– По сравнению с полным доспехом это сущие пустяки. Хотел бы я взглянуть на вас в латах, – смеется Саутгемптон. Стройный, с гладкой кожей и нежными чертами лица, будто рожденный ходить в шелках и бархате, он забирает у Пенелопы меч и легким движением запястья описывает в воздухе восьмерку. При виде мощных мышц она вспоминает, как Лиззи описывала его тело, после того как впервые отдалась ему. Она упомянула силу, с которой он прижал ее, так что она не могла шевельнуться, и сравнила возлюбленного с Самсоном. Пенелопа решила, что Лиззи преувеличивает, но теперь, глядя, как Саутгемптон в шутку сражается с ее братом, раздобывшим пику, вынуждена признать: этот щеголеватый молодой человек гораздо более мужественен, чем кажется с виду. Из-за тяжелой кольчуги трудно дышать. Пенелопа думает о воинах, сражающихся на поле брани по колено в ирландской грязи. К горлу подкатывает тошнота. Она слышит крики, зов трубы, испуганное ржание лошадей, грохот копыт под неумолчный бой барабанов; свист стрел, гудение стали, звон оружия; громоподобный пушечный залп и глухой удар, с которым ядро врезается в землю или в человеческую плоть. Гул все нарастает, потом стихает: слышны лишь стоны раненых и последние вздохи умирающих. Пенелопа берется за края жилета, стремясь поскорее от него избавиться. – Позвольте вам помочь. – Меррик, под чьей грубой внешностью скрывается добродушный нрав, снимает с Пенелопы звенящую кольчугу. – Я уж боялся, вы в обморок упадете. Может, принести воды, миледи? – Как хорошо, что в Ирландии рядом с Эссексом будет верный товарищ. – Ты присмотришь за ним? Меррик смотрит на нее из-под бесцветных ресниц: – Не тревожьтесь. Господь на нашей стороне. – Да, – слабым голосом отвечает Пенелопа. Она уже давно не доверяет планам Всевышнего – со дня похорон Сидни. Позже, по возвращении в Эссекс-хаус, Пенелопа просит брата уделить ей несколько минут и усаживается за клавесин в большом зале. У камина свернулся щенок по имени Фидес[29]. Он очень похож на Сперо, но не Сперо. Словно прочитав ее мысли, Фидес приподнимает голову, смотрит на нее, будто просит: «Полюби меня!» Пенелопа перебирает ноты в поисках нужной мелодии. – Ты танцевал под нее в «Двенадцатой ночи». – Она начинает наигрывать, позволяя музыке увлечь себя. Молоточки ударяют по туго натянутым струнам, издавая нежные звуки. – С ней! – Разумеется, Эссекс имеет в виду королеву. Он набивает трубку, прижимает табак большим пальцем. – Она танцевала впервые за несколько месяцев. Ты видел в этот момент Сесила? – спрашивает Пенелопа. Эссекс прикуривает от свечи. На его лицо падают резкие тени. – Его всего перекосило, даже губы сложил куриной гузкой. – Он затягивается и выдыхает в потолок струю дыма. – Робин! – Пенелопа принимает возмущенный вид, но не может сдержать смеха. Она вспоминает, как Сесил наблюдал за Эссексом, – то снимет с дублета невидимую пылинку, то поправит воротник, то потрогает цепь с должностным знаком. – Мы поступили правильно. Надо было показать, что ты снова приближен к королеве. – Может, с виду так и кажется, но на самом деле это неправда, сестра. – Эссекс вздыхает. У него на коленях лежит черный кожаный кошель с письмами от короля Якова, еле заметный в полумраке. – Что ты имеешь в виду? – Пенелопа вспоминает, с каким блаженным видом Елизавета шествовала с ним по лестнице, греясь в довольных улыбках фрейлин. Сама она держалась в стороне, подсчитывая кислые лица, похожие на горгулий: Рэли, Кобэм, Кэрью, Сесил – все они с радостью встретят падение рода Деверо. Стоит одному споткнуться, он потянет за собой остальных. Так устроена жизнь. – Королева больше мне не доверяет. Я недавно спросил, приняла ли она решение по поводу моего назначения в Палату феодальных сборов. Если я получу пост, то смогу разрешить свои финансовые трудности. Она сулит мне эту должность со смерти Берли. Уж он-то в Палате разбогател как Крез. – Вероятно, на лице Пенелопы отражается сомнение, поскольку Эссекс прибавляет: – Я просил вежливо и ничего не требовал, как ты учила: скромно, но не заискивающе. – И что она ответила? – Переменила тему. – Он откидывается в кресле. – Наверняка с тобой играет. Так бывало и раньше. – Нет, на сей раз все по-другому. Не могу точно описать, что именно изменилось, но… – Эссекс прикрывает рот рукой и приглушенно произносит: – Я боюсь, сестра. – Чего? Войны? – Провала. Пенелопа прижимает его голову к своей груди, как в детстве. – У тебя много друзей. Черпай в них уверенность. Да, врагов тоже достаточно, только народ Англии тебя любит. – Она гладит черные кудри. – Завтра, когда будешь уезжать, ты в этом убедишься. Люди выйдут на улицы, я в этом не сомневаюсь. В последние годы им выпало много несчастий: чума, голод, боязнь испанского вторжения. Им нужно, чтобы ты принес победу, а с ней – веру в лучшее будущее, безопасность и процветание. Ты справишься. Я в  тебя верю. – Ей снова слышится шум битвы. Усилием воли она прогоняет наваждение. – Принес победу, – повторяет он. – А я останусь здесь, с Блаунтом. Мы проследим, чтобы никто не покусился на твои привилегии. И еще вот это, – Пенелопа касается черного кошеля. – Письма защитят нас… в случае провала. – Брат и сестра встречаются взглядами. В глазах Эссекса появляется отблеск надежды. – Тебе представится возможность завершить дело, начатое отцом. – Она тут же жалеет, что упомянула о бесславной кончине отца. Слова повисают в воздухе, словно ядовитые миазмы. – Думаешь, матушка права и его смерть можно было предотвратить, будь у королевы достаточно денег? – Эссекс снова затягивается. – Не знаю. – Пенелопа разминает его напряженные плечи. – Отец потратил все состояние Деверо, чтобы усмирить бунтовщиков. – Он поводит плечами: – Наши богатства пошли на благо Англии. Пенелопа молчит, не желая думать о последствиях отцовского решения: ее неудачный брак, долги Эссекса перед королевой. Она массирует напряженные мышцы брата. На лопатке прощупывается нечто плотное. – Что там? – Не знаю, что-то выпуклое. – Вытащи немедленно. – В голосе Эссекса слышится страх. Из припухшей плоти пробивается какая-то ниточка. Пенелопа подцепляет ее пальцами: та легко выскальзывает из-под кожи. Она подносит находку к свету. На ладони лежит крошечное белое перышко, какие растут на брюхе у гуся. – Доказательство, что ты – ангел. – Пенелопа с улыбкой целует брата в лоб, но тот вовсе не рад. – Или Икар! – Эссекс выплевывает это имя, будто оно горчит на губах. Из темноты в дальнем конце зала раздается резкий звук, похожий на скрип кресла. Фидес настораживает уши и тихо рычит. – Кто здесь? – Пенелопу охватывает страх. Ей казалось, они здесь одни, но зал велик, а единственные источники света – камин и свеча. Она лихорадочно вспоминает разговор: они обсуждали Палату феодальных сборов, приватные беседы Эссекса и королевы, финансовое положение семьи Деверо… Никто ведь не упоминал имя короля Якова или, Боже сохрани, сами письма? – Это я. – Из мрака появляется Фрэнсис Бэкон, потирая глаза и шмыгая носом. – Холодно. – Лицо у него бледное, как у призрака. Он зябко обхватывает себя руками. – Бэкон, ты что крадешься, яко тать в нощи? – весело спрашивает Эссекс. В отличие от сестры, он совсем не встревожен: это же его близкий друг, сотни раз доказавший свою верность, хранящий множество тайн. Пенелопа старается отбросить личную неприязнь к Бэкону. – Видимо, я заснул за бумагами. – Тот снова шмыгает носом. – Садись скорей к огню, – Эссекс хлопает по сиденью рядом с собой. – Погрейся. Бэкон устраивается рядом с ним, молча берет его трубку и глубоко затягивается. Пенелопа удивлена подобной фамильярностью. – Над чем вы работали? – интересуется она. – Один ученый написал трактат о низложении короля Ричарда и посвятил тебе. – Бэкон обращается к Эссексу, словно вопрос исходил от него. – Мне удалось раздобыть копию. Я решил проверить, нет ли там крамолы. – Похвальное рвение, – говорит Эссекс. Пенелопа чувствует его волнение и злится на Бэкона за то, что тот дал ее брату новую пищу для тревог в канун отъезда. Она уже знает о трактате, однако предпочла молчать. – Эта книга может навредить Эссексу? – осведомляется она. Интересно, откуда у Бэкона текст, но ради брата лучше не вдаваться в расспросы. – Полагаю, сей труд способен навредить лишь автору. – Он снова делает вид, будто Пенелопы здесь нет. – Слишком много цитат из Тацита. – Мы ведь предпримем все усилия, чтобы не допустить его распространения, не так ли, Бэкон? Даже сейчас, когда Пенелопа обратилась к нему по имени, он подчеркнуто ее не замечает. – Да-да, не стоит волноваться. – Молодой человек принимается разминать Эссексу плечи. Ей хочется оттолкнуть его, потребовать, чтобы он оставил их одних: то ли это ревность, то ли подозрение. Бэкон устремляет взгляд на черный кошель, застрявший в складках рубашки Эссекса: – Что ты там держишь? Портреты любовниц? – В некотором роде, – отвечает тот. Пенелопа замечает, что крошечное белое перышко упало на пол. Март 1599, Уайтхолл В большом дворе выстроились многочисленные шеренги всадников в оранжевых одеждах. Граф собрал огромную армию, и здесь лишь малая ее часть. Еще тысячи конников и пехотинцев присоединятся по пути в Холихед[30]. На улицах собрались горожане, приветствуя доблестных воинов. Чтобы попасть во дворец, Сесилу пришлось пробираться сквозь толпу. Люди толкаются у ворот, встают друг другу на плечи, карабкаются по стенам, чтобы хоть одним глазком взглянуть на своего героя. Несмотря ни на что, Сесил впечатлен войском. Кони вычищены до блеска, копыта отполированы, удила сверкают. Как только королева появляется на галерее, вышколенные подтянутые всадники салютуют ей оружием. С такими бравыми молодцами Эссексу, пожалуй, удастся совершить то, чего еще никому не удавалось, – подавить восстание. Может, не стоило подстраивать его назначение в Ирландию? С другой стороны, он может потерпеть поражение, как его отец. Сесил давно размышляет, стоит ли победа того, чтобы выпустить Эссекса за пределы досягаемости, особенно теперь, когда Берли больше нет и не к кому обратиться за поддержкой. Сесил делает резкий вдох, желая взять себя в руки и не думать об отце. Перед ним встает непрошеное видение – граф лежит на поле брани, роскошные одежды запачканы грязью и запекшейся кровью, слабой рукой он пытается выдернуть стрелу, торчащую из груди. Картина меняется: Эссекс, брошенный своими людьми, в одиночестве стоит посреди унылой пустоши. На нем нет доспехов, лишь истрепанный оранжевый кушак развевается на ветру. Раздается выстрел; пуля попадает ему в грудь, он с криком падает, прижимая руки к месиву, в которое превратилось его сердце. Сесил ощущает в руке тяжесть мушкета, вдыхает запах пороха; так пахнет праздничный фейерверк. Он чувствует себя нечистым, замаранным собственными мыслями, и с внутренним трепетом возвращается к реальности. Эссекс спешивается, бросает поводья Саутгемптону – очередному блестящему протеже Берли. Он по возрасту не мог находиться в числе мучителей, издевавшихся над Сесилом в детстве, но все равно такой же, как они. Его место там же, на промозглой пустоши рядом с графом. Сесил подавляет в себе подобную мысль: нельзя раздувать угли злобы. Еще один резкий вдох, и он выпрямляется во весь рост, с удовлетворением чувствуя, как хрустит горбатая спина. Не сравнивай себя с ними, мы все Божьи создания, говорит он себе, натянуто улыбается и возносит молитву, прося Господа о победе. Однако его помыслы неискренни даже перед Всевышним. Эссекс поднимается по ступеням, преклоняет колени перед королевой, целует ей руку. Елизавета наказывает ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах – она повторяет эти слова, глядя ему в глаза, – ни при каких обстоятельствах не капитулировать перед графом Тироном. – Он наш враг. Он должен быть разгромлен. – Я выполню ваш приказ. – Граф поднимается на ноги. Те, кто слышал его слова, издают приветственные крики, которые распространяются сквозь толпу, словно рябь по воде. Сесил бросает взгляд на Блаунта: тот стоит рядом, между леди Рич и Фрэнсисом Бэконом. Блаунт не присоединяется ко всеобщему ликованию, как и леди Рич. На мальчишеском лице Бэкона брезжит подобие улыбки, однако Сесил не в силах разгадать, чему тот улыбается. Этим утром Бэкон попросил о встрече наедине, возбудив его любопытство. Между ними не было большой приязни с тех пор, как Бэкону не досталась должность генерального прокурора, на которую был назначен ставленник Сесила. Однако это было много лет назад; возможно, кузен Фрэнсис готов вернуться в семью, – если, конечно, не намеревается вести двойную игру. Впрочем, посмотрим. Леди Рич заключает брата в объятия. Сесил тут же представляет себя на месте Эссекса; странно, ибо у него уже некоторое время не появлялось фривольных мыслей о леди Рич и он надеялся, они больше не станут его беспокоить. Елизавета кивает фрейлинам – знак, что они могут попрощаться с мужьями и братьями. Здесь нет ни леди Саутгемптон, ни леди Эссекс – ах да, невидимая леди Эссекс, говорят, опять беременна. Обе дамы навеки отлучены от двора, как и мать графа. Прогневившим королеву мужчинам дозволено вновь обрести путь к ее сердцу, женщинам же – никогда. Пожалуй, недоверие Елизаветы справедливо. Сесил специально собирает информацию не только о мужьях, но и о женах, ибо в нынешние времена они не чураются политических интриг.