Но переубедить Веру было невозможно. С приятельницей она перестала общаться, считая, что та ей завидует, ведь Вера уже стала популярна в своём городе и в подругах у неё теперь были такие же мастерицы, как она – гадалки, колдуньи, ясновидящие и прочие. Сарафанное радио работало отлично и люди шли вереницей. Этих денег хватало, чтобы жить безбедно и не работать, занимаясь лишь гаданием. Подруга Веры, правда теперь уже бывшая, но всё равно переживающая за Веру, решила обратиться к своему духовнику за советом, как помочь заблудшей Вере. Старенький батюшка выслушал внимательно, не торопился с ответом, думал, молился, перебирая чётки, потом сказал: – Лизавета, вот что скажу тебе, подруге твоей лукавый сильно, очень сильно, глаза застил пеленой, поэтому сколько бы ты не взывала, она не услышит тебя. Только ещё больше ненавидеть тебя станет. Множество бесов нацепляла она, бегая столько лет по гадалкам, за плечами её вереница тянется этих бесов страшных. Лукавый ей действительно силу дал, не врёт она о своём «даре», но внушил он ей, что дар этот не от него, а от Бога. И прозреть ей будет трудно, может быть и никогда не прозреет она, но дай Бог, чтобы покаялась и одумалась. Ответ ей придётся страшный нести, мало того, что за себя, но и за всех людей, кто к ней обращается. Ведь каждому она по бесу подсадила невольно во время своих ритуалов. Каждый, уходящий от неё, унёс с собой по бесу в свой дом, в свою семью. Как ведь Господь сказал про колдунов, помнишь, наверное? «Не ворожите и не гадайте», и ещё «Не твоим ли Именем, Господи, мы чудеса творили? И скажу Я им: Я никогда не знал вас, отойдите от Меня, делающие беззаконие». Ну а то, что Вера для того, чтобы людям головы морочить, использует свечи церковные да иконы, это великое кощунство, но Бог поругаем не бывает. Страшен будет час расплаты. – Батюшка, может мне молиться о ней? – Не вздумай, Лизавета! Дьявол не отдаёт так просто своих. Она уже в его лапах. Дьявол крепко Веру держит в своих когтях и без боя не отдаст. Оставь всё, как есть, Лиза, коль свою семью и себя любишь. Детей своих пожалей. Вера должна сама одуматься и покаяться. И Лизавета вняла совету отца Григория. С грустью наблюдала она за жизнью Веры. Но та и не думала каяться, жизнь её была прекрасна – деньги, удача, популярность среди посетителей. И вот у Лизаветы родилась внучка и она всё своё время посвятила помощи снохе, благо была уже на пенсии, как и Вера, которой тоже было за пятьдесят. На какое-то время Вера пропала из поля зрения Лизаветы. Другие заботы захватили её. Пролетел год. И вот однажды, гуляя в парке с коляской, Лиза встретила их общую с Верой подругу – Светлану. Разговорились о том, о сём. Зашёл разговор и про Веру. – Как?! – воскликнула Светлана, – Разве ты ничего не знаешь? Ведь Вера умерла три месяца назад! И как тяжело она умирала, не приведи Бог. – Что ты говоришь? Ох, погоди, на скамейку присяду, сердце прихватило, – Лизавета опустилась на скамейку и достала из сумочки лекарство. Спустя пару минут она продолжила разговор. – Так что же случилось с Верой? Какая-то трагедия? Авария? – Нет, не авария. А если точно, то я и не знаю, что с ней было и никто не знает. Врачи руками разводили в изумлении – все анализы идеальны, МРТ провели и прочие обследования, тоже всё отлично. Они даже сказали, что у Веры организм как у двадцатилетней девушки. Но при этом у Веры были дикие боли, болело всё, до такой степени, что она не могла двигаться и корчилась в муках. Днём, главное, всё хорошо. А только лишь наступает ночь – её корчит в судорогах, кричит не своим голосом «Они пришли за мной! Уберите их! Мне страшно! Идите вон!». Кого она там видела? Загадка. Муж уже и психиатра вызывал, но тот, проведя тесты, сказал, что интеллекту Веры можно только позавидовать и она абсолютно здорова психически. Болеутоляющие ей не помогали, даже самые сильные. Все думали, что ей чудится, а у неё на теле к утру синяки и укусы появлялись, словно кто-то бьёт её всю ночь и грызёт. Врачи и те уже сказали мужу: – А сходите-ка вы в церковь, тут не по нашей части. Мы бессильны. Сходил муж за батюшкой. А тот только в сени зашёл, как Вера из дома зарычала и закричала: – Пошёл прочь, ненавижу тебя и Того, Кто с тобой. Батюшка крест вперёд выставил и вошёл. И ты представляешь, что произошло? Вера кинулась на него было, а как крест увидела, в угол забилась и завыла, да так жутко, рассказывал муж нам после её смерти, что у него волосы дыбом встали от страха. Батюшка ушёл, сказав, что им надо к старцу ехать, тут дело серьёзное. Беснуется она. Но не успели они никуда поехать. Через два дня утром нашли Веру в петле в той самой её «келье». Сама ли забралась или кто помог, неизвестно. Но точно не муж, он в тот день у сына на даче был, помогал с постройкой веранды и машина сломалась, он и заночевал там. А утром приехал, жены нет нигде. Он в ту комнату пошёл во дворе, а она уже ледяная висит. Вот так, Лизонька. Страх-то какой. Ну я пойду, мне в ночную смену, я ж на работу шла. – До свидания, Светочка, – тихо ответила Лизавета, она сидела задумавшись и по щекам её стекали слёзы, не покаялась всё-таки Вера, а бесы её в петлю затащили. От тяжёлых дум Лизу отвлёк плач проснувшейся внучки: – Тихо-тихо, моя золотая! Иди к бабуле. И успокоив девочку, Елизавета, пошла к дому. Теперь Вере уже было не помочь. Она сама отвергла Бога. Неопалимая Купина Жила-была в селе одном бабушка Паня. Рано она вдовой осталась, всего-то и успела с мужем три годика прожить-помиловаться. Пошёл муж как-то зимой на реку рыбачить, да в полынью угодил. А река широкая была да полноводная, другой берег как в тумане видать. По весне только и нашли тело. Прибило к берегу на несколько вёрст ниже ихой деревни. Бабе Пане на тот момент всего двадцать два годочка и исполнилось. А вот какая доля к ней пришла горькая. Да одно утешенье было у ней – доченька от мужа осталась, Аннушка. Была девчоночка копией отца своего покойного, нраву весёлого, добродушного, хлопот у матери с ней и не было никаких. Помощница росла у Панюшки. Вот выросла Аннушка, исполнилось ей девятнадцать годков и посватался к ней парень из местных, Василий. Сыграли свадьбу и вскоре тяжёлая сделалась Аннушка, да на радость всем родила она по весне двух девочек-близняшечек, Марьюшку да Дарьюшку. Баба Паня каждый день к молодым бегает, хлопочет, помогает. Словно сама помолодела враз. Да только недолго счастье их продлилось. Заболела внезапно Аннушка, горячка родовая с нею сделалась. И сгорела Аннушка за несколько дней, истаяла будто свечечка восковая. Окаменела баба Паня, и плакать даже не могла, ни слезинки не проронила, словно и сама умерла вместе с доченькой. Взгляд стал неживым, губы ломаной чертою прорезали лицо, волосы в одну ночь седыми сделались. А горевать некогда, девчоночки малые в избе. Надо их накормить, укачать, да и по хозяйству управиться. Пришла баба Паня к Василию да и говорит: – Вот что, сынок, ты отдай мне девок-то. Сам ты ещё молодой, женишься и жизнь устроишь, а у меня окромя них и нет никого. Да и не под силу тебе одному будет их поднимать. Хоть бы парень, а тут девки, да две разом. Долго думал Василий, тяжесть у него на сердце, камнем тянет вниз. Да понимает он, что права баба Паня. Кивнул. – Я, мать, помогать тебе буду. Поеду в город, работу искать. Денег вам стану присылать. Вот и ладно. Стали жить. Растут девчоночки, смешные, славные, на Аннушку маленькую похожие. Оттаяло вновь сердце бабы Пани, ожило. Лелеет она своих внученек, бережёт. А Василий помогает тоже, как и обещал. Годы летят, как карусель, вот и десять лет минуло. Да вдруг и перестал Василий в деревню наведываться. – Знать семью завёл в городе, – думала баба Паня, – Вот и ладно, негоже человеку одному. А я ничего, я справлюсь и сама. Оказалось, и вправду женился Василий. Новая жена ему сына народила. А к девчонкам и ездить запретила, и денег отсылать. Первое-то время Василий всё же втихую ездил. А после и сам, видать, остыл к прошлому. Забыл дочек. Так и росли они с бабушкой. А баба Паня с той поры, как дочь похоронила, молитвенницей стала. И раньше веровала, да не так. А сейчас лишь в Боге силы и черпала. Иначе сгинула бы, сломалась. Однажды нашла она на чердаке икону старую, от времени почерневшую, и вспомнилось сразу – бабкина. Бабушка самой Пани крепко верующая была, перед этим образом подолгу на коленях простаивала, так что икона эта намоленная была. А вот родители Панины не особо верующими были. Больше для виду. Чтоб как все быть. Так и оказалась икона та на чердаке. Обтёрла её баба Паня передником, поцеловала, да в избу принесла. В красный угол поставила. Марьюшке с Дарьюшкой сказывает, как те подросли немного, мол, вот, девоньки, икона-то вашей прапрабабки ещё. Каждое утро начинала баба Паня с молитвы, и день молитвой заканчивала. А девчоночки, видя это, и сами, бывало, рядом с бабанькой встанут и шепчут незатейливые свои просьбы. Да ещё и шутят иногда, кому икона в наследство достанется. Так и годы шли. Вот и Марьюшка с Дарьюшкой заневестились. Марья вскоре замуж вышла в соседнее село, а Дарьюшка пока с бабушкой поживала. У Марьюшки друг за дружкой двое деток народились, сынок Ванюшка, да дочка Дунюшка. А муж её невзлюбил за что-то бабу Паню, да и вовсе человек не добрый был, Марьюшку поколачивал бывало, всё обвинял её в изменах. А та плачет и молчит, бабаньке своей не жалуется, не хочет её беспокоить. Вот муж в город как-то раз собрался, а Марьюшка к бабоньке своей с детками решила поехать. Уж давно она не была в родимом доме, соскучилась очень. А муж всё не отпускал. Приехала Марьюшка к сестрице да к бабушке. Наговорились, намиловались, баньку истопили, напарились да спать легли. Баба Паня на печь забралась в задней, а Марьюшка с Дарьюшкой в передней вместе легли, всё набаяться не могли друг с другом. Как вдруг ночью глухой шум какой-то, трещит кругом, гудит. Пока встали да сообразили спросонья, огонь всю избу объял. Изба-то старенькая была, ветхая да сухая. Вспыхнула как пучок соломы. Соскочила баба Паня с печи, кинулась к двери, а дверь не отпирается, ровно кто нарочно её держит. Что делать? За окнами огонь бушует, воет. Бросилась в переднюю, а там внучки с правнуками в кучу сбились, плачут, дым кругом, дышать уже трудно, а выйти никак. Подбежала тут баба Паня к образу Богородицы, тёмному от времени, перед которым всю свою жизнь она молилась, схватила его, на колени упала, да начала молить Матушку, чтобы хоть внучек её да деток малых огонь не тронул, она сама-то хорошо уже пожила, а они и жизни ещё не видали. Плачет баба Паня, молится, а дым такой кругом, что не видно уже ничего. В задней-то комнате уже вовсю огонь пляшет. Жарко кругом, мочи нет. Слезы из глаз текут. Дым едкий горло раздирает. Вдруг затрещало что-то, стены в задней повалились и потеряли они все сознание. Что дальше было не помнят. А было вот что. Увидал люд сельский, что бабы Панина изба пламенем объята и кинулся на помощь. Прибежал, а близко уже и не подойти, такой жар пышет. Пока к колодцу за водой бросились, пока что, слышат страшный треск – стены в задней избе повалились. И тут чудо произошло – со звёздного, чистого неба хлынул дождь. Да такой силы невиданной, что бил по лицу, по телу наотмашь, хлестал сначала струями, а после такими потоками полил, будто вся река из берегов вышла и могучей волной обрушилась на село. Такого ливня не видела ещё молодёжь, а старики лишь крестились, склонив головы. И как только чуть огонь спал, побежали мужики в избу и видят – лежат посреди передней избы баба Паня с внуками да правнуками. Всё кругом обгорело дочерна, а вокруг них пятачок нетронутый… Пламя будто наткнулось на стену невидимую и не смогло пройти дальше, даже половички в пятачке том лежали целёхонькие, лишь бахромка по краешку обгорела. А на досках пола ровно круг кто очертил чёткой, красной линией. Схватили мужики бабу Паню да девушек, выволокли с пожарища под дождь, и не чаяли уже, что те живы. Но как только дождь их омыл, пришли они в чувство. Огляделись, зарыдали, и не верят счастью своему, что живы, неужели такое возможно? А баба Паня так и сжимает в руках икону свою – образ Божией Матери Неопалимая Купина.