– Нет, не зря, ты молодец, что меня позвала. – Дуня, может, ты все же расскажешь, зачем заходила тогда на кухню? – напомнил Иван Васильевич про прерванный разговор. Но опять ничего не получилась. Девушка покраснела, потом начала шмыгать носом и приговаривать: – Дура я, дура, не надо мне было Вас беспокоить. Зазнаев опять был вынужден уйти ни с чем. Он приехал в имение и объявил, что господин Вернов и его слуга арестованы, так как покупали на рынке яд. Потом обыскал комнату задержанного, залезая во все ящички и уголки. Правда, ничего преступного на первый взгляд вроде не нашел: ни оружия, ни подозрительных порошков. Подивился разным восточным штучкам, потрогал ладонью музыку ветра, вслушиваясь в тонкие звуки. Потом обратил внимание на бумаги. Их было много. Письма, записная книжка с адресами, какие-то тексты и даже стихи. «Похоже, и в самом деле подрабатывал переводами», – подумал следователь. Но это требовало более тщательного изучения, поэтому все бумаги были аккуратно сложены, перевязаны. Это Зазнаев возьмет с собой. Так, что еще? Тут его взгляд упал на книжную полку: под лучом солнца явно стал виден тонкий волосок. Иван Васильевич достал из кармана пинцет и аккуратно снял волосок. «Явно не хозяина комнаты – длинный и светлый, скорее всего женский, мужчины такие длинные волосы вроде не носят. Значит, в комнате была женщина», – прикинул он. – Скажите, а Николай Сергеевич не мог привести к себе даму? – спросил следователь горничную Наташу и Романа Петровского, которые были понятыми при обыске. – Нет, никогда, – покачала головой Наташа. – А кто убирался обычно в его комнате? – Я, – откликнулась Наташа. Следователь посмотрел на служанку. У девушки были длинные волосы, но цвет сопоставить с находкой было трудно. Один единственный волосок казался совсем светлым, более светлым, чем волосы девушки, но судить о цвете волос достаточно трудно. Все вместе они могли казаться другого цвета, чем отдельный волосок. Тем более что на свету летом волосы выцветают. Самое главное, у девушки все волосы были плотно заплетены в косу. По идее ни один из них не должен был выпасть. Словом, и тут неопределенность. Закончив обыск в комнате, следователь потребовал показать место, где закопали собачку барыни. Ему указали на бугорок в лесу. Зазнаев потребовал выкопать труп животного, несмотря на протесты прислуги (жара, процессы разложения уже начались, могилы вскрывать, пусть даже животных, дело малоприятное и вонючее). Но разве можно отвертеться от требования закона? – Мы проведем экспертизу и узнаем, от чего умерла собака. Возможно, ее отравили и нельзя исключать, чтобы не планировалось новое отравление. Уже людей, – зловеще пояснил следователь. Потом он стал допрашивать всех членов дома. Брат и сестра Петровские, как положено, допрашивались отдельно. Но их показания были крайне схожи: – Темный он человек, этот дипломат. – Это в каком смысле, он вроде образованный? – Да я не в смысле образования, – пояснил брат. – В смысле не ясно, что у него за душой. Вечно цитирует своего Лао-цзы, даже не понятно, что хочет сказать. А еще образованным человеком себя выставляет. – Вредный он, чего он сюда приперся? – вторила его сестра. – Что ему, что ли, надо наследство отписать? С какой стати? Его здесь сколько времени не было! Не то что я, все время здесь, тетушке угождаю. – А не рано ли Вы делите наследство Вашей тетушки? Она еще в добром здравии, как я понимаю, – искренне удивился следователь. – Ой, да она только и делает, что за голову и грудь хватается, мол, помирает, а относительно наследства Мария Михайловна сама об этом только и говорит. Это ее любимая тема разговоров: кому что достанется. То она заявляет, что все завещает брату, хотя зачем ему старухины деньги, у него жалование и имение есть. То заявляет, что отпишет все Павлику, а он седьмая вода на киселе. А то вообще у нее крыша съедет, она начинает говорить, что все монастырю отпишет. Сидит со своей собачкой уродливой нянчится и сюсюкается. – Я так понимаю, Вы собак не очень любите? – Ой, да что эту стерву любить, только и пытается всех покусать. – А вот Вы говорили, что брату наследство не нужно, так как он служит, и у него имение. Но вроде у Вас тоже есть имение? – Да, есть небольшое. Только дохода от него… – барышня многозначительно махнула рукой. – Ну а потом я же девица, мне приданое нужно, а они сами могут заработать. – В принципе и Вы можете работать. Аттестат гимназии дает право преподавать, – не удержался Зазнаев. Конечно, преподавать или служить гувернанткой шли совсем от бедной жизни или, имея определенные благие цели, но тут Зазнаев просто не мог удержаться, уж больно коробили эгоистичные рассуждения девушки. Весь мир ей должен. Вот только почему? – Ну вот еще! Чужих придурков терпеть, я и так здесь много чего терплю. Все только временами здесь бывают, а я круглый год. Все время с этой старухой. Следующим собеседником Ивана Васильевича стала сама хозяйка дома. Выглядела она неважно: бледная, усталая, она сидела в кресле у открытого окна. Рядом хлопотала Люся. Правда, она тоже выглядела не очень, тоже бледная, пару раз ее даже качнуло. Но если хозяйка имела возможность приходить в себя от вчерашнего недомогания в кресле, то горничной как следует поболеть не дали, надо кому-то ухаживать за капризной хозяйкой, подавать ей чай с лимоном, который в обилии советовал пить врач. – Как Ваше самочувствие? – начал следователь. – Плохое. Но ведь после этого Вы не оставите меня в покое? Зачем задавать пустые вопросы? – Да, к сожалению, я не могу отложить наш разговор, но постараюсь быть кратким, – ответил Иван. – Вы в курсе, что Ваш племянник Николай Вернов задержан, так как покупал на рынке яд? – Да. А зачем он ему? Он хотел отравить меня, как отравил мою несчастную Жули? – Не знаю пока. Я пока не уверен, что собаку отравили именно мышьяком, но завтра это будет ясно. – Бедная Жули. Никто не понимал меня так, как она, никто не любил меня так, как она, поэтому ее тут все не любили. Черствые люди, не любят собак, – причитала пожилая женщина. «Ну да, если ты почти каждый день заявляешь, что твоя Жули лучше всех и деньги надо завещать ей, то чего удивляться, что собачонку не любили. Вообще, неужели она не понимает, что стравливая своих потенциальных наследников, она фактически настраивала всех против себя?» – мелькнуло в голове Зазнаева. Однако женщине такая простая мысль в голову не приходила. Она продолжала рассуждать в своем духе: – Быть богатой – очень тяжело, мало того, что это накладывает на тебя разные обязательства, надо заботиться, как подобает истинной христианке, о своих бедных родственниках, так эти родственники еще начинают тебя ненавидеть. Я честно выполняю свой христианский долг, я подыскала хорошую партию для своей племянницы Насти, он деловой человек, сумеет наладить дела в ее дохлом поместье. Я дала кров ее братцу, которому захотелось отдохнуть от столичного шума, я также приютила Николая, который вышел в отставку и приехал сюда, и я плачу за обучение Павлика, он живет почти целый год в гимназии на всем готовом. А что я получаю в ответ? Они все желают моей скорейшей смерти, все не любят меня, говорят колкости. Павлик говорит вроде вежливо, а видно, что избегает даже рядом находиться со мной. Что ему стоит посидеть чуть-чуть со мной? Подать веер, почитать вслух книгу? – Сабанеева тяжело вздохнула. «Да, ей не понять, что любовь можно получить только за любовь и ласку. Конечно, мальчик будет избегать бабушку, если та не просто не считает нужным хотя бы немного приласкать, но и популярно объясняет, что собака ей дороже ребенка», – опять подумал Иван Васильевич, но, естественно, снова промолчал. Он приступил к новому этапу разговора: – Вы бы не могли рассказать о вчерашнем происшествии? – Ой, это было так ужасно! – И все же, что Вы видели? – Призрака! – Где? Тут, в доме? – Да, вошли мы с Люсей в переднюю. А там! – старуха в ужасе приложила руки к груди. – Что именно? – Призрак! – А описать Вы его можете? Как он выглядел? На кого был похож? Одет во что? Может, звуки какие издавал? – Нет, звуков никаких не было. Одет, как и положено архиерею. В клобуке, рясе, на шее панагия. В одной руке посох, а другую поднял так, вроде как благословляет. – Он молчал, это я понял. А может, еще что-то странное было? Может, музыка играла, может, дым шел? – Ни музыки, ни дыма, – категорично мотнула головой женщина, но потом слегка задумалась и добавила: – Запах был странный. – Чем странный? На что похоже? На духи, навоз, травы пахучие? – оживился Иван Васильевич. Разговор про запах возникал за сегодняшнее утро уже второй раз. – Да вроде как варенье варят, сладким таким пахнуло, вот только не давала я распоряжение варенье варить, – Мария Михайловна в этот момент выглядела слегка растерянной. Как же так: без ее ведома варенье варили? – Люся, а ты тоже архиерея видела, и запах варенья чувствовала? – неожиданно спросил Зазнаев горничную. – Нет, вроде обычный монах был, а запах был такой, словно кулич на Пасху готовили, – испуганно произнесла та. – Вот вечно ты все путаешь, дурочка деревенская, никакой это не монах был, а именно архиерей. Что я обычного монаха от архиерея не отличу? И Пасха уже давно была, как могло куличом пахнуть? Вы ее не слушайте, она, конечно, в целом исполнительная, но умом ее явно Бог обделил, – возмутилась Сабанеева и отмахнулась от девушки, как от мухи. – Хорошо, Вы видели архиерея. А Вам не пришло в голову, что это мог быть настоящий архиерей? – Да откуда же ему тут взяться? А потом он такой прозрачный и в воздухе словно парит и руку то поднимет, то опустит, вроде как благословить хочет, а потом передумал. Видимо, пришел он за моей душой. – Почему именно за Вашей? – Деньги у меня есть, и вообще он всех помещиков пытается извести, ведь это они его сгубили, они заговор против царя задумали, и он их выдал. Вот они его и зарезали. Теперь ходит по домам богатых помещиков и мстит им. – А я слышал, что вроде как он таким образом послание пытается передать, вроде как беда какая-то надвигается. Может, война будет, голод или еще что-то похожее, – робко вставила свою версию Люся, и тут же было осмеяна хозяйкой. – Ага, как же! Не говори глупостей. Вот ты, глупая, подумай, зачем ему это? Ты говоришь, что монах приходил. Ну как монах, обычный монах, мог узнать про заговор дворянский? Архиерею это было гораздо сподручнее. Вы согласны со мной? – обратилась она с вопросом к следователю. Тот уклонился от ответа: – Не знаю, я обычно борюсь со злом, которое происходит по эту сторону жизни. Зло потустороннее мне встречается впервые. Сабанеева в это время повернулась к горничной и приказала: – Подай мне веер. Девушка потянулась за указанным предметом, но неожиданно пошатнулась и чуть не упала. Бледность лица и выступившая испарина явно свидетельствовали, что девушке плохо. Зазнаев поддержал ее, а потом обратился к Сабанеевой: – Марья Михайловна, мне кажется, что Вам надо отпустить Люсю отдохнуть. Вы же видите, что ей нездоровится. – А что, я сама за собой буду ухаживать? Мне доктор покой прописал! – Можно позвать другую горничную. – Да, но другая плохо знает, что мне нужно, – капризно произнесла дама. – Мне кажется, что Вы настолько умны, что можете это объяснить в двух словах. Если Вам врач прописал покой, то скорее относительно Вашей прислуги он бы сказал так же. Старуха капризно поводила глазами, но на Люсе и в самом деле не было лица, наконец, вердикт был вынесен: