«Он без приказа хозяина слова не скажет», – понял следователь. Пришлось прекращать этот бесплодный разговор. Он оформил документы и распорядился, чтобы Вернова и его слугу отправили в тюремный замок. Пока вопросов было больше, чем ответов. Воскресный день был уже испорчен, поэтому Иван Васильевич добил свой выходной еще одним следственным действием. Он поехал на площадь Нового базара и провел обыск в мелочной лавке. Мышьяка более обнаружить не удалось, но все равно ловкого торговца надо привлекать к ответственности за торговлю опасным товаром, благо здесь доказательства есть: показания самого Вернова и слова Железманова тоже будут приняты судом во внимание. Лавочник был страшно перепуган и с испуга подтвердил, что уже неоднократно продавал мышьяк господину Вернову, но как тот хочет использовать опасное вещество, не знал. – Он говорил, что ему нужно устроить фейерверки, – испуганно твердил торговец смертельным порошком. Тут, в торговых рядах, Иван Васильевич приобрел толстую шелковую нить. Вечером у себя на квартире он погрузился в эксперименты. Он сложил несколько нитей, скрутил их и стал пытаться разорвать. Это чуть было не кончилось порезами кожи ладоней. Пришлось искать перчатки. Однако это не слишком облегчило задачу, теперь нитки не резали руки, но рвались крайне неохотно, требовали очень больших усилий. Наконец, Ивану Васильевичу удалось разорвать несколько нитей. Даже без лупы было видно, что нитки разной длины и сильно разлохматились. Потом были использованы ножницы. Ими Иван Васильевич разрезал пару нитей. Край получился намного ровнее и в большей степени напоминал тот, который был у найденной кисточки. Выходит, Вернов сказал правду: кисточка не могла быть просто так оторвана. Кисточку ОТРЕЗАЛИ! А потом вложили в руки несчастной Дуни. Получается, что на Вернова специально наводили? Но кто? Петр говорит, что в доме и в самом деле двери не закрываются. Никто не обращает внимания на других. При желании вполне возможно вначале проникнуть в комнату, украсть амулет, отрезать кисточку, потом вернуться и положить оставшуюся часть амулета в виде трех монет в книгу. Хотя зачем проникать? Можно зайти под каким-либо благовидным предлогом, поговорить о том о сем и незаметно положить амулет в карман. Благо он не занимает много места. А потом можно прийти и попросить дать что-нибудь почитать и, получив право легально копаться в книгах, вложить монеты в журнал. Зазнаев задумчиво крутил в руках обрывок шелковых ниточек. Утром казалось, что преступление раскрыто, что виновный обнаружен, а сейчас в этом были большие сомнения. Вроде и есть улики в отношении этого Вернова, но шаткие они очень. Бывший дипломат человек грамотный да еще в подмогу адвоката найдет. Тот разобьет все эти факты в пух и прах, заставит присяжных шелковые нити рвать. Причем в прямом смысле этого слова: принесет в зал суда шелковые нити и предложить присяжным проводить эксперименты. И оправдают они его, как пить дать, оправдают. Да дело не только в защитнике. Его совесть следователя не позволяла оставить сомнения не разрешенными. Словом, ситуация почти та же, что и с дворником, который уже сидит в тюремном замке. Сейчас к ним присоединились Вернов и китаец Ли. Прямо хоть вывеску делай в тюрьме: «Коллекция подозреваемых по делу преступлений в имении Сабанеевых». А что толку от этой коллекции? Фемида хоть и женщина, но оптовые закупки ее вряд ли устроят. Одного подозреваемого, но с неопровержимыми уликами ей не заменить несколькими, но с уликами шаткими. Надо работать дальше. В первую очередь продолжать собирать данные про членов семьи Сабанеевых, писать запросы в различные инстанции. Конечно, надо еще раз допросить всех задержанных, может, проявится еще что-нибудь. *** Петр Андреевич по дороге в Солотчу был занят сочинительством. Он прекрасно понимал, что к обеду опоздал, солнышко уже постепенно клонись книзу, сосны отбрасывали на дорогу длиннющие тени. Как уже говорилось, старуха требовала, чтобы к обеду собирались все и без опозданий. Опоздавшего ждал строгий выговор. С завтраком было проще: каждый ел, когда хотел. Агафья к этому приспособилась, стряпая завтрак так, чтобы быть готовой кормить всех на протяжении часов трех. Она или варила горшок гречневой каши и потом каждому подавала с молоком, или, завидев нового человека за столом, разбивала на сковородку пару яиц и посыпала их зеленым луком, или у нее наготове стоял горшочек с жидким тестом и она в мгновение ока пекла румяные блинчики. Вечером тоже было проще: подавались пироги, варенье, холодные закуски. А вот с обедом было все строго. Сегодня Петр обед прогулял, от пережитого чувства голода он не испытывал, но с Сабанеевой объясняться придется. Он не Вернов и не Петровский. Эти они могли себе позволить время от времени не появиться к семейному обеду. Вот про Петровского говорят, что иногда он по несколько дней дома не появлялся. Старуха по этому поводу всегда бесилась, но наталкивалась на холодное презрение. Но Железманов не племянник. Он гувернер – наемный работник, который должен выполнять свои обязанности, в том числе и во время обеда. Ему прогул обеда не простят: за мальчиком присматривать некому, в том числе и за обедом. В конце концов, Петр решил свалить все на пациента, который был перед ним у зубного врача и устроил форменную истерику и из-за этого прием сильно затянулся. Однако объяснять ничего не пришлось. В усадьбе его встретили перепуганные лица. Железманов встревожился не на шутку: вдруг, пока он отсутствовал, опять произошло преступление? К счастью, Павлик живой и невредимый стоял рядом с террасой. – Извини, я опоздал к обеду, врач очень долго вел прием. Что-то случилось? – Да, случилось, бабушке и ее горничной призрак явился! – Призрак? – Петр был озадачен, он все же был склонен больше верить, что это домыслы не очень образованных крестьян. – Ага, меня вот поставили доктора встречать. – Доктора? Он, что, ранил Мария Михайловну? – Нет, но ей плохо очень теперь, она теперь лежит в спальне и стонет. У нее Агафья хлопочет. – А почему Агафья, а не горничная? – Так ей тоже плохо, она тоже лежит, только во флигеле для прислуги. – Слушай, ты можешь поподробнее рассказать, что случилось и как? Вы на молебен в монастырь ходили? – Да, ходили. Отстояли службу, вернулись обратно. Я попросил разрешения поиграть в саду, бабушка разрешила, а сама со своей горничной пошла в дом, сказала, что хочет прилечь перед обедом. – А дальше что? – Ну, я видел, что они в дом вошли. А потом как раздастся крик, страшный такой! – Кто кричал? – Бабушка и Люся. Я побежал к дому. Из дома бабушка выходит, шатается, бледная и повторяет «он там, там» и показывает рукой на дом. А из дома горничная выходит, точнее не выходит, а просто выползает, за стенку держится и тоже бледная и вся трясется. Вышла на крыльцо и прямо на землю села. Впрочем, бабушка тоже на траву опустилась, я подбежал, пытаюсь ее поднять, а она даже встать не может, все твердит: «Призрак». Минут через пять она немного успокоилась, тут другие слуги подбежали, Агафья ей воды принесла из колодца. Бабушка попила, ей чуть полегчало. Ну ее попытались в дом отвести, а она даже заходить боится, говорит, что там призрак. – А Люся что говорила? – Ничего, она вообще, кажется, чувств лишилась. – Ну а дальше что было? – Мы бабушку в дом отвели, только она наотрез отказалась заходить в дом через главный вход, мы ее отвели через заднюю дверь. Это получилось намного дольше, так как бабушка так напугалась, что еле шла. Вот. Ее отвели в спальню, за врачом послали. Я вот его караулю. «Сильно напугалась старуха, если пошла через заднюю дверь и поднялась по черной лестнице, при ее-то снобизме», – подумал Петр Андреевич. И это было очень точное наблюдение. В доме было два входа: главный, он через переднюю вел в гостиную, и в гостиной была лестница, которая вела на второй этаж. Это был парадный вход для гостей дома, самой Сабанеевой и ее домочадцев. Второй вход был задний, то есть со двора, он вел в коридор, куда выходили двери кладовки и кухни. Там же была еще одна лестница на второй этаж. Этот ход и лестница предназначались для прислуги. Правда, мальчик Павел, а иногда и Вернов, и даже Петровский пользовались и этой лестницей. Мария Михайловна считала, что ниже ее достоинства подниматься и спускаться по ступенькам для прислуги. Ей же вторила и Настя. Поэтому, если Сабанеева потребовала, чтобы ее провели по этой лестнице, то она и в самом деле была не просто сильно напугана, а напугана до смерти. Но вслух этого Петр не сказал, а только спросил: – Молодец. А больше сегодня ничего странного не было? – Да вроде нет, Николай Сергеевич вот только тоже из города не приехал. И его слуги Ли нет дома. – А остальные все дома? – Да, все. – А посторонних не было? А может, кто в гости приезжал? – Нет, гостей не было. В этот момент к воротам подъехала коляска, и из нее вышел мужчина средних лет с небольшим чемоданчиком. Приехал врач. – Здравствуйте, Владимир Петрович, – поздоровался мальчик. – Здравствуйте, юноша, судя по тому, что Вы меня встречаете, моя помощь понадобилась не Вам. – Да, бабушка заболела. Павлик повел врача в дом. Петр на ходу дал ему указание: – Проводишь доктора и иди к себе в комнату, я сейчас приду, и мы позанимаемся. Сам же Петр Андреевич направился во флигель, где жила прислуга. Ему хотелось поговорить с девушкой. Люся лежала на кровати, лицо ее было бледным, к голове она прижимала тряпку, смоченную в воде. – Люся, ты как? – Ой плохо, тошнит, как будто тухлятины поела, голова плывет, все прыгает: стены, потолок. Сил встать нет. – А ты можешь рассказать, что случилось? – Призрак приходил, видимо, хотел всю нашу семью извести. Ой за что нам это, господи? Железманов слушал причитания девушки. Было видно, что она напугана и напугана очень серьезно. Вот только как узнать, что ее напугало так сильно? – Расскажи, где и что ты видела. Это было, когда вы вернулись из монастыря? – Да, ходила барыня, Павлик и я. Когда мы вернулись, Павлик попросил разрешения не идти в дом. Мы с Марией Михайловной вошли в переднюю. Передней в доме называли небольшое помещение, которое следовало сразу же за входной дверью. Там не было окон, стояло большое зеркало, кресло и небольшой диванчик, еще была пара полочек, на которые ставились различные фарфоровые безделушки плюс еще цветочный горшок. Цветок, впрочем, рос плохо, видимо, ему не хватало света. Словом, это помещение было предназначено для приветствия гостей: вошли, сняли шляпы и пальто, отдали их горничной, пригладили перед зеркалом волосы и дождались приглашения проследовать в комнаты. Или тут же получили отказ, то есть услышали, что сегодня гостей не принимают, развернулись и ушли. Электричества в доме не было, поэтому комната освещалась или керосиновой лампой, или тремя свечами в подсвечнике. Но чаще переднюю не освещали вообще: было достаточно света, который проникал из комнат дома. Летом обитатели дома просто ее проходили, не задерживаясь, ибо снимать верхнюю одежду нужды не было. Поэтому если не ждали гостей, то лампу в переднюю не приносили. – Так. И что было в передней? – Там был призрак. Он был такой страшный! – А как он выглядел? – Он страшный был! – Страшный – это как? Ну, расскажи более подробно, – настаивал Петр. – Может, он был похож на кого-то, может, он был одет во что-то, или это было что-то белое, бесформенное? – Нет, он выглядел как монах, так же в рясе был. – Так, может, это был монах? К вам же ходит отец Сергий. Вот он мог стоять в передней. Однако девушку такое простое объяснение не устроило. – Не мог это отец Сергий быть. Мы его в монастыре видели, поздоровались, благословения попросили. И речи не было, чтобы ему к нам идти, да и не успел бы он нас обогнать, дорога из монастыря к нам одна. И на лицо это тоже не отец Сергий. – Тогда, может быть, другой монах был? Тут их много. – Нет, не мог быть другой монах. Этот, он же не на полу стоял. Он в воздухе парил, и даже под потолок поднялся, а потом руку поднял и вообще вытянулся под потолком. Сгубили невинную душу, вот она теперь и мается. – Какую невинную душу? – Как, Вы разве не знаете, задумали как-то раз помещики царицу нашу извести, вот здесь в Солотче заговор и готовили, а монах из монастыря про то узнал и решил им помешать, а они его убили, вот теперь его душа и мается. – Ну, если это душа монаха, который хотел помешать заговору и даже пострадал за это, то он не может быть злым, может, его не стоит так бояться? – попытался воззвать к логике Петр. Но это было бесполезно. – А, это он в этом мире был такой хороший, ТАМ люди другими делаются, он теперь может быть очень злым. Он отмщения ищет, поэтому он и предшественника Вашего убил, и Дуню ранил, а теперь вот за мной пришел. Девушка зашлась в истеричных рыданиях. – Ну, не надо так убиваться, может, он тебя не тронет. Ведь сейчас не тронул же, – молодой человек уже не знал, какие аргументы ему придумать. Хотя через минут пять ему удалось немного успокоить девушку. Все же опять опыт в воспитании двух сестриц что-то значил. Сестры Железмановы, конечно, не были отчаянными плаксами, но все же они женщины! Поэтому немного успокаивать истерики молодой человек умел. Однако больше узнать ничего не получилось. Петр пошел в дом, в ту самую переднюю, где все произошло. Там было все как обычно, ничего подозрительного, на первый взгляд. Единственно только, когда Петр втянул в себя воздух, то ему показалось, что присутствует какой-то необычный запах. Вроде как сладким чем-то пахнет. Вот только в самом доме этого запаха нет. Железманов осмотрел все. Пол, кресло, диванчик. Вроде ничего, что заслуживало бы внимания. Хотя вот это что? Если внимательно присмотреться, особенно чуть наклоняя голову, чтобы поймать изображение в косо падающем свете, то можно было заметить на полу следы. Как уже упоминалось, на полочке стоял чахлый цветок. Чахлый-то он чахлый, но поливать его время от времени поливали. Причем, возможно, даже чересчур. И как в таких случаях бывает, вода, пройдя горшок, лилась на пол, оставляя там лужи. Вот в эту лужу кто-то и ступил и потом прошелся мокрыми ногами по полу. Отпечаток был едва виден, но все же было ясно, что это не сапоги прошли и не ботинки, и уж точно не дамские туфли. Следы были округлой формы, словно неизвестный шел в валенках. Но летом валенки не носят. Валенки не носят, а вот лапти вполне. Если приглядеться, то внутри следа можно даже было увидеть рисунок в клеточку. Опять человек в лаптях. На деревянном полу нельзя было оценить глубину следа, нельзя было решить, хромал человек или нет, но все же совпадений слишком много. Надо сказать, что прислуга в доме Сабанеевых редко заходила в дом в лаптях. Старухе это казалось моветоном, она требовала, чтобы слуги одевали кожаную обувь, тем более что платила она прислуге не так, чтобы роскошно, но не совсем нищенски. Потом Железманов подошел к стене, где имелись полочки под фарфоровые фигурки. Вот здесь уже было что-то интересное. Нельзя сказать, что прислуга дома Сабанеевых плохо выполняла свою работу, и дом был погребен под слоями грязи. Но стояло лето. Летом пыль собирается быстрее. Поэтому на этих полочках пыль немного, но была. Так вот в этой пыли можно было заметить небольшой кружок, словно кто-то поставил что-то круглое, а потом убрал.