– Они такое делали с… – Люси замолкает, не в силах говорить. Страшно представить, что дочь могла подслушать из разговоров слуг, наверняка жуткие истории об ожесточенных схватках и сгоревших домах, – …с женщинами, – наконец произносит девочка. – Творили с ними ужасные вещи – чинили насилие, а потом отрубали руки и ноги. – Это всего лишь байки, и чем дальше их пересказывают, тем большими подробностями они обрастают. – Однако это не байки. Война жестока как к мужчинам, так и к женщинам. Нападение было совершено из Бретани. Испанцы слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности. – Огонь надо выжигать огнем, – сказала Пенелопа Эссексу, когда они обсуждали новости с братьями Бэкон. – Дипломатия Берли не приносит плодов. Отправь войска в Испанию, Робин. Сожги их флот. – Ты прославишься, – добавил Энтони Бэкон, потирая бедро, чтобы усмирить боль от подагры. – Осталось только убедить королеву, – заметил Фрэнсис, легонько хмыкнув и жеманно взмахнув рукой. Пенелопа обратила внимание, что он часто сопровождает свои слова такими похмыкиваниями. Возможно, они, как язык тела во время игры в карты, несут в себе некое послание. – Сесилу это не понравится. – Тем более нужно настоять, – поддакнул Энтони. – Я осторожно поговорю с королевой, – сказала Пенелопа. – И ты тоже, Робин. Но крайне деликатно. Пусть думает, что это ее решение. Брат улыбнулся обезоруживающей улыбкой: – Я справлюсь. – Но не… – Пенелопа прикусила язык, чтобы не сказать «не зазнавайся». Расположение Елизаветы дает великую власть, и Эссекс возносится все выше, в то время как остальные фавориты теряют позиции. Пенелопа опасается, что он стал чувствовать себя неуязвимым. Это внушает тревогу: когда поднимаешься на самую вершину, оттуда лишь один путь – вниз. У Эссекса много недругов. Пенелопа чувствует необходимость защитить его, проследить, чтобы он соблюдал умеренность, просчитывал последствия своих шагов. Елизавета не вечна; ее преемником должен стать Яков, ибо чаяния Деверо теперь неизбежно связаны со Стюартами. Пенелопа упорно трудилась, дабы завоевать доверие короля Шотландии. Страх, что тайная переписка навлечет на них беду, тяжким грузом давит на сердце. – Жаль, я не родилась мальчиком, – с жаром говорит Люси. Пенелопа мысленно возвращается к дочери. Девочка высвобождается из ее объятий, заглядывает в глаза. – Я хотела бы научиться сражаться, как дядя Эссекс. – Истинное могущество заключается в остром уме, а не в грубой силе, моя радость. – Что толку от ума, когда на пороге армия захватчиков? – с горьким смехом восклицает Люси. – Позволь с тобой не согласиться, – отвечает Пенелопа, радуясь, что к дочери вернулась живость. – Вспомни старую герцогиню Йоркскую. – Она много раз рассказывала детям историю про женщину по прозвищу Роза Рэби, которая полтора века назад смогла убедить разъяренных воинов сохранить жизнь ей и ее детям. – Дай-ка гребень. – Волосы у Люси густые, темные, блестящие. Оказавшись при дворе, она непременно захочет по примеру других фрейлин спрятать эту красоту под париком, усыпанным жемчужинами, настоящими или фальшивыми. Очень, очень жаль. Пенелопа вспоминает, как стеснялась своего черного бархатного платья и мечтала о крыльях бабочки; они ей быстро наскучили, острая проволока больно врезалась в шею. – Каким он был, ваш сэр Филип? – Люси приподнимает томик стихов. – Я прочла их. Они заставили меня плакать. Сидни можно сравнить с Блаунтом, но Люси с ним незнакома. Пенелопе больно думать о том, что ее жизнь разделена на части, словно банки с соленьями, стоящие на разных полках. Возможно, когда-нибудь все изменится; ей нравится представлять, как она будет жить с Блаунтом и детьми в Уонстеде. Но это лишь пустая мечта… – Он был из тех, кто не боится себя, своей мягкости. – Правду о Сидни невозможно выразить словами: его задумчивый характер, непоколебимая убежденность в любви, ненависть к бессмысленной жестокости, стремление к истине. Однако Люси не просит объяснений. – Я прочла это в его стихах. Он весь во власти эмоций. Пенелопа зарывается лицом в волосы дочери. Они пахнут дикими цветами – непорочный, чистый запах. Ей тоже хочется, чтобы Люси навсегда осталась ребенком. Она так многого не может рассказать – правду об отце, о своих чувствах к Блаунту. Вынужденное молчание причиняет боль. – Все мы находимся во власти эмоций, – говорит она. – Любви трудно сопротивляться. – Они и правда о вас? – Стихи? Да, это была я – только другая. – Что вы имеете в виду? – Время и обстоятельства могут изменить человека до неузнаваемости. – Пенелопе приходит на ум метафора об икринке и устрице. – Сколько вам лет, матушка? – Тридцать два. Бог мой, кто бы мог подумать. Люси улыбается ясной открытой улыбкой. Они погружаются в молчание. Слышен лишь тихий звук гребня, шуршащего по волосам. На лестнице раздаются шаги. В комнату, возбужденно болтая, вбегают дети, за ними трусит Сперо. Все бросаются к матери, покрывают ее поцелуями и благодарят за двух пегих пони, которых Пенелопа привезла им из конюшен Эссекса. – Можно мы на них покатаемся? – спрашивает Хоби. – Конюх сказал, они устали с дороги, – отвечает Эсси. – Он прав. Из Уонстеда путь неблизкий. – Пенелопа невольно вспоминает о прошлой ночи, проведенной в Уонстеде с Блаунтом, о муке расставания, которую облегчала лишь мысль о воссоединении с детьми. – Завтра покатаетесь. – Матушка, почему у Сперо морда была черная, а стала седая? – Генри крепко держит пса за ошейник, чтобы тот не добрался до морской свинки. – Он состарился. Собаки седеют, как люди. – Пенелопа обнимает младшего сына за плечи. – Как бабушка! Однажды я видел ее без парика, – объявляет Хоби. – Нельзя подсматривать за дамой, когда она не одета, – строго замечает Люси. – Я не хотела, она просто… – Не хочу, чтобы Сперо старел, – перебивает Генри. Пенелопа понимает: ее сын начал постигать конечную природу вещей. Время сыграло с ней злую шутку – она столько лет желала, чтобы оно бежало быстрее, приближая свободу, и в то же время хотела, чтобы оно остановилось. Ей приходит на ум, что ее договор с мужем похож на соглашение доктора Фауста с дьяволом из пьесы Кита Марло. Рич, конечно, не дьявол – просто человек, не вполне подходящий для этого мира. На самом деле, он – добрая душа, в отличие от других, находящихся в опасной близости. Ноябрь 1595, Берли-хаус, Стрэнд Слуга Сесила ставит ящик на пол. – Открыть, сэр? – он заносит ломик. – Не надо. – Это займет всего пару секунд. – Я сказал, не надо. – Сесилу трудно сдерживаться, хотя он сознает, что не следует привлекать внимание к долгожданной посылке. – Потом откроем. Там всего лишь книги по садоводству. Мне нужно работать с документами. – Как пожелаете, сэр. – Слуга поворачивается, чтобы уйти. – Оставь инструмент. Тот осторожно кладет ломик и уходит. Сесил некоторое время сидит неподвижно, разглядывая ящик с книгами. Несколько недель назад он получил письмо от доверенного человека в Испании. Смысл шифрованного послания был совершенно ясен: содержимое ящика поможет низвергнуть «главного противника». Таким противником является лишь один человек. И вот посылка доставлена. Сам не свой от нетерпения, Сесил выглядывает в коридор, дабы убедиться, что его никто не потревожит, и вставляет ломик в щель под крышкой. Дерево с приятным треском поддается, крышка отходит. Сесил опускается на колени, вытряхивает пригоршни соломы на пол, достает книги одну за другой, пролистывает. Как и ожидалось, на страницах изображены растения, планы садов и фонтанов, эскизы кованых решеток, и только. На свет появляется еще несколько томов – тоже ничего. Наконец Сесил достает последнюю книгу; она меньше других и красиво переплетена в красную кожу. На обложке вытиснено заглавие: «Рассуждение о наследовании английского престола». Вот оно! Само существование подобной книги – измена; эта тема на берегах Англии под запретом. У Сесила перехватывает дыхание. «Направлено достопочтенному графу Эссексу». Значит, Эссекс замешан в измене! Автор – некто Долеман; без сомнения, псевдоним. По телу Сесила пробегает дрожь от предвкушения и решимости. На пол выпадает листок бумаги, на котором нацарапано несколько чисел. Он пролистывает книгу, находит нужные страницы и с трепетом обнаруживает среди убористого текста абзац, – от воодушевления и восторга сгорбленная спина как будто распрямляется, узлы на ней разглаживаются, – настолько пропитанный крамолой, что приходится прочесть его дважды, чтобы поверить своим глазам. В нем обосновывается право испанской инфанты на английский престол, ибо ее родословная восходит к Эдуарду Третьему. Католический заговор, ведущий прямо к Эссексу! Сесил задумчиво поглаживает переплет, воображая, будто тот сделан из кожи графа. Говорят, в Новом Свете дикари снимают со своих врагов скальпы в качестве трофеев. Мысли неизбежно возвращаются к сестре Эссекса, ее белой гладкой коже, тайным местам, скрытым под одеждой. Как там описывал ее Сидни в своих стишках? «Фасад из алебастра нежно-белый»? Сесил не в первый раз задается вопросом, была ли любовь между леди Рич и сэром Филипом Сидни воистину целомудренной или он все же имел возможность прикоснуться к самым сокровенным ее частям? Принимая во внимание ее распутное поведение с Блаунтом, такого нельзя исключать. Эта мысль вызывает отвращение, однако воспламеняет и иное чувство, которое Сесил предпочитает сдерживать. Он представляет Эссекса на эшафоте. Наверняка тот наденет свой лучший наряд и произнесет речь, умоляя Господа и королеву о прощении. Слуга снимет с него верхнюю одежду, оставив в тонкой белой рубахе, под которой хорошо видно великолепное мужественное тело. На площади будет стоять тишина; вдруг раздастся одинокий выкрик: «Изменник!» – и толпа взорвется яростными воплями, требуя крови. Эссексу завяжут глаза, он станет на колени. Распорядитель подаст знак палачу, взмах меча – и все будет кончено. Голова с глухим стуком упадет на доски, из перерубленной шеи хлынет кровь, замарает белоснежную рубаху, брызнет на зрителей, стоящих в первых рядах. Сесил чувствует на щеке теплые капли. Палач схватится за буйные черные кудри, покажет голову беснующейся толпе, и эти ясные глаза наконец погаснут. Часть третья Икар Заката час иль звук последний струн — Сладчайшие, как яств последних сладость, — Нам памятней, чем дней минувших радость. Уильям Шекспир. «Ричард II», акт II, сцена 1[26]