить, существует ли еще здание корпуса, хоть посмотреть на него, рядом же где-то… После чтения дневника стало понятно, почему я никогда не слышал о родственниках во Франции. Родной мой прадедушка, офицер Петр Голицын, был расстрелян в 1937 году. И вряд ли, по понятным причинам, пока был жив, афишировал наличие брата за границей. Особенно, брата-белогвардейца. Когда прадеда расстреляли, его сыну, моему дедушке, только стукнуло пять лет и помнить он ничего не мог, конечно. А потом были долгие смутные годы… Даже если кто из дальней родни что-то и знал, то молчал в тряпочку, чтоб не привлечь к себе ненароком лишнего внимания. Иза заворочалась, пробормотала что-то по-французски, открыла глаза и застонала. — Моя голова! — Привет, — я протянул ей бутылку с водой. — Пить хочешь? — Ужасно! — она надолго припала к бутылке. — Боже, в жизни больше не прикоснусь к коньяку. Уже утро?! — Ага. Зато ты успокоилась. Пошли куда-нибудь поедим? А то у тебя в холодильнике мышь повесилась. Иза, держась рукой за голову и пошатываясь, добрела до кухни и опасливо заглянула в холодильник. — Шуточки у тебя! Опять русский фольклор? Чего ты смеешься? — она сердито хлопнула белой дверцей и нашарила пульт телевизора. Болезненно поморщившись, переключила взорвавшийся бодрым утренним шоу канал на новости. В новостях молоденький очкастый журналист, тщательно выдерживая трагический тон, вещал на фоне родионовского дома. По его рассказу выходило, что прошлым утром здесь произошло столкновение двух бандитских группировок, причем опять (чувствовался невысказанный вопрос “Доколе?”) оказались замешаны русские. Обнаружено много трупов, но русских среди них не наблюдается. Зато вчера хозяин этого дома, тоже русский по происхождению, был убит у себя на месте службы, свидетелей нет. В заключение сообщалось о усилении мер контроля в аэропортах столицы. Иза застыла с чашкой в руке. — Что нам делать, Саньч… Корсар? — Одевайся, пойдем погуляем. У меня есть план, как нам жить дальше… А кто на нас с ножом попрёт, того мы и того — Я случайно столкнулась с ним вчера вечером. — Где? — У него дома… Друзья (Friends) Версаль, 2013 год На улице Иза непринужденно подхватила меня под руку. — Я вся внимание. Почему нельзя поговорить дома? — Да я тут посидел, подумал… Как они на дом Родионова так быстро вышли? И главное — зачем? Значит, знали, что там что-то есть? Но для чего тогда вся эта кутерьма на кладбище? — И что надумал? — Получается, что на кладбище они еще ничего про дом не знали. А что из этого следует? А то, что они как-то и что-то там услышали такое, что привело их к дому. Окно было закрыто, так что… — Что? — Значит, подслушка стояла, что! Поэтому в твоей квартире мы больше ни о чем серьезном говорить не станем. Переждем чуток, пока этот усиленный контроль не снимут и уедем. Поедешь со мной? — У меня дома нет никакой подслушки! — возмутилась Иза, выдергивая руку. — Там, где мы с Родионовым пили водку, тоже вряд ли была. Мы же и сами заранее не знали, что там сядем. Теперь всяких дистанционных устройств полно. Так поедешь? Иза остановилась и внимательно посмотрела: — А почему ты хочешь, чтобы я поехала? Я поежился. Револьвер, а не взгляд. — Ну… Лучше бы тебе уехать сейчас подальше отсюда. Хотя бы ненадолго, пока не утихнет. Э-э… и хотя тебя во всю эту хрень затянуло из-за меня, — давненько я не страдал таким косноязычием, — но сейчас со мной тебе всяко безопасней. Я чувствую себя виноватым и все такое. Иза опустила голову, отвернулась и молча пошла вперед, лицо у нее сделалось расстроенное. Мы шли по узким кривым улочкам старого Версаля, мимо кафешек и столиков прямо на тротуарах, мимо старинной маленькой церквушки, мимо беспечных горожан, подставлявших лица апрельскому солнцу. Нежная зелень пробивалась сквозь ажурные решетки парков, на скамейках сидели парочки и я вдруг подумал, что у нас тоже почти что настоящее свидание. Почти как в юности, когда с приходом весны я обычно скоропостижно и безоглядно влюблялся, после чего некоторое время меня несло вперед воздушным шаром эмоций, а к осени шар сдувался и надо было долго приходить в себя. — Иза, ты не знаешь, где тут раньше, еще давно, был русский кадетский корпус? Давай сходим? — Знаю, конечно, тут близко. А тебе зачем? — Пока ты спала, я разбирался с родионовскими архивами. Они там учились в начале века, Родионов и мой двоюродный дед. Зачем? Я не знаю… У меня давно никого из семьи не осталось, и вдруг оказалось, что у меня куча родственников, о которых я ничего не знаю. — Смотри, это здесь. И между прочим, ты мне еще не сказал — что там было, в этих бумагах? Мы остановились на улице напротив длинного скромного фасада двухэтажного здания. Низкая кованая ограда на каменном фундаменте, за ней — кусты живой изгороди. Слева — высокие ажурные ворота и калитка. Ничего особенного, пройдешь мимо и внимания не обратишь. Я попытался представить себе себе мальчишек со старой фотографии, как они бегают по этой зеленой траве, вопят и прыгают от бурлящей юной энергии. Или, может, молча маршируют? В учителях-то у них были сплошь белые офицеры-георгиевские кавалеры, дисциплина, наверное, железная. Нет. Ничего не отзывалось и мертвые не оживали перед глазами. — Отсюда не видно, но все основные служебные здания позади, за этим корпусом, — Иза виновато развела руками. — А посмотреть нельзя, теперь это частное владение. — Значит, не судьба… А в бумагах много чего нашлось и всё семейное: фото, письма. Я за ночь успел прочитать только часть дневника прадеда Андрея, то есть, двоюродного прадеда. В общем, мне надо назад, на Корсику. Сначала на Корсику, а потом на остров Монте-Кристо, это там рядом. — С ума сойти, тот самый, из романа? А что там? — Вот вместе и узнаем, что там! Я не буду к тебе приставать, зуб даю! — Не надо зуб, — испуганно сказала Иза. Я засмеялся и повлек ее к видневшемуся на углу “Авиа-кафе”: — Пойдем уже сьедим чего-нибудь этакого, авиаторского. Перед дверью кафешки Иза вдруг замялась: — Может лучше в другое место? Говорят, тут кухня не очень... — Да ладно? А народу полно. Смотри, там самолетики всякие. И есть очень хочется, — я толкнул стеклянную дверь. Внутри было людно, как обычно в воскресный полдень. Самолетиков тут и правда хватало: постеры с ними плотно закрывали стены, макеты самолетов свисали с потолка, самолеты были на стаканах, тарелках и даже пепельницах. Свободный столик нашелся и я взялся разглядывать меню: — А ничего так. Вино берем? Иза неуверенно кивнула, исподтишка поглядывая по сторонам. Официант принес какие-то сложные салаты и бутылку красного. — Смотри, вон там в углу висит самолетик, я с такого в армии прыгал с парашютом, “кукурузник” называется, — я налил нам вина и Иза нервно хватанула сразу полбокала. — Да знаю я ваш “кукурузник”… — она оперлась головой на руку и локоть соскользнул, вилка свалилась на пол, — … мы с такого старья не прыгаем… — Ты ешь давай, а то тебя на старые дрожжи… — я вернул сбежавший прибор на место. — Кто это “мы”? — М-м… ну вообще, мы, любители. Знаешь, платишь за прыжок и прыгаешь с инструктором… — О как, ты любительница, значит? — Да, наверное… — невпопад пробормотала Иза, скосив глаза куда-то влево. Я тоже посмотрел. За столиком у окна сидела парочка — парень с идеально ровным пробором и в круглых модных очочках. Его спутница притягивала все мужские взгляды — платиновая блондинка с волосами до талии, туго обтянутая кожаными штанами и с таким декольте, что малейший наклон вперед грозил серьезной катастрофой. Трое парней, по виду явные выходцы из бывших французских колоний, сидевших с кофе за соседним столиком, зачарованно следили за каждым движением блондинки и гортанно переговаривались на своем языке. Иза опустила глаза: — Ты наелся? Может, пойдем уже? — Нет, погоди, а десерт? Я мороженое хочу! Я его знаешь как люблю? Полкило в один присест — легко! — насчет мороженого я сказал чистую правду, но и комедию положений хотелось досмотреть до конца. — Ты смотришь на нее или на него? — Никуда я не смотрю! Слушай, ешь быстрей свое мороженое!