Тот попытался шагнуть, но с искривленным болью лицом упал. – Там простыню можно порезать, – кивнул он на диван. – Это быстрее всего будет. Евлампиев быстро вынул из диванного ящика простыню, вдвоем с Павловым они скрутили Акиньшину руки. После этого майор вызвал милицейскую подмогу. На связанного Акиньшина особо не глядели. Обследовали ногу Соргина – возможен перелом, – и, несмотря на его протест, вызвали «Скорую»: пусть посмотрят на всякий случай. Пока мгновенно приехавшие милиционеры надевали на Акиньшина наручники и опрашивали Соргина с Евлампиевым, подоспела «Скорая». Встревоженная фарами машин и шумом пришла Княгиня в накинутой на японский халат каракулевой шубке. За ней прибежала Сковородникова с круглыми от ужаса и любопытства глазами, а там потянулись и остальные: Заболотский с мнимо равнодушной физиономией и котом на руках, Виталик, исподтишка показывающий Котяре кулак, сонный Родионов, Безухин с Федорой Маркеловной под ручку, Прасковья Ивановна с палочкой, Белка, нарочно принявшая при виде кота безразличный вид, физкультурник Рыбкин в кедах и все-все-все… Последней пришла Вера Пафнутьева. Вчера она поздно вернулась из больницы, крепко заснула и не сразу услышала шум. Мужу требовался хороший уход, и она все свободное время проводила в больнице. С Акиньшиным никто не заговаривал. Ахали над поломанной ногой Соргина, недружным хором уговаривали Павлова переодеться в сухое… Акиньшина как будто не знали. Он сидел на полу в наручниках и мрачно оглядывал составляющих протокол милиционеров, Павлова в чужом свитере (руки торчат из коротких рукавов), Соргина с поломанной ногой, а также разношерстных соседей. Вдруг он откашлялся и громко произнес: – Братья и сестры! Почти все встревоженно повернулись к нему, некоторые от неожиданности вздрогнули. – Братья и сестры! – повторил он. И продолжил: – Почему вы верите врагу народа, преступнику, космополиту, сосланному в наш город в наказание за антисоветизм, чуждому элементу сионисту Соргину?! Он заманил меня сюда обманом при попустительстве милиции – не нашей советской милиции, а переродившихся оборотней в милицейских погонах! При этих словах милиционеры отвлеклись от протокола, а Павлов махнул им рукой. – Увозите! В отделении разберемся. Между тем Акиньшин, подхваченный сержантом Бескоровайным под руки, продолжал ораторствовать. – Этот гнусный тип, – он указал на Соргина, – путем грабежа завладел секретными чертежами, в которых скрыты тайны власти над человечеством! Я хотел забрать у него тетрадку, чтобы не дать этому подлецу возвыситься. Я, только я должен использовать секретный код, и никто другой! Мне был знак свыше! Я знал об этой тетради с детства! Я должен править миром! Я самый главный! Я выше всех! У меня особые качества! Не отдавайте Соргину секретный код! Отдайте его мне! Он должен быть у русского человека, а если точнее – у меня! Его уже усаживали в машину, а он все кричал оттуда нечто непонятное. – Что за чертежи? – пробормотал Безухин. – А Ольгу за что убил? – спросила Астрова. – А может, он правду говорит? – озадачил всех Виталик. – Так, значит, там секретный код?!. – громко, с восхищенной завистью прошептал Родионов. И ему тотчас откликнулся Котяра: «Да, я секретный! Мяу!» – А где же тетрадь? – Павлов настороженно переводил глаза с Соргина на Евлампиева. Тут вперед выступила Вера Пафнутьева. Ее измученное лицо выражало решимость. Женщина понимала: настал момент разрубить гордиев узел. – Тетрадь эта у нас, – сказала она твердо. – А к нам попала давно уже, от Ольги Васильевны Семеновой. Сейчас она у моей мамы, Тамары Викторовны Козодаевой. Мы отдадим ее только в милицию, лично майору Павлову. Пусть едет к маме с охраной. Только там, в тетрадке этой, не секретный код управления миром, это Акиньшин выдумал сам. Гена все-таки разобрался в чертежах и формулах этих. Там схема космического корабля, принципы его движения. Гена говорит, что отчасти эти сведения уже устарели, уже созданы и отправлены в космос подобные корабли. Но может, что-нибудь еще удастся использовать. Для полетов на дальние расстояния. Глава 38 Случайно подслушанный разговор Летом 1942 года Мите исполнилось восемь лет. И уже второй год он недоедал. Ему почти всегда хотелось есть. Да что там «почти»… Всегда! Он рос, а питательных веществ организму недоставало. И нельзя сказать, чтобы Акиньшины жили в эти годы хуже других. Когда Митиного батьку призвали, мать пошла работать на каучуковый завод. Там считалось вредное производство, поэтому карточки рабочие получали хорошие. Мать давала Митьке и хлеб, и борщ варила с капустой и свеклой, а летом – с крапивой и лебедой, и даже мясо когда-никогда перепадало. Все равно есть хотелось: мальчик рос. Днем мать уходила на работу, и он оставался в комнате один. Они жили в коммунальной квартире в центре Ворска. У них была своя комната. А кухня в квартире была общая, на четыре семьи. Сейчас, когда немцы подходили к Ворску, только три семьи остались в общей квартире. Ягодкины эвакуировались еще зимой. Тетя Катя Ягодкина работала в детском доме и уехала с детдомовскими детьми, и Муську свою забрала. Муська большая, ей четырнадцать лет. Теперь в квартире остались старики Пузыревы, Федька Двигун (его мать, тетя Наташа, умерла весной) и они, Акиньшины. Митя с мамой жили в комнате напротив кухни, рядом с Пузыревыми. А по эту сторону коридора жил Двигун (его комната к кухне примыкала.) А в следующей комнате раньше жили Ягодкины, но там теперь никого не было, та комната пустовала. Кухней вообще только они с мамой сейчас пользовались, да еще немножко Пузыревы. Мать, уходя на работу, оставляла Мите на кухне еду. Борщ нужно было разогреть на керосинке. Две картофелины лежали в миске. Иногда был маленький кусочек хлеба. Митька съедал все сразу после ухода матери, борщ не разогревал, так ел. Если был хлеб, проглатывал в момент, а не прихлебывал кипятком, как учила мать. Очень скоро ему опять хотелось есть. Если дома не было Пузыревых, он шел на кухню. Пузыревы подозрительные, они за ним следили, прогоняли с кухни, считая, что он ворует еду. Он и вправду воровал, когда находил. После отъезда Ягодкиных находить еду стало труднее. Федька Двигун почти не выходил из комнаты, там и ел – это еще при жизни его матери так сложилось, потому что Двигуны заразные. А Пузыревы теперь все стали прятать или тоже уносили в комнату. В один из дней конца мая Митя, как обычно, рыскал на кухне в поисках еды. Оставленное матерью он уже съел, крапивы и лебеды во дворе нарвал и лебеду даже пожевал чуть-чуть. Так вроде ничего, есть можно, но когда мамка сварит, да картошки добавит, вкуснее получится. В кухне было тихо, пусто. Пузыревы отправились с утра к родственникам в деревню, Федька Двигун с работы пришел рано, но сидел в комнате, он вообще редко выходил. Послышался стук во входную дверь. Кого-то нелегкая принесла (мамка так всегда говорила, когда в дверь стучали). Митя слышал, как Федька прошел по коридору – дверь открывать. К нему и пришли. Теперь из комнаты Двигуна слышались два голоса, там шел какой-то разговор. От скуки и чтобы отвлечься от голода, Митя стал слушать. Там говорили интересное. Пришедшего звали Игорь, он уходил на фронт (как Митин папка) и хотел Феде что-то оставить. Тут Митя насторожил уши – но нет, не еду. Какую-то тетрадь. – Федя, я хочу оставить тебе эту тетрадь, потому что не могу взять ее с собой. На фронте все может случиться, а она не должна попасть в руки врагу и не должна исчезнуть. Если вернусь, то просто заберу ее у тебя, и все. Но вряд ли я выживу, это маловероятно. Если не вернусь, прошу тебя, Федя, когда закончится война, передай ее в Академию наук. Там очень важное открытие. Мне неловко хвастаться, но ведь это не только мои достижения, именно поэтому я имею право сказать. Я просто довел до логического конца то, к чему давно шли ученые – Константин Эдуардович прежде всего. Эти чертежи изменят мир. Марс, Венера, вся Вселенная покорится нам. Имей в виду: ни в коем случае нельзя, чтобы это досталось немцам. Спрячь ее, а потом передай в Академию наук. Человек говорил очень взволнованно, но при этом уверенно. Федька на все отвечал согласием, все обещал сделать. «Дурак! Неужели передаст?» – думал Митя. На месте Федьки он оставил бы эту тетрадь себе и сам владел бы Вселенной. Ему уже исполнилось восемь лет, он был смышленый мальчик. Этот Игорь, Федькин гость, – волшебник! Он отдает Федьке волшебные секреты. Миром владеть хорошо! Вся еда – хлеб, картошка, мясо, – все будет твое. Ешь, сколько хочешь! Ни с кем делиться не придется! Митя позавидовал Федьке. Странный гость вскоре ушел. Митя его даже не видел. Но случайно услышанный разговор запомнил крепко. К вечеру пришла мамка. Сказала, что немцы подходят все ближе к Ворску и надо отсюда уезжать, пока еще поезда ходят. – Катя Ягодкина правильно сделала. Забрала свою Муську да и маханула с детским домом на восток. Ей хорошо – в детском доме работает… А у нас зато в Жердевке есть тетя. Мы с тобой поедем в Жердевку. У тети нашей огород свой. Прилепимся рядом с ней, она зовет. Может, немцы до Жердевки-то и не дойдут. В любом случае там легче выжить. Я сегодня на заводе документы забрала. У меня ребенок, говорю. Мне ребенка надо спасать. Завтра с утра пойдем на вокзал. Собирай свои вещички, Митя. Авось как-нибудь уедем. В Жердевке мать устроилась работать на вокзале. Жили у тети, помогали по хозяйству. С едой стало получше, чем в Ворске, немцы до Жердевки не дошли. После войны остались в Жердевке. Мать вышла замуж за соседа – пожилого вдовца с домом. Жили неплохо. Отчим работал в заготконторе, к Мите относился хорошо, настраивал его получать высшее образование. – С образованием ты будешь в тепле сидеть и перышком по бумаге водить, – говорил он. – А без образования метлой или кайлом махать будешь! Что лучше?! Акиньшин старался учиться. Способностей больших не имел, но память была хорошая. Поэтому пошел на исторический факультет. Так получилось, что Дмитрий Акиньшин поступил в Ворский пединститут (до университета не дотянул чуток), а потом ему удалось пробиться и в аспирантуру. Глава 39 «Власть над вселенной» Дмитрий Яковлевич Акиньшин еще в университете вступил в партию, выступал на всех собраниях с поддержкой линии партии, проявлял активность. На большие должности не выбирали, но комсомольским секретарем был. Он быстро усвоил все партийные формулы и обороты, научился хорошо говорить. Четко улавливал линию партии и стоял на партийных, сталинских позициях. Когда осудили культ личности, одобрил и это. Но при случае, встречаясь с единомышленниками, любил подчеркнуть важность национальных приоритетов, а также заслуги генералиссимуса для нашей победы. Случайно познакомившись на городской партконференции с Евдокимом Иосифовичем Карачуном, он обрадовался своему внутреннему сходству с этим пожилым заслуженным ветераном, подружился с ним, несмотря на значительную разницу в возрасте. В Ворске его не оставляли, и он, по протекции Евдокима Иосифовича, устроился в Б-ский пединститут. В первый же год пребывания в этом городе увидел на кладбище могилу с именем «Федор Двигун». Акиньшин сразу догадался, что это тот самый Федька, что жил перед войной с ним в одной коммуналке. Не такая распространенная фамилия Двигун – тем более и имя, и год рождения совпадали. Он вспомнил подслушанный на коммунальной кухне летом сорок второго разговор… Сейчас он даже более чем в детстве был убежден, что неизвестный посетитель передал Федьке какие-то тайные знания, сулящие богатство и власть. Как многие недалекие люди, его окружавшие, Акиньшин верил в «мировой заговор», в «тайную власть мирового еврейства» и другие подобные штучки. Детские домыслы о «волшебном чертеже» выросли в фантазию о секретном, возможно, каббалистическом коде, записанном в тетради таинственного Игоря. Акиньшин был убежден, что код дает владельцу тетради власть и богатство. Ведь человек за тонкой стенкой так страстно рассказывал Федору о «власти над Вселенной»! Какая же еще власть, если не собственное, единоличное владение?! Теперь тот самый Федор Двигун был похоронен за одной оградкой с отцом знакомой Акиньшину по институту преподавательницы кафедры математики – Ольги Васильевны Семеновой. Кому мог передать Федор тетрадь? Семенова, скорее всего, об этом знала. А может, ей? Как бы получше вызнать? Постепенно идея возможности для него личной неограниченной «власти над Вселенной» завладевала им. Мысль о том, что за этим выражением кроется возможность космических полетов, не приходила ему в голову: столь альтруистические идеи были Акиньшину чужды. «Власть» он понимал буквально – прямое владение. А «Вселенная» равнозначна выражению «все окружающее». Прямое владение всем окружающим – вот что сулит секретный код, записанный в тетрадке! Все, все будут исполнять его желания… И эта загадочная тетрадь оказалась так близко… Дмитрию чудилось, что его судьбоносная встреча с таинственной тетрадью предначертана свыше. Разве может быть непреднамеренной, не предсказанной кем-то высшим эта цепь мнимых случайностей, происшествий и встреч: подслушанный в детстве разговор, встреча на партконференции с близким по духу Евдокимом Иосифовичем и, как следствие, переезд в Б., случайно увиденная могила того самого Федьки Двигуна на Б-ском кладбище, знакомство с Ольгой Васильевной Семеновой… Слишком много совпадений, чтобы они были непреднамеренными! Судьба подсказывала ему, в каком направлении действовать. И Акиньшин начал обдумывать свои дальнейшие поступки, способствующие продвижению к цели. Конечно, когда он решил отправиться к Семеновой, он не думал ее убивать. Хотел просто поговорить с женщиной, спросить о тетради. Но зачем-то заранее украл с веревки старухину юбку, надел волчью маску, полностью закрывающую лицо… В подсознании уже сложилась идея возможного убийства. И Пафнутьева он не хотел убивать. Испуганная Ольга Васильевна успела сказать ему перед смертью, что передала тетрадь зятю подруги, Пафнутьеву. Пафнутьева он знал даже лучше, чем саму Ольгу Васильевну. Подумать только – это был его близкий сосед! Прав, прав наш национальный русский гений, хоть он и из африканцев: «бывают в жизни странные сближенья»! Акиньшин судил о людях по себе и потому не поверил, что Геннадий Пафнутьев передал тетрадь в Академию наук. Во-первых, из путаной речи страшно испуганной его поведением и угрозами Семеновой он не понял, при чем здесь Академия наук и зачем это было делать в принципе, а во-вторых, любой человек воспользуется таким ценным секретом сам – зачем же отдавать? Об уме Пафнутьева он был невысокого мнения. Такому и секретный код не поможет.