Дождавшись, когда леди Рич отойдет от брата, Сесил поправляет бархатный плащ, чтобы красиво спадал с плеч, пожимает графу руку и желает всего наилучшего, ловя удовлетворенный взгляд Елизаветы. Она напоминает мать, наблюдающую за примирением вечно ссорящихся отпрысков. – Возвращайтесь с победой, милорд. Если кто и способен переиграть Тирона, то это вы. Эссекс на удивление искренне улыбается, отчего Сесил чувствует себя подлецом. – Я отдам все свои силы служению Англии и королеве. – Придворные дамы разражаются аплодисментами, их белые ладони порхают, словно бабочки. – Не дай себя убить. Я желаю, чтобы ты вернулся живым и здоровым, – громко говорит Елизавета. Граф вскидывает голову, словно необъезженный жеребец. Сесил замечает в его взгляде страх. Удивительно, ведь храбрость Эссекса, казалось бы, не знает пределов. – Я вернусь, не сомневайтесь, ваше величество. – Вновь излучая уверенность в себе, он спускается вниз, садится на коня. Звучит труба, и Эссекс с войском отбывает. Когда они выезжают из ворот, толпа разражается приветственными криками: «Эс-секс! Эс-секс! Эс-секс!» Граф нагибается в седле, чтобы поговорить с простыми людьми, целует руку какой-то женщине, а затем, к еще большему ликованию, подсаживает ребенка к себе в седло и позволяет потрогать свой меч. Елизавета хмурится. Сесил вспоминает рассказы отца: во время официальных мероприятий королева любила остановиться на улице и пообщаться с народом. «Это они привели меня сюда», – часто повторяла правительница Англии. Сесил никогда этого не видел; в последние годы ее тщательно охраняют, дабы уберечь от наемных убийц. – Что ж, довольно. – Елизавета отворачивается, подает ему руку. – Они его любят, – тихо произносит королева, не скрывая негодования. – Людей привлекают молодость и красота. – Но вы также образец несравненной… – Не унижай меня своей пустой болтовней. У меня есть глаза. Тебе ли не понимать, о чем я. – Воистину, красота мне не свойственна. – У тебя имеются иные достоинства. – Интересно какие? Должно быть, верность, постоянство, безжалостность. Королева наклоняется к нему и шепчет: – Я собираюсь пожаловать тебе должность в Палате феодальных сборов, только тс-с-с, не говори никому. – Ваше величество, я потрясен; это такая честь. – Мысленно Сесил уже прикидывает, как потратит свалившееся на него богатство: переустроит сады во дворце Теобальд, высадит у входа тисовые деревья, искусно подстриженные в форме античных статуй. – Я обещала твоему отцу. Это мой ему прощальный подарок. Смотри не проболтайся. Сесил воображает фонтан в виде нимфы с лицом леди Рич. Ему вспоминается, как королева дразнила Эссекса этой должностью, словно лакомством. Внезапно на него снисходит озарение: его вечное соперничество с графом возникло извне, а не изнутри. Приметив зерно неприязни, посеянное еще в отрочестве, Елизавета поливала его и взращивала, натравливала их с Эссексом друг на друга, швыряя подачки – одному то, другому это, – чтобы управлять обоими. – Ты не рад? Вид у тебя недовольный. – Я просто всеми силами стараюсь скрыть свою радость, дабы не возбуждать любопытства, мадам. – Новое назначение – не только успех на политическом поприще, но и победа над соперником. Однако мысль о поражении графа не доставляет Сесилу ожидаемого удовольствия; вместо радости он ощущает лишь пустоту. Июль 1599, Лейз, Эссекс Генри ловит бабочек с сыном Эссекса, юным Робертом; мальчики со смехом размахивают сачками, словно мечами, а Фидес радостно скачет вокруг. Лиззи Вернон прикорнула над шитьем, на коленях у нее дремлет крошечная белая собачка. Пенелопа закрывает глаза, ложится на траву, прислушивается к звукам лета – журчанию ручья, отдаленному кряканью утки, тихому звяканью коровьих колокольчиков. Она столько времени провела в городе, что почти забыла мелодии сельской жизни. Фрэнсис и Доротея читают друг другу вслух. Фрэнсис изредка окликает детей: «Не бегай, Роберт» или «Смотри не упади». Пенелопа смеется про себя над осторожностью невестки. Роберт – буйный и неугомонный, весь в отца, вечно в синяках и царапинах, и такой же бесстрашный. Даже Генри, на год старше, едва может с ним сравниться. Сама же Фрэнсис – тревожное, неприметное создание. Трудно представить, что когда-то она была замужем за Сидни. Пенелопа вспоминает ее слова в день его похорон: «Он любил только вас». Тихоня тихоней, а в мужестве ей не откажешь. Со временем Пенелопа полюбила невестку, хотя общего у них было мало. Фрэнсис не питала пристрастия к музыке, политикой не интересовалась, зато всецело посвятила себя семье. Она не пользовалась благами, которые ей сулила роль графини Эссекс, – другие бы выжали из такого положения все возможное, но Фрэнсис слишком высоко ценит личное пространство. Бедняжка постоянно в тревоге – за ребенка, растущего у нее в животе, и особенно за мужа. Пенелопа тоже волнуется за Эссекса. Нельзя много размышлять об Ирландии, иначе падешь жертвой страха; он проникает в душу, заполняет до краев, вытеснив все прочие мысли. Хорошо, что Блаунт в Лондоне, при дворе, – по его выражению, «присматривает за хозяйством». Ходят слухи, будто к берегам Англии направляется очередная испанская армада. Благодаря разведке Энтони Бэкона Блаунт узнает новости первым. «Она назначила меня заместителем командующего армией», – написал он позавчера. «Растешь как на дрожжах», – ответила Пенелопа. Если Блаунт хорошо проявит себя на военном поприще, то сможет заменить ее брата. Страшно даже подумать о том, что однажды ей придется выбирать между ними. У Эссекса в Ирландии дела идут неважно. Он пренебрег приказом королевы сразиться с Тироном на севере, вместо этого отправился на юг, чтобы дать войску обвыкнуться и дождаться провианта. Для успеха миссии ему отчаянно требовалось снабжение. Пенелопа сама обращалась к Елизавете с просьбой выделить необходимые средства, однако, судя по вчерашнему письму от брата, он так ничего и не получил: Всей душой страшусь, что потерял ее благоволение. Не имея поддержки из Уайтхолла, я едва могу прокормить войско. Она в ярости оттого, что я пренебрег ее приказом, назначив Саутгемптона командующим кавалерией, но ей не понять, какую огромную важность на поле боя играет доверие. Испанцы вооружают мятежников и вскоре сами отправят сюда войско. Продолжай просить ее за меня, ибо я получил известие, что Сесил наживается на этой войне, а деньги, предназначенные для снабжения армии, утекают к нему в карман. P.S. Ты не представляешь, каково здесь. Повстанцы устраивают засады, мои люди находятся в постоянном напряжении и совершенно деморализованы. Пенелопа сожгла письмо, опасаясь, что невестка случайно прочтет и распереживается еще сильнее. Через час после отъезда Эссекса разразилась страшная гроза; Фрэнсис впала в истерику, заявляя, что это дурной знак. – Нет, только не на дерево! – кричит она, вскакивая на ноги. Роберт балансирует на сучковатом стволе старой яблони, одной рукой держась за ветку, во второй сжимая сачок. Мальчик поразительно похож на отца, словно время обратилось вспять и прошлое вернулось. – Фрэнсис, не волнуйся так, – Доротея берет ее за руку. – Мои дети с младенчества лазают по этой яблоне, – подает голос Пенелопа. – Ни разу ничего дурного с ними не случалось. Роберт спрыгивает на землю и убегает прочь в погоне за бабочкой, совершенно не обращая внимания на тревогу матери. Фрэнсис возвращается к чтению. Лиззи просыпается, сонно потягивается. – Я уснула? – Матушка отчитала бы всех нас за лень. Дай ей волю, мы бы целый день сбивали масло, варили сыр, солили мясо, собирали травы и готовили отвары, – смеется Пенелопа. – «Нерадивые хозяйки, – сказала бы она, – как убедиться, что слуги вас не обкрадывают, если за ними не присматривать?» – Мне снился Саутгемптон, – говорит Лиззи, рассеянно гладя собачку. – Надеюсь, сон был приятным. – Да. – Лиззи садится и смотрит на старшую кузину. – Однако меня кое-что беспокоит в муже. – Она срывает маргаритку и принимается ощипывать лепестки. – Боишься, война его изменит? – Я об этом и не думала. Пенелопа видела, как неузнаваемо изменился ее собственный брат, вернувшись с войны. Он замыкался в себе, будто каменел, а потом вдруг раскрывался, демонстрируя невиданную жестокость, точно мальчишка, раскручивающий кошек за хвосты и наслаждающийся их воплями. Она не произносит этого вслух, чтобы не расстраивать Лиззи: молодая женщина и так не в духе. – Что же тебя тревожит? – Я люблю Саутгемптона гораздо сильнее, чем многие жены любят своих мужей. – Это хорошо. – Пенелопа улыбается. Наверняка юной кузине с детства внушали, что любовь – безумие, а в браке нет места страсти. – Только вот… – Лиззи нерешительно поглядывает в сторону Фрэнсис и Доротеи. – Если говорить тихо, они не услышат, – ободряет ее Пенелопа. – Я застала его за поцелуем. – Не принимай близко к сердцу. – Пенелопа берет Лиззи за руку. – Твой муж молод и горяч. Со временем он остепенится. Я знаю, он тебя любит. Он много раз мне об этом говорил. – Нет, здесь другое. – Объясни. – Это случилось некоторое время назад, когда я носила ребенка, и мы не могли… – Лиззи краснеет. – Ну, ты понимаешь. Я застала его в саду… с прислугой… – С прислугой? – Пенелопа вспоминает многочисленные любовные забавы брата. Тот не пропустил ни одну служанку в Эссекс-хаусе. – В некотором роде. С кухонным мальчишкой. – По щеке Лиззи скатывается слезинка. Пенелопа обнимает ее за плечи, вспоминая, как сама оказалась в похожей ситуации. У нее были подозрения по поводу Саутгемптона: необычная жеманность, близость к миру театра, где мужчины переодеваются женщинами, – странные детали, составляющие часть его обаяния. – Мужские желания отличаются от наших, Лиззи, но это не означает, что он тебя не любит. – Это же смертный грех. – Ерунда. – Пенелопа жалеет, что не может поделиться с Лиззи своими размышлениями о грехе, которым она предавалась в попытке уложить в голове поведение мужа. Со временем они с Ричем приспособились терпеть друг друга на расстоянии: он проводил время по большей части в Лейзе, она – в Лондоне или при дворе. – Что за грех в поцелуе! Саутгемптон таков, какой он есть, за это ты его и любишь. – Пенелопа смотрит на детей: те что-то разглядывают в траве. – Не желай, чтобы он изменился. Лиззи высвобождается из ее объятий, вытирает глаза рукавом. – Я думала, ты придешь в ужас. – Меня не так просто испугать. Я видела больше, чем можно представить. Не держи тайны в себе, они иссушают душу… – Пенелопа замолкает. – Я боюсь ему наскучить. – Желания других людей нам неподвластны. Просто знай: Саутгемптон тебе предан, ты его жена и мать его дочери. Ни один юноша в мире тебя не заменит. – Как же легче стало на душе! – Лиззи ложится на траву. – Но не рассказывай всем и каждому. Осторожность не помешает… и ради бога, не говори Фрэнсис. Она умрет от потрясения.