Апрель 1593, дворец Теобальд, Хартфордшир Сесил сидит на берегу пруда, вспоминая визит королевы двухлетней давности и миниатюрные галеоны, инсценирующие морское сражение. Он уже некоторое время заседает в Тайном совете, однако по-прежнему чувствует себя никчемным, словно его единственное предназначение – замещать отца. Ему почти тридцать, он в полном расцвете сил, но все равно не может выбраться из тени Берли. Какую бы высоту Сесил ни покорил, он постоянно ощущает горькое разочарование отца из-за того, что так и не добился поста государственного секретаря. Ему хочется совершить нечто выдающееся, вписать свое имя в историю – например, заключить мир с Испанией. Сесил представляет, как морщинистое лицо Берли озарится редкой улыбкой, когда бумаги будут подписаны и имя королевы окажется рядом с именем короля Филиппа. Тогда отец признает его заслуги. Голос разума говорит, что подобная мечта несбыточна. С другой стороны, великие деяния совершаются теми, кто умеет мечтать, разве не так? По водной глади плавает мусор, на платформе, с которой когда-то запускали великолепные фейерверки, свила гнездо самка лебедя. Сесил бредет по берегу, осторожно обходя водоросли и грязь, и вспоминает, как здесь цвели луговые цветы, искусно высаженные так, что казалось, будто они выросли сами. Ему грустно видеть когда-то красивое место в запустении, и он старается развлечь себя мыслью о сыне и наследнике Уильяме, живущем в Пиммсе. В его груди разгораются любовь и гордость. Иногда Сесил заставляет няньку раздевать мальчика, дабы восхититься его прямой спиной. Ему чудится, будто лопатки – зародыши крыльев; в один прекрасный день сын расправит их и взлетит. Эта мысль внушает надежду. Из каминных труб Пиммса поднимается серый дым. Сесила накрывает очередная волна уничижения; жить в доме, пусть даже большом и величественном, но построенном на земле, выкроенной из отцовского участка, и оплаченном отцовскими деньгами, не является признаком успеха. Родись он в другом теле, покрыл бы себя воинской славой и пожинал плоды своей доблести. Сесил идет через фруктовый сад к дому по щиколотку в опавших лепестках. Дикая красота запущенного сада совершенно его не трогает, лишь раздражает отсутствием порядка. Эссекс переманил у них садовника. Желая удивить королеву, он велел накрыть вишневые деревья мешковиной, дабы сдержать появление ягод. За неделю до прибытия Елизаветы мешковину сняли, и ко дню августейшего визита ветви ломились от вишен, хотя с момента сбора урожая прошел уже целый месяц. Об этом диве вовсю судачили при дворе – дескать, от сияния, распространяемого королевой, деревья Эссекса чудесным образом начали плодоносить. Будь воля Сесила, он бы вырубил проклятые вишни под корень. С недавних пор Эссекс тоже заседает в Тайном совете. На первом же заседании он с самодовольным видом занял место рядом с королевой и принялся вещать о различных опасностях, грозящих Англии. Елизавета внимательно выслушала его рассказ о беспорядках в Ирландии; граф настаивал, что совет должен со всей серьезностью отнестись к ирландской проблеме. Далее разговор коснулся Испании и создания противником новой армады. Один из основных информаторов Сесила по испанскому вопросу был найден мертвым в Детфорде – скорее всего, преднамеренное убийство, замаскированное под уличную стычку, – поэтому ему нечего было добавить. Эссекс же точно знал количество испанских кораблей, названия судов и имена капитанов – вероятно, сведения получены через Энтони Бэкона, однако доподлинно утверждать нельзя, поскольку мальчишка-соглядатай в доме графа умер от чумы. Теперь ясно, почему Эссекс так рвался жениться на пресной дочке Уолсингема – вместе с ней он заполучил шпионскую сеть. Все агенты перешли на его сторону – почувствовали, что Берли теряет хватку, а граф пользуется влиянием на королеву. Елизавета, словно гордая мать, внимала своему фавориту. Наконец Берли завел разговор о престолонаследии – лишь ему удавалось выйти сухим из воды, поднимая подобную тему. – В последнее время мне нездоровилось, но я полностью поправилась. Нет нужды готовить мне замену, – с плохо скрываемым раздражением заметила королева. Она действительно была больна, и весь двор гудел, словно потревоженный улей, пытаясь определить, на чью сторону переметнуться, когда придет время. В шестьдесят лет серьезная болезнь легко может свести человека в могилу. Пока Елизавета находилась на попечении доктора Лопеса, по углам велись приглушенные разговоры, курсировали письма с предложениями дружбы, из ниоткуда возникали новые союзы. Несомненно, граф получил дополнительное преимущество, пригрев в Эссекс-хаусе братьев Бэкон, а также благодаря влиянию Блаунта и леди Рич, распространяющемуся словно чума. Сесил мечтает дознаться о природе их отношений; если заполучить доказательства против леди Рич, можно переманить ее на свою сторону. Какой это будет удар! Впрочем, вероятность настроить сестру против брата ничтожно мала, а леди Рич, по-видимому, невосприимчива к скандалам. Есть подозрение, что между Эссекс-хаусом и шотландским двором ведется переписка, однако улик не имеется, лишь предчувствия и ненадежные слухи. Сесил ощущает, что власть графа растет, а его уменьшается. Стоит ему явиться ко двору, как он оказывается в окружении родственников Деверо, всех этих Ноллисов, Кэри, Хантингдонов, не говоря уже о леди Рич, которая, несмотря на прелюбодеяние, практически не покидает королевских покоев; список бесконечен и кровно связан с Елизаветой. Собственная кровь представляется ему жидкой и кисловатой, словно молодое вино, после которого по утрам болит голова, а кровь Деверо – густая, терпкая, насыщенная историей и тьмой. Где-то наверху назойливо стрекочет сорока. Сесил с радостью пристрелил бы проклятую птицу. Он попытался привлечь на свою сторону доктора Лопеса, но старик не отреагировал; возможно, следовало действовать решительнее. Сесил пинает кучу яблоневых лепестков – они взмывают в воздух и медленно опускаются на землю, точно снег. В надежде развеять уныние он напоминает себе о друзьях в высоких кругах; его тесть лорд Кобэм, лорд Грей, и вдобавок Рэли – его верность ненадежна, как и благоволение к нему королевы, зато он всей душой ненавидит Эссекса. Сесил останавливается у пустого фонтана, заросшего плющом. Пока Елизавета лежала больная в Гринвиче, испанцы прочили на ее место инфанту, чья родословная по прямой линии восходит к Эдуарду Третьему. Не секрет, что английские католики с готовностью поддержат ее права на трон. Надо попробовать уговорить доктора Лопеса побольше узнать об этой инфанте. После выздоровления королевы заботы не исчезли. Ходили слухи об очередном заговоре – на сей раз орудием убийства должен был стать отравленный меч, – однако они так и остались слухами. Тем не менее вопрос о престолонаследии давно уже назрел, но Елизавета по-прежнему яростно противится разговорам на эту тему. Выйдя из сада, Сесил в который раз поражается величественному виду дворца Теобальд – он потрясает своей красотой, искусной каменной кладкой, безупречными пропорциями. Он возвращается в дом и находит отца в обществе лекаря. – А, мой мальчик, рад тебя видеть, – говорит Берли. – Подагра снова отравляет мне жизнь. Доктор Хендерсон считает, что сможет облегчить боль. – Он благодарно похлопывает врача по руке. Сколько Сесил себя помнит, Хендерсон служил его отцу. Вот бы слуги были так же верны ему, однако челядь надолго у него не задерживается. Никому нельзя доверять. – А я думаю, лечить уже поздно. – Ничего, ничего, милорд. Попытка – не пытка. – Хендерсон встряхивает флакон с настойкой и наливает немного в бокал. Берли со вздохом откидывается на подушки. – Через две недели я должен явиться ко двору. Если бы только ее величество позволила мне удалиться на покой. Я слишком стар для службы. – Он потирает морщинистые руки с уродливыми распухшими суставами. – Я устал. Сесилу больно видеть отца подавленным и немощным, он невольно страшится его неминуемой кончины. Перед мысленным взором встает гнетущая картина, как власть и богатство, накопленные отцом, в его руках обратятся в прах. Не раскисай, будь мужчиной, говорит он себе. Как только Хендерсон удаляется, Сесил делится с Берли своими тревогами. – Что вызвало у тебя подобные мысли? – осведомляется тот. – Не знаю. Я чувствую, как власть ускользает между пальцами. Мои шпионы стали ненадежными. Эссекс нас переигрывает. Его приспешники все плотнее окружают королеву. – Союзники приходят и уходят, сын мой. Не забывай, за Сесилами богатство, добытое верной службой. – Берли смотрит на сына затуманенным взором. – Аристократы из старинных родов вымаливают себе почести, стараются развязать войны в надежде урвать клочок земли. Их сундуки пусты, но им все равно приходится расхаживать в дорогих одеждах. У этих людей нет верности. Будущее за такими, как мы, – тихими и неприметными. Не забывай. Слова отца действуют как бальзам на душу. Тревоги Сесила понемногу рассеиваются. – Но помни, Эссекс тебе не враг. Вы оба на стороне Англии. Предостерегаю тебя, иначе рискуешь утратить контроль. – В голосе Берли сквозит нетерпение, будто он вынужден объяснять очевидное непонятливому ребенку. – Вопрос лишь в том, чтобы наладить новые каналы информации. – Я рассчитываю привлечь на нашу сторону доктора Лопеса, – говорит Сесил, не упоминая о предыдущей неудачной попытке. – Говорят, у него есть доступ в самое сердце испанского двора. – Да, да, – отзывается отец. – Уолсингем уже пытался, у него так ничего и не вышло. Не думаю, что Лопес годится для шпионажа. Припоминаю его, покладистый человек. – Возможно, мне удастся убедить доктора возобновить свои связи. Берли кивает, словно говоря: попробуй. – И помни, – прибавляет он, – королева нуждалась во мне, дабы я вершил необходимое зло во благо государства. Исключительно ради Англии и сохранения мира. Меня демонизировали, ее любили. Взять хоть Марию Шотландскую: Елизавета не могла запятнать себя смертью помазанной королевы, хотя прекрасно понимала, что без этого не обойтись. Я вызывал страх и ненависть – и принимал на себя вину. – Сесил хорошо помнил, с каким рвением отец выслеживал Марию Стюарт; весьма вероятно, для ее изобличения в ход пошли не вполне честные способы. Впрочем, когда речь идет о благополучии государства, одной честностью не обойдешься. Берли смотрит на него в упор: – Не забывай: людям нужно кого-то ненавидеть. Ненависть – верная спутница власти. Если научишься быть объектом ненависти – станешь незаменимым. Эссекс – человек настроения, он слишком печется о том, чтобы его любили. Хула для него смерти подобна. А мы с тобой, мой мальчик, нужны до тех пор, пока с готовностью исполняем роль злодеев. Сесила озарило – все это время он жаждал одобрения, на самом же деле, чтобы истинно служить королеве, от него требовалось нечто иное, к чему у него имелся недюжинный талант, – дар быть изгоем. – Не своди глаз с его сестры, – продолжает Берли. – Она ни в грош не ставит мнение окружающих, и это дает ей сокрушительную силу. Если она встанет против тебя плечом к плечу с братом, то будет грозным противником. – Леди Рич? – Она самая. Мой тебе совет – постарайся привлечь ее на свою сторону. Июль 1593, Уонстед, Эссекс Актеры рассредоточились по залу. Один в костюме короля с нарисованным фингалом, зловеще расплывшимся на выбеленном лице, и в криво сидящей короне. Рядом лениво развалился второй, в наполовину расстегнутом воинском панцире, испачканном чем-то красным. Там же – хорошенький юноша с накрашенными губами; на груди поверх дамского корсета выбиваются тонкие золотистые волоски. Он делает глоток из кубка и громко рыгает. – Перестань, – фальшивый король толкает его в плечо. – Мы в приличном обществе. Пенелопа смеется. Она давно так не веселилась. В городе свирепствует чума, театры закрыты, дабы не распространять заразу, в результате труппа оказалась без дела. Именно Пенелопа предложила брату пригласить их в Уонстед. Рич удалился в свою комнату, бормоча: «Ваши богомерзкие развлечения приведут вас в ад». Хорошо, что он ушел, ибо Блаунт тоже здесь. Он держится на почтительном расстоянии, но Пенелопе все равно неуютно находиться в обществе мужа и любовника. Эссекс восседает в кресле, посасывая трубку и негромко переговариваясь с Саутгемптоном; похоже, он увлечен экстравагантностью молодого человека. В свободной рубахе, выбивающейся из-под расстегнутого дублета, и с длинными волосами, как у леди Годивы, тот скорее похож на актера, чем на аристократа. Саутгемптон глубоко затягивается, затем, словно фокусник, выпускает кольцо дыма. – Позавчера я впервые посадил малыша Роберта на пони, сестрица, – произносит Эссекс. – Мой мальчик прирожденный наездник. – Ему всего два с половиной. – Он совсем не боялся. Пенелопа рада видеть его спокойным, без признаков меланхолии. – Когда ты вернешься ко двору, я попрошу Фрэнсис привезти его в Лейз, – говорит она. – Пусть порезвится с двоюродными братьями и сестрами. – Отличная мысль, сестрица! – Эссекс выглядит умиротворенным и расслабленным. Это внушает оптимизм. – Что планируешь делать с беглым испанцем? – Пенелопа имеет в виду испанского изгнанника Антонио Переса. Весной тот прибыл с французской делегацией и поступил на службу к ее брату. – Он останется здесь. Или поедет со мной. Мне нужен толковый секретарь. Перес сидит в противоположном углу зала и взирает на окружающих из-под густой пелены маслянистых темных волос. Словно чувствуя, что речь идет о нем, он с понимающей улыбкой поднимает бокал и что-то шепчет Фрэнсису Бэкону. – Твой секретарь – Энтони Бэкон. – У Переса имеются особые достоинства. Пенелопа теряется в догадках, что именно Эссекс имеет в виду, и подозревает худшее. Она не настолько наивна, чтобы не понимать: порой шпионаж вершится грязными способами. – Он меня тревожит. – Она с улыбкой кивает испанцу. – Мне кажется, он слишком много знает. – Фрэнсис Бэкон тоже ее тревожит, однако она никогда об этом не скажет, ведь Эссекс с ним очень близок. Пенелопа не может точно определить, в чем дело, но в Бэконе есть нечто подозрительное. Взять хотя бы детское лицо, за которым скрывается недюжинный ум. К тому же он совсем не интересуется женщинами. Или просто чересчур умен. Пенелопе больше по душе его брат, бедный Энтони, скрученный подагрой и непрерывно страдающий от боли: его верность кажется более искренней – а может, это просто ее ощущения. – Слишком много знать – необходимое качество для тех, кто занимается тем же, что и Перес. Он собрал для меня некоторые сведения, – Эссекс понижает голос, – о докторе Лопесе. – Что за сведения? Только не утверждай, будто Лопес злоумышляет против нас, я все равно не поверю. Он много раз помогал нам в трудных ситуациях. – Внешность обманчива, сестрица. – Не может такого быть. Он спас жизнь Люси, без него она задохнулась бы в колыбельке. – Твоей дочери почти десять. У меня верные сведения, что старый лис служит королю Испании – врагу Англии. – Эссекс явно взволнован. – Испанцы задумали отравить королеву, их орудием станет доктор Лопес. Стоит мне собрать доказательства, и… – Чепуха, – прерывает его Пенелопа. – Доктор Лопес – не лис, он безобиден, как котенок. – Даже у котенка есть когти, которыми тот способен выцарапать глаза, – шепчет Эссекс. – Я должен расследовать это дело, и Перес может быть полезен. Он на короткой ноге со всеми испанцами и португальцами в Лондоне.