«Нет, вряд ли он, – думал майор во время разговора, – кандидат наук, завкафедрой, семьи нет, потребности небольшие… Хватает ему денег, не стал бы он все это затевать!» Из пустого любопытства решил спросить и про «тетрадку, украденную Соргиным». Безухин ответил резко: – Слышал я уже эту байку сегодня… Прасковья Ивановна утром приходила, рассказывала нам. И вам, наверное, она рассказала? Что будто бы Софья Мефодьевна видела? Не верю я в это. Думаю, что Сковородниковой показалось. Там такое зрелище было – все растерялись. Вот ей со страху и померещилось. От Безухиных Павлов пошел к Виталию Киселеву. Киселев был водитель ректорской «Волги». Ректор, живущий далеко от института, постоянно ездил на машине. Виталика он ценил за трезвость и осторожное вождение. Этот молодой человек, коренной бэбчанин, не пьющий и не курящий, легко мог найти в родном городе более высокооплачиваемую работу. В качестве ректорского водителя его удерживало именно общежитие. Несмотря на молодость, обстоятельный Виталик уже успел обзавестись семьей. С родителями молодые жить не захотели, так что с помощью жилплощади можно было удержать Виталика в институте. Когда майор зашел, Виталик сидел в жарко натопленной с помощью электрического обогревателя комнате в одной майке. Ребенок агукал в люльке, жена в это время возилась на кухне. Встретил Киселев майора неприветливо. – Ничего не знаю, – сказал он. – Проснулся от шума, кот Заболотского орал сильно. Ребенок от его крика проснулся, стал плакать. Развели тут животных, а что детям они мешают – это им не важно! Я вышел – думаю, вышвырну этого кота, а лучше прямо сейчас завезу куда-нибудь. Дверь в квартиру Пафнутьевых была открыта. Там уже почти все соседи собрались – стояли, глядели. Кикиморы не видел, а видел Соргина, который сидел на полу возле лежащего Пафнутьева. Я вначале подумал, что Пафнутьев мертв. Говорят теперь, что выжил. На вопрос о тетрадке, которую якобы взял Соргин (майор решил всем задавать этот вопрос, потому что его интересовало, насколько быстро распространяются в общежитии слухи), Виталик махнул рукой: – Сам не видел, но люди говорят. Жена сегодня рассказывала, что Соргин взял в квартире Пафнутьева какую-то тетрадку. Мало ли что в ней ценного спрятано было! Может, в ней деньги лежали внутри – он и позарился! Некоторые хранят деньги так: в тетрадку спрячут… И я что еще хочу вам сказать, на что пожаловаться… Вроде бы культурные люди тут в общежитии живут, а, я смотрю, хуже шоферов! Котов развели – нельзя детскую коляску в коридоре оставить: этот наглый Котяра Заболотского туда забирается. Да и вообще антисанитария от этого кота! Шерсть везде, и на кухне, жена говорит! Это ведь общежитие, здесь не место животным! Ну, ладно, собака у Безухина, так та хоть в квартире все время. А кот шляется вечно по коридору! Почему милиция этим не займется? Запретить надо животных в общежитии! А то я сам его завезу в лес – так и скажите Заболотскому. «Кто его знает… – сохраняя внимательный вид, майор размышлял о своем. – Человек жесткий, хотя и молодой. Деньги, по-видимому, любит. Мог бы, в принципе, и напасть. Остается под подозрением». Следующим был Акиньшин. Доцент кафедры марксизма-ленинизма жил в отдельной двухкомнатной квартире. Открыл дверь не сразу – видно, готовил что-то на кухне. Майор принюхался – борщ. «Молодец, – подумал Павлов. – Один живет и борщ готовит! Значит, следит за здоровьем». – Я к вам по поводу попытки грабежа в квартире Пафнутьева, – сказал Павлов. – Опрашиваю жильцов. – Проходите, товарищ милиционер. Садитесь, пожалуйста. – Акиньшин и сам присел возле стола. – Слушаю вас, товарищ майор. – Что вы можете сказать о той ночи, когда произошло ограбление квартиры Пафнутьева? – То же, что и все. Я услышал шум, вышел в коридор и увидел, что соседи бегут в квартиру Пафнутьева. Я тоже подошел. Там находились Пафнутьев с Соргиным. Пафнутьев лежал на полу, а Соргин рядом с ним сидел. Потом милиция приехала. – Посторонних лиц в тот день в общежитии не видели? – Кажется, не видел. Да я редко из квартиры выхожу. Может, и были посторонние. – Не заметили вы, как Соргин поднял с пола тетрадку? – Тетрадку? – Акиньшин задумался. – Нет, этого тоже не видел, не буду врать. Там бумаги валялись разбросанные, но тетрадки не видел. Родионов, правда, сегодня утром рассказывал, что будто Соргин у Пафнутьева какие-то научные идеи крадет. Может, и правда украл какие-то записи. Ведь Соргин – из ссыльных, по пятьдесят восьмой статье, и обвинялся в космополитизме! От них всего ожидать можно. Майор удивился: – Но ведь, насколько я знаю, Александр Павлович скоро двадцать лет как реабилитирован… Акиньшин неохотно кивнул. – Реабилитировали. Такие же, как он, и реабилитировали. Но ведь раньше осудили! Значит, было за что! Сколько они крови попили у русского народа! «Интересный тип, – думал Павлов. – Впрочем, не такой уж и редкий. Он, конечно, на карьере сосредоточен и для преступления глуповат… Прямолинеен слишком. Все ж оставим пока на заметке». Следующей была комната физкультурника Рыбкина. Жил с женой и двухлетней дочкой при общей кухне. Физкультурник был дома. В прошлый раз майор его не застал, увидел впервые. Рыбкин оказался мрачным, атлетического сложения мужчиной. «Такой как раз и мог бы Пафнутьева об стол головой колотить, – подумал майор. – Надо его взять на заметку». Физкультурник в комнату не пустил, вышли на кухню. – Там дочка спит. Не спала сегодня днем, так вечером пораньше уложили. После обеда только стала засыпать – под окном шум устроили. Соргины такси вызвали на вокзал ехать, там шуму было… – Соргин уехал? – быстро спросил Павлов. – Не сам, жена его, – сердито ответил Рыбкин. – На один день всего и поехала, а прощались как навек. Шум устроили на весь квартал. Ладно, что вы меня хотели спросить? – Были ли вы дома в ночь нападения на Пафнутьева? – Да, был дома, спал. Проснулся от шума, вышел. Видел то, что и все. Генка на полу лежал, а рядом сидел на корточках Соргин. – А посторонних лиц, не жильцов общежития, вы в тот вечер не видели здесь? Может, раньше? – Нет, посторонних не видел. Здесь мало кто ходит. Посторонние бы заметны были. Артемий Рустамович Заболотский на вопросы Павлова ехидно улыбался и отвечал, как майору казалось, со скрытой издевкой. – Да, Котяра заорал ночью. Но это он Белке безуховской отвечал – та раньше залаяла. Я проснулся от его мява – думал, на улицу ему приперло. Пошел выпускать, а он не идет. Тут слышу, в коридоре народ собирается, двери хлопают. Думаю, опять на моего Котяру Виталик бочку катит… Вышел – а там вон что… – А чтобы Соргин подобрал с пола у Пафнутьева что-то и за пазуху спрятал, вы не заметили? Заболотский усмехнулся на этот раз вполне откровенно: – Эту версию я слышал. Дело в том, что Софья Мефодьевна, по моим наблюдениям, девица весьма впечатлительная. Это она распространяет. Ей показалось, думаю, от излишней впечатлительности. Событие ведь действительно было из ряда вон выходящее, картинка даже меня впечатлила, а у Софьи Мефодьевны фантазия уж совсем разыгралась. – Что, Соргин уехал сегодня? – спросил майор. – Кажется, не он, а жена. Такси сегодня у нас под окном стояло, там все с ней прощались, будто навек едет. – Кто это все? Заболотский задумался. – Конечно, сам Александр Павлович. А также Астрова, Родионов, еще кто-то, кажется. Астрова точно, она кричала громче всех. Родионов, старший преподаватель кафедры педагогики, на вопросы отвечал четко, но нового ничего не сказал. Собственно, Павлову его позиция была ясна ранее: некоторые жильцы на Родионова в своих показаниях ссылались. В целом его ответы сводились к следующему. На место преступления прибежал вместе со всеми. Как Соргин взял тетрадку, лично не видел, потому что стоял далеко – у двери, вместе с Рыбкиным, Заболотским, Акиньшиным. А Сковородникова как вбежала, всех растолкала и вперед пробилась. И она видела, что Соргин бумагами Пафнутьева карманы набивал: видно, надеялся найти в них что-нибудь подходящее для своих статей. – Но ведь Соргин математик, тогда как Пафнутьев – физик. Они разным занимаются… – возразил Павлов. – Так ведь физика и математика – близкие науки… Хотя я, конечно, не знаю… Мой предмет – педагогика. И я сам пишу диссертацию, своим горбом. Ни у кого не ворую. А они там сами пусть разбираются, где чье. К Сковородниковой майор пошел с особым чувством. Она уже знала, что он квартиры обходит. Сидела – ждала. – Ну что, Софья Мефодьевна, добились своего – распустили слух о воровстве Соргина? Сковородникова еще больше заволновалась, покраснела. Заговорила торопливо: – Почему слух? Почему слух? Мне так показалось… Может же показаться… Мало ли что там было… Да, мне показалось, что какую-то бумагу поднял. Но я была очень взволнована… И вообще… Вон, Марья Алексеевна говорит, что он за своими любовными письмами пришел. Их и забрал. – Что-о-о? – Майор от удивления на миг потерял дар речи. – Какие письма? – Ну, Марья Алексеевна говорит, что у Александра Павловича с Верой Петровной был роман, и он тогда ночью пришел за своими письмами… – Вы имеете в виду Астрову? Это она так говорит? Астрову он знал неплохо. Они оба были депутатами Горсовета, встречались на заседаниях. Кокетливая дама, несмотря на возраст. Ну, фантазия у нее богатая, она, конечно, выдумать может многое – тем более «про любовь». Сковородникова между тем некоторое время помолчала, прежде чем ответить. Наконец выдавила из себя: – Да. Марья Алексеевна говорит, что ей кажется, будто у Александра Павловича и Веры Петровны был роман. После этого Софья Мефодьевна испугалась еще больше – куда это ее занесло? Но она была рада тому, что майор отвлекся от скользкой темы кражи тетрадки. Она чем угодно готова была его отвлечь. Это сейчас самое главное для нее было. Простились холодно. – До свидания! – сухо сказал майор. Сковородникова кивнула, но он этого уже не видел. Глава 36 В эту же ночь