– Эссекс получил собственноручное письмо от короля Якова. Его величество принимает нашу поддержку в вопросе престолонаследия. И… – И что? – Пенелопа вся трепещет, словно ждет вестей от возлюбленного. Ей вспоминается, как это начиналось десять лет назад и как она торопилась, ибо казалось, будто дни королевы сочтены. – Он написал, что в свою очередь поддержит твоего брата, если потребуется. Это его точные слова. – Что он имел в виду? – Пенелопу охватывает подозрение. Дело попахивает драмой, которая может привести к трагедии. – Это не опасно, Чарльз? – Думаю, нет. Мне кажется, он хотел сказать, если положение изменится… – Он понижает голос до шепота, хотя здесь нет даже деревьев, за которыми мог бы спрятаться соглядатай, а если бы кто-то находился рядом, его бы выдали следы на снегу. – Когда королева умрет, он обещает Эссексу свое покровительство. Яков понимает, что, если хочет беспрепятственно занять трон, ему нужны могущественные союзники. – Разумеется. – Пенелопу не покидает подозрение, что ее брат затерял иную, более опасную игру и намекнул о ней королю Шотландии. После того как Эссекса отлучили от двора, он мог попытаться укрепить свои позиции иным способом. Нет, думает Пенелопа, он бы мне рассказал. Кроме того, королева вновь его приблизила. – Как считаешь, кто еще будет претендовать на трон? – Двоюродная сестра Якова, Арабелла Стюарт. – Блаунт загибает пальцы. – Говорят, она готова поддержать католиков. – Я слышала, она воспитывалась в новой вере. – Это так, однако в ее семье есть католики, которые наверняка ею руководят. По линии Сеймуров – лорд Бошан. У него хорошие шансы: его мать – леди Катерина Грэй, значит, в его жилах течет кровь Тюдоров. Загвоздка лишь в незаконном происхождении. – Катерина Грэй была хорошей подругой моей матери. – Пенелопа вспоминает рассказы Летиции о Китти Грэй, правнучке Генриха Седьмого, тайно обвенчавшейся и умершей в тюрьме. Еще одна женщина, пострадавшая от гнева Елизаветы. – Далее – испанская инфанта, – продолжает Блаунт. – Чтобы занять трон, ей потребуется поднять здесь католическое восстание небывалых размеров. – Или вторгнуться в Англию силой оружия, – добавляет он. – Если не подавить мятеж в Ирландии, у испанцев появится там свой плацдарм. Пенелопу пробирает дрожь. – Моему брату придется обеспечить, чтобы этого не произошло. Вместо тебя она отправляет туда Эссекса. – Боже помоги ему! – вздыхает Блаунт. – Не стану лгать; я рад, что выбрали не меня. Пенелопа молчит. Она тоже рада, но если скажет об этом вслух, то предаст брата. Они безмолвно едут рядом. Наконец она произносит: – Мы должны добиться, чтобы Яков взошел на престол, назначит его королева преемником или нет. Тогда мы будем в безопасности. В конце концов, он единственный, у кого есть бесспорное право на трон. – Сесил снова со мной беседовал, – после паузы говорит Блаунт. – Кажется, он хочет переманить меня на свою сторону. – Что он сказал? – Ничего особенного. С виду это было скорее проявление дружбы. Как и раньше, он упомянул, что в Тайном совете нужны люди вроде меня. – И что ты ответил? – Держался уклончиво. Возможно, было бы полезно согласиться. – Будь осторожен. – Положение значительно усложняется. На ум снова приходит холодный взгляд Елизаветы. – Ты же меня знаешь, я сама осторожность. – Блаунт ласково сжимает ее руку. Пенелопа немного успокаивается. Он действительно воплощение предусмотрительности. – Я так рада, что мы вместе, – говорит она. – Мы с тобой – сила, с которой стоит считаться. – Куда мы едем? – спрашивает Пенелопа. Блаунт намекнул, что хочет что-то ей показать. – В Тауэр. – В Тауэр? Собираешься заковать меня в цепи? – улыбается она. – Хочу тебя удивить. – Почему мы не поплыли на лодке? – Река замерзла почти до самого моста. Утром какие-то мальчишки играли на льду. Один провалился в полынью. – Боже мой! – У Пенелопы сжимается сердце от мысли о том, что чей-то несчастный ребенок встретил свой конец в холодной воде подо льдом. – Его вытащили. Похоже, он не пострадал. Тем временем они въезжают в город через ворота Ладгейт, едут по Чипсайду, мимо ювелирных мастерских. С вывесок свисают длинные прозрачные сосульки. От собора Святого Павла открывается вид на Тауэр. Пенелопу охватывают дурные предчувствия. – Брат говорит, ему придется продать Уонстед, чтобы расплатиться с долгами, – произносит она. – Больно думать, что усадьба попадет в чужие руки и я не смогу туда вернуться. – Это всего лишь старый дом, но для нее он олицетворяет счастье и все хорошее, что есть в жизни. – Я обсуждал покупку Уонстеда с твоим братом. – Ты хочешь купить Уонстед? – Мне нужен дом, подходящий моему положению. Раз уж оно неуклонно растет… – Блаунт высокомерно фыркает и тут же улыбается. Это их общая шутка: видимо, у него в крови дрожжи, раз он так быстро растет при дворе. Пенелопу охватывает радость. – Прет как на дрожжах. – Она берет Блаунта за руку. – Возможно, когда-нибудь… – У нее не хватает духу закончить. Лошади скользят по обледенелым доскам моста. Ров полностью замерз, берега его покрыты снегом. Пенелопа была здесь в последний раз несколько лет назад, когда бедняга Лопес томился в камере. Как ни пыталась она стереть воспоминание о том, что произошло между ее братом и доктором, этот случай по-прежнему не дает ей покоя, словно надоедливая мелодия, от которой никак не избавиться. Она принесла несчастному поесть, чтобы хоть немного облегчить его положение, но Пенелопу не впустили. Стояло лето; вонь, исходившая ото рва, была невыносима. Одному богу известно, что таится за гладкими белыми стенами. Их приветствует стражник в алой ливрее. Они спешиваются и препоручают лошадей конюху. Пенелопа берет Блаунта под руку. Они следуют за стражником через двор по расчищенной от снега тропе, огибающей Белую башню, и останавливаются в дальнем углу двора. Стражник снимает с пояса связку ключей и отпирает дверь с надписью «Зверинец». Изнутри доносится какофония странных звуков. За следующей дверью находится вольер, в котором проживает стая из дюжины обезьян: они висят на ветках сухого дерева и хриплыми криками приветствуют посетителей. Молодой смелый самец приближается к решетке. В его вытянутой морде есть что-то человеческое. Он зевает, показав пару длинных острых клыков, и принимается ласкать гениталии. Пенелопа ахает. К ним направляется самка с детенышем на спине. Самец отворачивается, демонстрируя лиловый зад. Пенелопа пытается потрогать мягкую шерстку на макушке обезьяньего детеныша, но смотритель хватает ее за запястье со словами: «Не стоит этого делать, миледи. Мать оторвет вам руку». Она смеется, пытаясь скрыть тревогу. – Очень напоминает придворную жизнь. Смотри, вон тот похож на Сесила. – Пенелопа кивает в сторону самца с блестящей темной шерстью, выискивающего у себя на голове блох. – А вон твой брат и Бесс Бриджес. – Блаунт указывает на парочку, совокупляющуюся за деревом. Пенелопа невольно хихикает; должно быть, смотритель удивлен, что она не закрывает глаза от ужаса. – А это… – Проследив за взглядом Блаунта, она видит огромную самку с отвисшими грудями. Та сидит в одиночестве, внимательно изучая зеленый лист, словно читает философский трактат, и скалит зубы, если другие обезьяны пытаются приблизиться. – Шшш. – Пенелопа прижимает пальцы к губам, чтобы не проговориться, но у обоих на уме одно и то же: перед ними дикий, вывернутый обезьяний двор, а эта сварливая одинокая самка бабуина – королева. Март 1599, театр «Занавес» / Эссекс-хаус – «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом…»[28] – Актер, босой, но в кольчужном жилете поверх рубахи, стоит в центре сцены и тычет мечом в воздух. – Акцент должен быть не на «снова», а на «друзья», – поправляет его драматург, расхаживая перед сценой. – «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом… – Взмах мечом – он показывает рукой, – потом: – Иль трупами своих всю брешь завалим!», и далее по тексту. Актеры обмениваются репликами, которых Пенелопа не слышит. Она сидит на галерее вместе с братом и его друзьями. – Думаешь, эта пьеса про меня? – спрашивает Эссекс. – Разумеется, – отвечает Меррик. Для него весь мир вращается вокруг его товарища и покровителя. – Иначе почему они так хотели, чтобы вы присутствовали на репетиции? – Просто к тому времени, как пьеса будет готова к показу, мы уже умрем, – говорит Саутгемптон. – Думаешь, все героические пьесы про тебя? – Он со смехом хлопает друга по плечу. – Ну конечно! Ты – великий завоеватель Генрих Пятый, победитель при Азенкуре! – Направь лучше свой пыл на ирландцев, – парирует Эссекс. Меррик и Саутгемптон весело фыркают, заставив актеров прервать обсуждение и обратить взгляды на затененную галерею. Пенелопа замечает, что у брата нервно дергается колено. Публичное сравнение с королем может ему навредить. Саутгемптон твердо кладет руку Эссексу на ногу, помогая унять дрожь. Ходят слухи, будто какой-то книжник накропал трактат о том, как Генрих Четвертый сверг Ричарда Второго, и посвятил Эссексу. Пенелопа попросила Энтони Бэкона изъять сей труд, дабы не повторять злосчастной истории с «Рассуждением о престолонаследии». Если имя брата появится на обложке книги, прославляющей низложение монарха, последствия будут ужасными. Актер начинает заново: – Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом иль трупами своих всю брешь завалим! Пенелопа не сводит глаз с брата. На его лбу крошечными бриллиантами сверкают капли пота, зубы крепко сжаты – верный знак, что он пытается скрыть страх. По окончании репетиции она спускается по узкой лестнице в пустой зал и поднимается на сцену. На стуле лежит кольчужный жилет, рядом прислонен меч. – Можно примерить? Актер осторожно надевает ей жилет через голову. Тот звенит, словно тысяча колокольчиков, но стоит ему оказаться на плечах, как спина тут же сгибается под неимоверной тяжестью. Пенелопа берется обеими руками за рукоять меча. Это настоящий боевой меч, совсем непохожий на те, что кавалеры носят при дворе. Она рассчитывала попрыгать с оружием, веселя мужчин, однако не в силах сдвинуться с места. – Как можно сражаться, неся на себе такую тяжесть?