«Бедная Вера Петровна! – думала она. – И ведь дочь подрастает! А сам такой невзрачный, неинтересный…» Дойдя до ворот, за которыми скрылся Пафнутьев, Сковородникова остановилась. Между дверками сквозила щелка, и Соня ее слегка расширила, заглянула во двор… Дом большой, деревянный. Два окна светятся, остальные закрыты ставнями. Во дворе еще одно строение – то ли баня, то ли летняя кухня, то ли сарай. Стройная Соня, сама не зная зачем, легко просочилась в ворота так, что они и не скрипнули. Ну что ей этот Пафнутьев и его неизвестная любовница? Тем не менее взглянуть на нее было интересно, и Соня, почти интуитивно скользнув вдоль забора, оказалась за маленьким дворовым строением – так ее из окна или с крыльца не увидят. Почти тотчас с другой стороны строения чуть скрипнула дверь, оттуда выплыла фигура женщины… В длинной юбке, какая-то нескладная, согнутая, старый бесформенный тулуп сверху. Осторожно прикрыв дверь, женщина начала возиться с замком, при этом повернулась к Соне лицом – оно было волчье. «Неужели кикимора?!» – подумала впечатлительная Сковородникова и съежилась от страха. Она почти вжалась в стену «бани», слилась с ней. Кикимора тоже скрывалась: она опасливо оглянулась на освещенные окна дома (волчья оскаленная морда повернулась…), затем осторожными шагами быстро вышла за ворота. Соню она за всеми этими предосторожностями не заметила. Сковородникова так и стояла, прижавшись к стенке, трясясь от страха. Кто это? Пафнутьев? В кикимору она не могла поверить: что-то в ней сопротивлялось. А может, все же кикимора? Рассказывают же люди… вон и Эдгар По пишет об оживших мертвецах, о переселении душ… Что за двор такой? Что за сарай? Или это не сарай? Самое главное – как бы ей отсюда живой выбраться… И чего ее в этот двор понесло?! Шла бы себе… А вот теперь!.. «Nevermore! – строго сказала себе Софья Мефодьевна – Не раскисать!» С круглыми глазами, на негнущихся ногах, ступая тихонько по примятому снегу – чтоб не скрипнул, она обошла сарай и вышла за ворота. Остановившись, внимательно вгляделась вдаль. В одну сторону, потом в другую. На улице никого не было. И тогда Софья Мефодьевна быстро-быстро, как во время кросса на малую дистанцию, помчалась по заснеженному тротуару, мимо домов с закрытыми глазницами ставней, мимо запертых высоких ворот – быстрей, быстрей! Когда влетела на центральную улицу, появились редкие прохожие. Они оглядывались на запыхавшуюся испуганную Сковородникову. Соня к этому времени умерила шаг, так как бежать уже не могла. Вот и поворот к общежитию. Без сил вбежала во двор, ввалилась в пустой коридор: счастье, что комендантша Марфа Ивановна не заложила входную дверь на задвижку – она на ночь обычно запирает. Испуганно озираясь, Соня нащупала в сумочке дрожащими руками ключ и отперла свою комнату. Ноги все еще плохо гнулись – как ватные. Сердце сильно стучало. Поэтому Софья Мефодьевна, не включая свет, уселась на единственный в комнате стул, возле письменного стола. Стол, как и стул, был щербатый, очень старый, институтский. Усевшись, Сковородникова оказалась напротив окна, в окно она и уставилась. Расчищенная дорожка слабо освещалась дальним фонарем и мерцанием снега. Тихо было за окном и пустынно. Зимний пейзаж с поникшими деревьями на краю маленького оврага (за оврагом простиралась широкая улица Свободы) действовал успокоительно. Так сидела она довольно долго и почти уже пришла в себя, когда услышала издали скрип шагов по снежной дорожке. Дорожка по эту сторону оврага вела во двор общежития и к преподавательским коттеджам. Всех жильцов Соня знала. Кто это так поздно возвращается? Шаги приближались, мужчина шел уже прямо возле окна. Нес что-то тяжелое в руке… Портфель! Видно было, что тяжелый человек перегибался в ту сторону, с которой портфель нес. Соня порадовалась, что окно не освещено. Это был, конечно, Пафнутьев. А ведь там, на улице Победы, он легко портфель нес… «Что там? Не костюм ли кикиморы?» – подумала подозрительная Соня. Глава 13 Тайная вечеря Ближе к вечеру следующего дня на кухне Соргиных было опять оживленно. Сумерки только начинали сгущаться. Сидели, как обычно, втроем – с Евлампиевым. Вчера два Александра вместе звонили Ирине, Сашкиной жене, которая находилась в Ворске на повышении квалификации, и просили узнать, что можно, о Федоре Двигуне, работавшем перед войной на заводе. Час назад Ирина позвонила мужу очень довольная: она уже кое-что выяснила. Однако, выслушав ее, Александр Второй был разочарован: добытые Ириной сведения лишь подтверждали уже известное, нового почти ничего. Федор Двигун перед войной работал токарем, жил вдвоем с матерью, отец его был репрессирован в начале двадцатых и погиб на Соловках. Федор и мать жили тихо, незадолго до войны мать, а за ней и Федор заболели туберкулезом. Федор Двигун хорошо учился в школе, рос обыкновенным советским мальчиком. В школе его не приняли в комсомол как сына врага народа. Высшее образование получать не стал, пошел на завод. На заводе почти ни с кем не общался, кроме какого-то ссыльного инженера. Что за инженер, узнать не удалось. Все это Александр Второй рассказывал, сидя на своем обычном месте возле окна в тесноватой кухоньке Соргиных. Пили чай, ели пирог с капустой, который Маша утром испекла. За окном вилась неширокая расчищенная дорожка, уже полузасыпанная снегом. Шура днем, не так давно, расчищал дорожку вокруг дома, но снег идет не прекращаясь, и, если по-хорошему, скоро снова расчищать пора. Людей не видно, здесь мало кто ходит. Но вот послышался громкий разговор – голос Марьи Алексеевны. Марья Алексеевна Астрова, декан филфака, была соседкой Соргиных. Она занимала вторую половину коттеджа. Эти небольшие уютные домики строил пединститут в начале шестидесятых, там жили в основном преподаватели. Марью Алексеевну, по прозвищу Княгиня, знали в городе все, хотя была она приезжая. Астрова приехала в Б. давно, всего через пять лет после Соргина, то есть в середине пятидесятых. Ее пригласили в Б. как дипломированного специалиста. Незадолго перед тем она защитила кандидатскую диссертацию «Материализм Н.А. Добролюбова в контексте литературной критики шестидесятых – семидесятых годов». В Б. поначалу заведовала кафедрой литературы, а потом стала деканом. Сейчас Марье Алексеевне почти шестьдесят. Одевается она дорого и ярко, окрашенные перекисью волосы укладывает в высокую прическу, говорит уверенно и громко (она слегка глуховата). Отношения с Марьей Алексеевной у Соргиных хорошие, иногда даже ходят друг к другу в гости. Сейчас Княгиня в каракулевой шубе и узорчатом, тонко пряденном оренбургском платке шла по дорожке со Сковородниковой – молодой преподавательницей, недавно поселившейся в общежитии. Сковородникова была в шубке из искусственного меха и сером пуховом платке – такие платки вязали в Б. многие женщины – это был местный промысел, во всех окрестных селах разводили для него пуховых коз. – Заходите, Софья Мефодьевна! Посмотрите мои книги! – громогласно приглашала Астрова. – А то три месяца живете – вон, уже и с математиком познакомились, а у меня ведь еще не были! – Обязательно зайду, – отвечала Сковородникова. – И вы заходите, тем более мы соседи. А к Соргиным я иду, чтобы книги отдать. Мне Мария Борисовна Эдгара По давала почитать – для лекции нужно было. Последнее она добавила, как бы извиняясь. Действительно: к человеку с другой кафедры идет, а у своих еще не у всех была. В Б. в то время люди ходили в гости часто. Телефоны имелись мало у кого, поэтому прийти просто так, без предупреждения, считалось нормальным. Княгиня Марья Алексеевна пошла по дорожке дальше вокруг дома – на свою половину, а Сковородникова стала подниматься по ступенькам на крыльцо Соргиных. Не дожидаясь звонка, Маша пошла открывать. Два Александра примолкли и слушали возгласы из прихожей – кажется, Сковородникова стеснялась зайти, – и скоро обе женщины вошли в кухню. Сразу стало очень тесно – кухня рассчитана только на троих, и Маша с Шурой затеяли переносить чаепитие в большую комнату. Большая комната выполняла функции гостиной и столовой, так что чайные приборы и еда совершенно естественно разместились на обеденном столе. Разговор продолжили уже четверо. С Софьей Мефодьевной присутствующие были знакомы пока не очень хорошо. Разница в возрасте, как и работа на разных факультетах не располагали к близкому знакомству. Однако в Б. важен был самый факт соседства. «Общежитские» – так они себя называли – общались близко, да и проживающих в близлежащих коттеджах – в основном тоже бывших общежитских – привечали. За столом в гостиной вначале говорили об Эдгаре По (Софья Мефодьевна опять взялась благодарить за книжку), потом перешли на студентов (тема студентов всегда основная для преподавателей). Потом Софья Мефодьевна, наконец, достаточно освоилась за столом и рассказала о встрече с кикиморой. После вчерашнего потрясения она весь день, с самого утра, думала: кому бы рассказать? Прасковья Ивановна в данном случае не подходила – распространит по всему общежитию, институту и даже городу, это к гадалке не ходи. Заболотский… Но он, скорее всего, не поверит Софье, начнет иронизировать на тему, как опасно девушкам гулять так поздно в одиночестве и какая этот Пафнутьев демоническая натура – Софью Мефодьевну уже покорил: должно быть, ему костюм кикиморы идет… Чего доброго, и Пафнутьеву что-нибудь подобное скажет! Нет, Заболотскому говорить тоже нельзя! С Алиной Родионовой Соня никогда секретами не делилась – они недолюбливали друг друга. А муж ее на кухню вообще никогда не выходил. Ну не к кому обратиться! И тут Сковородникова вспомнила про Марию Борисовну Соргину. И повод навестить ее есть: книжку отнести. Они были мало знакомы, однако женщина ей показалась отзывчивой, очень порядочной и умной. И так внимательно слушала Сонины рассказы! Правда, Софья немного стеснялась мужа Марии Борисовны – этого знаменитого Александра Первого. Говорят, он почти гений. Но надеялась, что он будет сидеть у себя в кабинете, а она поговорит с женой тихонько на кухне… И вот неудача: попала на общее чаепитие, да еще Александр Второй здесь… С ним она тоже была мало знакома и слегка его побаивалась. Минут через тридцать разговоров в уютной гостиной оба Александра перестали ей казаться страшными. Ну, пожилые дядьки… Один (Александр Первый) с большими пышными усами, а сам маленький, второй (Александр Второй) сам большой и без усов. Ну, кажется, действительно оба очень умные – что тут такого?! Ведут себя совершенно просто, веселые. А Марии Борисовне она уже давно доверяла. И Сковородникова рассказала троим собеседникам про свое удивительное приключение поздним вечером вчерашнего дня. Конечно, догадки, что Пафнутьев изменяет жене, опустила: только не хватало сплетничать, да и откуда она знает… Слушали очень внимательно и серьезно. – Софья Мефодьевна, – сказал Александр Второй, когда она закончила рассказ. – Это ведь по улице Победы вы шли из тринадцатой школы домой? А ворота такие большие, красивые, резьба в виде птички? – Верно! – согласилась удивленная Соня. – Так ведь это, по всему, дом, где теща Пафнутьева живет! Ворота с птичкой, флигелек во дворе, слева сразу от ворот… Ничего нет удивительного в том, что он к теще поздно вечером зашел. Возвращался с автовокзала, ездил, должно быть, к родителям в Грибановку и по дороге зашел к теще. Вас смутило, что портфель потяжелел… Так мало ли что ему теща дала. Она раньше на мелькомбинате работала, ей муку и сейчас носят… У Пафнутьева с Тамарой, матерью Веры, хорошие отношения. Тамара им помогает. Она переживает, что живет семья дочки небогато: Пафнутьев ведь не защитился – старший преподаватель, зарплата маленькая. А он машину мечтает купить. Я ближайший сосед Тамары, поэтому знаю. Соня испытывала сдвоенное чувство разочарования и удовлетворения. Вот и разрешилась одна загадка! А она-то чего только не надумала! Но все же… – А кикимора? – спросила она. – Кто это такая, в волчьей маске? Это не Пафнутьев был в маске и костюме с длинной юбкой? Тогда кто? Что она там, во флигеле, делала? И вышла из флигеля ночью зачем? – А вот это интересно! – сказал Александр Второй. И посмотрел на Александра Первого. – Интересно! – согласился тот. И очень серьезно обратился к Соне: – Софья Мефодьевна, вы никому про эти встречи не рассказывали? Про Пафнутьева и про кикимору? – Нет, – покачала головой Соня. – Дело в том, что соседкой Пафнутьевской тещи Тамары была Ольга Васильевна Семенова, которую, как вы знаете, недавно убили. И некоторые утверждают, что убила кикимора… Или некто в костюме кикиморы. Думаю, вы понимаете, все, что сейчас вокруг этого дома происходит, серьезно. И даже, может быть, опасно. Так что вы не зря испугались вчера. Я думаю, для вас главное – больше никому об этих встречах не говорить. Не рассказывайте никому. А мы с Александром Николаевичем попытаемся выяснить, что за кикимора там ходила. – Может быть, в милиции стоит рассказать? – спросила Сковородникова. И Мария Борисовна согласно ей кивнула. – Да, – поддержал и Евлампиев. – В милицию сообщить нужно. Только, пожалуйста, не делайте этого сами. Не ходите в милицию. Самое главное, никому, даже милиционерам, ничего не рассказывайте. В милицию мы с Александром Павловичем обратимся и все выясним. – Павлов? – спросил его Александр Первый. – Я думаю, Павлов, – кивнул Александр Второй. – Больше не к кому идти.