Поставив локти на бювар, он вздохнул: — Рассказывайте. — Я снова легла, но никак не могла заснуть. Пыталась понять, что со мной случилось, и не понимала. У меня уже не было четкого представления о времени. Вы знаете, как это бывает. Кажется, что следуешь за мыслью, но в действительности в ее ходе появляются как будто провалы. Должно быть, я несколько раз забывалась сном. Один или два раза мне почудился шум, доносящийся снизу, шум, который производил мой муж, ворочаясь на кровати. По крайней мере, я так думала. Один раз — уверена в этом — я уловила стон и решила, что ему снится кошмар. Это был не первый раз, когда он стонал и дрался во сне. Он мне рассказывал, что в детстве страдал лунатизмом, и приступы неоднократно повторялись, уже когда мы были женаты. Жизель продолжала тщательно подбирать слова, говоря без эмоций, словно рассказывая где-то услышанную или вычитанную историю: — В какой-то момент я услышала более громкий звук, как будто на пол упало нечто тяжелое. Мне стало страшно, и я не знала, стоит ли подниматься с постели. Я прислушалась, и мне почудился хрип. Тогда я встала, набросила халат и бесшумно направилась к двери. — Вы не видели вашу сестру? — Нет. — И никаких звуков в ее спальне не слышали? — Нет. Чтобы заглянуть в комнату на первом этаже, надо было спуститься на несколько ступенек, а я никак не могла решиться сделать это, осознавая грозящую опасность. Но все-таки, хоть и с неохотой, сделала это. Нагнулась… — На сколько ступенек вы спустились? — На шесть или семь. Я не считала. В мастерской горел свет, включена была только настольная лампа. Ксавье лежал на полу на полдороге между его кроватью и винтовой лестницей. Выглядело это так, будто он полз и все еще пытался ползти. Он приподнялся на локте левой руки, а правую вытянул к револьверу, лежавшему сантиметрах в тридцати. — Он вас видел? — Да. Подняв голову, он с ненавистью смотрел на меня, лицо у него было искажено, на губах пена. Я поняла, что, когда он, уже слабея, с оружием в руке шел к лестнице, чтобы убить меня, силы его оставили, он упал, и револьвер отлетел за пределы его досягаемости. Полуприкрыв глаза, Мегрэ ясно видел мастерскую, поднимающуюся к потолку лестницу и тело Мартона там, где он его нашел. — Вы продолжили спускаться? — Нет. Осталась на том же месте, не в силах отвести от него глаза. Я не знала точно, сколько сил у него осталось. Я была зачарована. — Как долго он умирал? — Не знаю. Он одновременно пытался схватить оружие и заговорить, выкрикнуть мне о своей ненависти. В то же время он боялся, что я спущусь, схвачу револьвер и выстрелю. Очевидно, отчасти по этой причине я и не стала спускаться. Сама не знаю, я не думала… Он задыхался. Его сотрясали спазмы. Я подумала, что его тоже вырвет. Потом он издал вопль, его тело несколько раз дернулось, руки вцепились в пол, и наконец он замер в неподвижности. — Не отводя взгляд, она добавила: — Я поняла, что все кончено. — И тогда вы спустились, чтобы убедиться в его смерти? — Нет. Я знала, что он мертв. Не могу сказать, почему я была так убеждена в этом. Поднялась к себе в спальню и села на кровать. Мне было холодно, и я накинула на плечи одеяло. — Ваша сестра так и не вышла из комнаты? — Нет. — Однако вы только что сказали, будто он издал вопль. — Совершенно верно. Она наверняка его слышала. Не могла не слышать, но осталась в постели. — Вам не пришло в голову вызвать врача? Или позвонить в полицию? — Если бы в нашем доме был телефон, я, возможно, так и сделала бы. — Который был час? — Не знаю. Я даже не подумала посмотреть на часы. Я все еще пыталась понять. — Если бы у вас был телефон, вы бы не поставили в известность о случившемся вашего друга Харриса? — Конечно нет. Он женат. — Итак, вы, даже приблизительно, не знаете, сколько времени прошло между моментом, когда ваш муж умер у вас на глазах, и примерно шестью часами утра, когда вы пошли к консьержке позвонить? Час? Два часа? Три? — Больше часа, в этом я готова поклясться. Но меньше трех. — Вы ожидали обвинения в убийстве? — Я не строила иллюзий. — И задавались вопросом, что будете отвечать на вопросы, которые вам станут задавать. — Возможно. Сама того не сознавая. Я много думала. Потом услышала знакомый стук мусорных бачков, которые тянут по мостовой в соседнем дворе, и спустилась. — Опять-таки не встретив сестру? — Да. По пути я коснулась руки мужа. Она уже остыла. Я поискала в телефонном справочнике ваш домашний номер и, не найдя его, позвонила в дежурную часть, попросив вас известить. — После чего вернулись к себе? — Со двора я увидела свет в окне сестры. Когда я открыла дверь, Дженни спускалась по лестнице. — Она уже видела тело? — Да. — Она ничего не сказала? — Возможно, сказала бы, если бы в дверь почти сразу не постучали. Это был ваш инспектор. — И после короткой паузы добавила: — Если осталось немного кофе… — Он остыл. — Ничего. Он налил ей, а заодно и себе. За дверью кабинета, за окном продолжалась жизнь, повседневная жизнь, такая, какой ее организовали для своего спокойствия люди. А здесь, в четырех стенах, был другой мир, трепет которого ощущался за каждой фразой, за каждым словом, мрачный и тревожный мир, в котором, однако, эта довольно молодая женщина чувствовала себя совершенно непринужденно. — Вы любили Мартона? — спросил Мегрэ вполголоса, как будто помимо своей воли. — Нет. Не думаю. — Тем не менее вышли за него замуж. — Мне было двадцать восемь. Все мои предыдущие попытки оказались неудачными. — Захотелось респектабельности? Жизель Мартон не обиделась, по крайней мере не подала виду. — Во всяком случае, покоя. — Вы выбрали изо всех Мартона потому, что им было легче манипулировать? — Возможно. Неосознанно. — Вы тогда уже знали, что он почти импотент? — Да. Я не этого искала. — Первое время вы были с ним счастливы? — Это слишком сильно сказано. Мы довольно хорошо ладили. — Потому что поступал так, как вам хотелось? Она делала вид, что не замечает агрессивности, от которой дрожал голос комиссара, ни того, как он на нее смотрит. — Я себе не задавала этот вопрос. Ничто не могло вывести ее из себя, однако в поведении начала сквозить некоторая усталость. — Когда вы встретили Харриса, или, если вам так больше нравится, Мориса Швоба, вы в него влюбились? Жизель задумалась, как будто хотела ответить особо точно. — Вы все время употребляете это слово. Во-первых, Морис мог изменить мое положение в обществе, а я никогда не считала, что мое место — за прилавком в универмаге. — Он сразу стал вашим любовником?