Оба пьют. Эссекс – чуть менее охотно, чем Блаунт, однако того требуют правила вежливости: отказ от предложенного примирения повлечет очередную дуэль. Пенелопа вновь невольно останавливает взор на Блаунте; у него вьющиеся темные волосы, тонкие черты лица, глубокие черные глаза. А он красивее, чем она ожидала. На нем приталенный атласный дублет изящного кроя, вместо жесткого круглого воротника – кружевной. Блаунт явно подбирал наряд с таким расчетом, чтобы не затмевать Эссекса. Значит, еще и дипломат. Серьга в левом ухе придает ему привлекательно залихватский вид. Пенелопе приходит на ум, что этот человек может стать ее брату хорошим союзником. Нужно будет поговорить с Эссексом, убедить его, что врагов надо искать не среди таких, как Блаунт, а среди таких, как Сесил и Рэли, обладающих мощной поддержкой и влиянием на королеву, мечтающих узреть его падение. Кроме того, ей будет приятно почаще видеть Блаунта. Он пристально смотрит на нее, словно угадав ее мысли. Пенелопа невольно краснеет. – Ты знаком с моей сестрой? – спрашивает Эссекс. – Для меня большая честь познакомиться с вдохновительницей поэтов. – Блаунт снова преклоняет колено и протягивает руку. Слишком уж он очарователен, думает Пенелопа. Понятно, почему королева его приблизила. Однако, встретившись с ним взглядом, она видит в его глазах неподдельную искренность. – Сонеты Сидни неподражаемы, миледи. Не устаю ими восторгаться. – И что же навело вас на мысль, будто стихи сэра Филипа посвящены мне? – Пенелопа знает, что ее считают музой великого поэта, однако дело не в ней, а в Сидни. Кроме того, кто такая муза? Просто символ, химера. – Всем известно, что ты и есть Стелла, – смеется ее брат. – «Когда Природа очи создала / Прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья, / Зачем она им черный цвет дала?»[5] – немедленно цитирует Блаунт. – Узнаю вас по этим строкам, миледи. – Вот настоящая поэзия! – восклицает Эссекс, заставляя бедного Констебля поежиться. – Никто не в силах превзойти сэра Филипа, – бормочет смущенный поэт. – Довольно стихов, – объявляет граф. – Меррик, принеси мой меч. Кстати, этот клинок подарил мне Сидни. – Вряд ли он думал, что ты обнажишь его на дуэли. – Пенелопа старается выглядеть беззаботной, однако разговор о Филипе Сидни будит болезненные воспоминания о девочке, которой она была восемь лет назад, когда впервые появилась при дворе. Тогда ей казалось, здесь полно романтики, развлечений и любовных интриг. Теперь же она повзрослела, стала сдержанной, скрытной, расчетливой и ничем не напоминает ту прежнюю девочку. Они так же непохожи, как икринка и устрица. Ноябрь 1589, дворец Теобальд, Хартфордшир Человек стаскивает шляпу, низко кланяется. Бегающий взгляд делает его похожим на грызуна. Он явно проделал долгий путь: одежда снизу забрызгана грязью, сверху потемнела от влаги. На рабочем столе Сесила царит идеальный порядок: чернильницы расставлены ровно в дюйме друг от друга, конторские книги сложены в стопки – большие внизу, маленькие наверху, писчие перья в сосуде развернуты в одну сторону. Сесил сидит спиной к окну, и лицо остается в тени; так сделано специально, чтобы посетители чувствовали себя неудобно. Он понимает, его внешность не очень представительна для занимаемой должности, но за долгие годы выучился разным уловкам, призванным сглаживать этот недостаток. – Закрой дверь. Человек повинуется. – Надеюсь, тебя никто не заметил. – Сесил жестом предлагает ему сесть. Небо очистилось; луч яркого полуденного солнца падает на лицо гостя, тот прикрывает глаза рукой. – Нет, сэр, я тщательно следил, чтобы не было слежки. В Уэре сменил лошадей, выехал на Лондонскую дорогу, потом повернул обратно… – Избавь меня от подробностей, – перебивает Сесил. Мужчина судорожно стискивает шляпу. – Надеюсь, Уолсингему не станет известно о нашей встрече. – Но мне казалось, Уолсингем с нами… – Слушай внимательно: нет никаких «с нами», «против нас». Нет никаких «мы». Я просто хочу доподлинно знать, что происходит. Мы с отцом служим королеве, и это требует… – Сесил поправляет перстень с крупным изумрудом, – чрезвычайной осмотрительности. – Разумеется, сэр. – Итак, в своем письме ты упомянул о некоторых событиях при шотландском дворе. Был ли брак короля с датской принцессой должным образом подтвержден? Не возникло ли трудностей с… – Сесил откашливается, – …консумацией? – Ни для кого не секрет, что Яков Шотландский предпочитает общество юношей. Порой Сесилу думается, что из-за этого обстоятельства не стоит уделять большого внимания претензиям Якова на английский трон. Есть и другие кандидаты на престол; возможно, они окажутся более сговорчивыми. Перехватив взгляд посланника, Сесил скрещивает руки на груди, пряча узкие кисти с короткими пальцами и уродливыми плоскими ногтями. В юности он мечтал иметь руки, способные держать меч, – такие, как у графа Эссекса. – Нет, никаких, сэр. Похоже, все прошло как полагается. Принцесса, то есть королева, вроде бы довольна мужем. Я своими глазами видел окровавленную простыню. – Значит, ты ездил в Осло на церемонию бракосочетания? – Надо же, проныра, напрочь лишенный обаяния, ухитрился затесаться на королевскую свадьбу. – Да, я присоединился к… – Знаю, – перебивает Сесил. Ему ничего об этом не известно, однако соглядатая следует держать в напряжении: пусть думает, будто за ним следят. – Есть еще кое-что. – Мужчина наклоняется ближе, понижает голос. – И что же? – Речь о сестре Эссекса. Сесил не в силах скрыть удивления. Он не любит, когда ему сообщают сведения, о которых он еще не успел разнюхать. – У нее-то какие дела с Яковом Шотландским? – Она вступила с ним в переговоры. Направила письма с предложением дружбы. – Дружбы? – Похоже, тут не все так просто. Она пользовалась кодовыми именами. Любопытство Сесила усилилось: – Продолжай. – Стиль у нее весьма витиеватый, однако у меня сложилось впечатление – видите ли, мне удалось самому заглянуть в эти письма, – что общий смысл ее предложения таков: если дойдет до дела (так она пишет), Яков может рассчитывать на ее поддержку, а следовательно, и на поддержку ее брата. – Какие-то глупые игры. – Сесил старается сохранять невозмутимый вид, однако от возбуждения по коже пробегают мурашки. Он весь подбирается, словно гончая, почуявшая оленя. – Надо полагать, леди Рич выражалась достаточно туманно? – Если вы имеете в виду, упоминала ли она о возможной кончине королевы, то нет. Раз в письмах указаны кодовые имена, значит, все-таки есть какая-то тайна, думает Сесил. – Кто был ее посланником? – Поэт Генри Констебль, сэр. – А, Констебль. Когда-то он работал на меня. Поэты слетаются к этой даме, как мухи к компостной куче. Сие для меня загадка. Вероятно, Констебль пошел на риск ради любви. – Сесил не скрывает отвращения; любовь ему чужда. Впрочем, он не вполне искренен: помимо выдающейся красоты, есть в леди Рич нечто такое, что не оставляет его равнодушным. Он долгие годы наблюдал за ней; они ровесники и прибыли ко двору одновременно. Эта женщина обладает даром оказываться в нужное время в нужном месте, а также холодным расчетливым умом, скорее подобающим мужчине. Не будь у нее брата, Эссекса, она была бы само совершенство. От одного воспоминания об Эссексе в душе Сесила вскипает гнев. После смерти отца мальчик воспитывался у них в доме. Сесил хорошо помнит приезд юного Деверо: он залихватски спрыгнул с коня, не удостоив Сесила даже взглядом – тот был на два года старше, зато вдвое его ниже, к тому же кривобокий и хромой. Отец предупредил, чтобы он не портил отношения с кукушонком, подброшенным в их гнездо. В жилах Эссекса течет королевская кровь: он не только обладает родословной, ведущей прямо к Эдуарду Третьему Плантагенету, но еще и в родстве с Тюдорами, – по слухам, прабабушка Эссекса, шлюха Мэри Болейн, родила Генриху Восьмому дочь, леди Ноллис, бабушку Эссекса. Отец Сесила узнал об этом от своего отца, королевского камергера, пользовавшегося доверием короля. – Когда в человеке сочетается кровь двух династий, такая гремучая смесь может быть опасна, – напутствовал его отец. – Держись рядом с ним, не своди с него глаз. И Сесил не сводил с Эссекса глаз. Он безмолвно наблюдал, как тот, словно плющ, увивался вокруг королевы, та приблизила его к себе и осыпала милостями, какими не жаловала никого после смерти Лестера. Сплетники судачат, будто бы Эссекс стал ее любовником, но Сесил знает – он не возлюбленный, а сын, которого у Елизаветы никогда не было; мать простит сына в тех случаях, когда любовнику не будет пощады. Однако мысли Сесила занимает не Эссекс, а его сестра. Ему вспоминается, как он впервые увидел Пенелопу Деверо и был ошеломлен ее красотой. Много месяцев он не мог думать ни о ком другом, по ночам же неумело удовлетворял себя, представляя ее образ. В тот день она улыбнулась ему, хотя все прочие девушки смотрели на него с плохо скрываемым отвращением. Сесил ясно помнит, словно это было вчера, как смутился и покраснел, увидев улыбку Пенелопы, способную осветить самые темные уголки преисподней. Однако спустя годы он начал восхищаться не только великодушной улыбкой; оказалось, что за прославленной красотой скрывается чрезвычайная проницательность – опасное качество для женщины. Часть первая Икринка Когда Природа очи создала Прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья, Зачем она им черный цвет дала? Быть может, свет подчеркивая тенью?.. Чтоб свет очей не ослепил чела, Единственное мудрое решенье Природа в черной трезвости нашла, — Контрастами оттачивая зренье.