Обнимают их люди, утешают, всех по домам развели, обогрели, одели. И вот что узналось опосля. Муж Марьюшкин ни в какой город не поехал, а решил таким образом за женой проследить. Уверен он был, что она к полюбовнику, им выдуманному, пойдёт. Видит, и вправду жена куда-то собралась. Да ещё и ребятишек с собою взяла. Отследил до самого дома бабы Пани. – Ага, – думает, – Детей бабке оставит, а сама гулять пойдёт. И откуда мысли такие были в его голове? И вот ведь что он удумал. Как уснули все в доме да притихли, заколотил он дверь, избу соломой обложил, да и поджёг. Пламя разом вспыхнуло. А ирод проклятый убежал оттуда. Да не рассчитал. Увидела его молодёжь, что по деревне гуляла. А после и пожар учуяли. На следующий же день взяли его под суд, в город увезли, да там и признался он во всём. Много лет ему дали, туда ему и дорога. А бабе Пане с внучками всем селом новую избу подняли, скарб домашний собрали, да на ноги встать помогли. Все их в деревне любили, люди они были хорошие, беззлобные, к другим ласковые да приветливые. А спустя время вышли обе внучки замуж, и Дарьюшка, и даже Марьюшка с двумя детьми. Хорошо они зажили, за бабушкой своей смотрели. А как не стало бабы Пани, так образ этот, что жизнь им спас, забрала к себе Марьюшка и берегла его как великую ценность. Да вот что ещё не сказала. После пожара-то того ещё одно чудо было. Образ Богородицы, что тёмным был, еле различимым, заиграл вдруг после того дня яркими красками… Ведьма Мать спала на полатях, маленький Никитка сопел у матери под боком. Отец ещё вчера уехал по делам в город. Тоня открыла глаза, окончательно проснувшись, и осмотрела избу. Что могло её разбудить? Сквозь сон она услышала какой-то резкий звук, словно хлопнули дверью, да только дверь с вечера запирали, так отец наказывал, мол, когда меня нет, чтобы спать не ложились не заперев дверь. – Приснилось, чай, – подумала про себя Тоня. В тот же миг наверху, на чердаке, что-то зашуршало. Тоня поискала глазами кошку, та спала на лавке, свернувшись клубком. – Ветер шуршит по крыше, – решила Тоня и повернулась на другой бок. И тут по полу проползла длинная чёрная тень – кто-то заглядывал в окно. Тоне стало не по себе. – Разбудить что ли мамку? Да заругает ещё, скажет взрослая девка, а будишь меня по пустякам. Мать и так уработалась за день. Да ну, ерунда какая-то, мерещится мне, сама себе напридумывала страху. С этими мыслями Тоня подняла голову и посмотрела в сторону окна, уже заранее зная, что увидит там лишь берёзу, что растёт у них под окнами, её-то ветки и качаются, небось, под ветром и в окно «заглядывают». Но тут девушку окатило холодом – в окне было лицо бабки Таисьи, которую похоронили на прошлой неделе. Глаза бабки, злые и жёлтые, как у совы, смотрели прямо на Тоню, застывшую от страха на полатях. – Господи, помилуй, – прошептала девушка, – Пресвятая Богородица, помоги… Глаза в окне блеснули злобно и пропали. Лишь ветви берёз, длинные и тонкие, колыхались под ветром. Наутро не выспавшаяся Тоня кружила подле матери, не зная как начать разговор. И вот, когда убирали они в хлеву, Тоня решилась: – Мама, я вчера ночью бабку Таисью видела в окне. – Да что ты болтаешь, дочка, ведь её уж неделю как в живых-то нет! – Правда, маменька, видела. Она в избу к нам заглядывала, и прямо на меня смотрела, я чуть со страху не умерла. – Ох, дочка, – вздохнув ответила мать, вытирая лицо уголком платка, и присаживаясь на ворох соломы в углу, – Не к добру это. При жизни от неё покоя не было и теперь, видать, не успокоилась она. К батюшке надо сходить, что скажет. Бабка Таисья на селе считалась за ведьму, помирала она тяжело и долго, мужики уж и крышу лазили разбирать, а толку не было. Священника она к себе близко не подпускала, хотя приходил он к ней несколько раз, с попыткой примирить её с Богом и призвать к покаянию, пока не поздно. Но лишь только батюшка входил в избу, бабка Таисья, ещё не видя его, уже чуяла, что он близко и принималась орать нечеловеческим голосом, извиваясь на кровати, как змея, тело её начинало корчиться в судорогах. – Уберите его! Уберите его! – орала она на всю улицу. Бабы, толпившиеся в сенцах, испуганно крестились и поспешно выходили на крыльцо. Бабка уже почти месяц не ела и не пила, как она была до сих пор жива, уму непостижимо. Бабы заходили по двое, по трое утром и вечером, чтобы проверить её, поначалу даже пытались накормить, всё ж живой человек, но та грубо отталкивала миски с едой, поставленные к её кровати. Просила ведьма лишь одного, чтоб ей подали руку. И прямо говорила и хитростью пыталась – да всё без толку. Слишком хорошо знали деревенские что нельзя того делать. Бабка бесилась, корчилась в муках на своей измятой постели, и никак не помирала. Наконец, в ночь с четверга на пятницу бабка Таисья испустила дух. Бабы, пришедшие утром, нашли её бездыханной. Они омыли тело и уложили в гроб. Глаза ведьмы никак не закрывались, а положенные на них монетки несколько раз оказывались в ногах старухи. Тогда просто решили заколотить гроб прямо дома. Священник совершил Чин отпевания и Таисью похоронили у самой ограды кладбища. Установив на могилу крест, народ разошёлся. На следующий день Галина, идя мимо кладбища, увидела, что крест на могиле бабки упал и лежал тут же, на тропинке. Мужики пришли, поправили ест, но на следующий день он снова лежал возле могилы, словно кем-то вырванный из земли. Сельский люд, посовещавшись, решил креста больше не ставить, пусть лежит где лежит, мол, не принимает Господь её чёрную душу, видимо. Да и то верно, нехорошими делами занималась Таисья, страшными, о них и говорить вслух ненадобно. Людей со свету сживала, привороты делала, и даже младенцев, говорят, во чреве морила, деревенские сами к ней не ходили, а вот городские часто похаживали, да с подарками всё. – И вот на тебе – увидела Тоня ночью ведьму в окне. То ли почудилось девке, думала мать про себя, то ли и взаправду душа её неупокоенная по земле ходит. – Подождём пока, а ежели повторится, тогда и пойду к батюшке – решила она. А в следующее утро пронеслось по селу – у Катерины ребёнок грудной помер этой ночью. Обезумевшая мать рыдала и всё твердила собравшимся бабам о каких-то жёлтых глазах в окне, да о том, как дверь скрипела в избе, когда она прилегла, покормив младенца. А потом сон на неё навалился крепкий, как в дурмане, и встала она лишь под утро, как петухи запели. А малютка-то в люльке уж бездыханный лежит. – Умом тронулась, – шептали бабы. – Не тронулась она, – выступила вперёд Тоня, стоявшая позади, за спинами женщин, – Я тоже второго дня видела её. Бабку Таисью. Она к нам в избу ночью заглядывала. Шёпот пронёсся по избе, примолкли бабы. – Бабоньки, айда к батюшке, – нарушила тишину бабушка Дарья. Женщины вышли из избы и пошли в сторону церкви. *** На кладбище было тихо и мирно, солнце стояло высоко, день был жаркий и безветренный, в кроне деревьев пели птицы, устремлялись к небу деревянные кресты кругом, пахло крапивой и мятой – царство усопших, спящих глубоким сном в ожидании Страшного Суда. У могилы ведьмы столпился сельский народ, мужики держали в руках лопаты, бабы стояли полукругом и подпевали священнику, читавшему молитвы и окроплявшему могилу святой водой. Когда батюшка кивнул мужикам, те принялись копать. До того, как пришли они все сюда, состоялся у них разговор с батюшкой, и уговорились они, что если увидят что нехорошее в могиле, то поступят как надобно и батюшка не будет чинить препятствий, всё равно сделают по своему. Когда под лопатой раздался глухой стук, на соседний крест с карканьем приземлилась огромная чёрная ворона, она смотрела на людей и сверкала чёрными глазами. Начали поднимать гроб. В эту минуту ворона сорвалась с креста и налетела на мужиков, она била их крыльями, клювом и когтями. Те замахнулись на неё и прогнали прочь. Она отлетела в сторону и усевшись на дальние кресты, оттуда принялась наблюдать за дальнейшими действиями. Спустя минуты гроб был открыт и ужасная картина предстала перед глазами людей – в гробу, повернувшись набок, лежала молодая женщина с распущенными волосами, лицо её было искажено гримасой ненависти, на губах запеклась алая кровь, словно ведьма только что вернулась с кровавого пира, но самое страшное было то, что глаза ведьмы были открыты – и казалось, что она следит мёртвым взглядом за каждым, оглядывая толпу. Бабы вскрикнули, некоторые отвернулись, не в силах смотреть на то, что лежало в гробу. – Убить чудовище! Убить ведьму! – закричали мужики. И через мгновение в грудь ведьмы вбили приготовленный заранее осиновый кол. Изо рта её вырвался рычащий вздох и по щекам потекла свежая кровь. Гроб забили освященными гвоздями и закопали могилу. Крест поставили снова на место и пошли в село. Когда же проходили люди мимо ведьминой избы, то увидели, что крепкая и добротная изба рухнула, крыша провалилась и теперь лишь печь стояла посреди руин. Все перекрестились. – Ушла проклятая, – сказал кто-то из толпы. Заброшенная деревня