Сесил пытается вспомнить, важная ли персона этот Грей. – Полагаю, у вас есть для меня новости. – Возможно, он из отряда, отправленного защищать южное побережье от испанцев. – Дело касается графа Эссекса. – Что с ним? – Почему этот человек явился именно ко мне, думает Сесил. Может, Эссекс мертв? Эта мысль медленно просачивается в сознание, возбуждая невыразимый восторг. – Он направляется сюда с отрядом. С ним Саутгемптон. Вероятно, они уже здесь. – Не может быть! Граф в Ирландии! – Радость сменилась нетерпением. – Я встретил его отряд и поспешил вас предупредить. – Вы, наверное, ошиблись. Даже у Эссекса не достанет дерзости покидать пост без разрешения ее величества. – Если допустить, что подобное возможно, почему мне об этом не доложили, думает Сесил. Он столько платит за информацию, а сам остается в неведении? – Я их слышу, – говорит Грей, подходя к окну. – Они ехали следом за мной. Во дворе суетятся конюхи, взмыленные лошади пьют из корыта. Определенно, отряд прибыл недавно, но Эссекса нигде не видно. Сесил уже собирается отчитать Грея за то, что тот зря потратил его время, однако замечает копну длинных темно-рыжих волос. Ошибки быть не может – это Саутгемптон. – Вы уверены, что видели самого графа, а не только его людей? – Я видел его собственными глазами, сэр. Сесил лихорадочно соображает. Муки совести давно позабыты. Если Эссекс самовольно оставил пост, это измена. Отец всегда советовал проявлять терпение. «Граф сам выроет себе яму», – часто говорил он. При мысли, что Эссекс явился угрожать королеве, Сесила охватывает страх. В памяти жив случай в зале совета, когда тот едва не набросился на нее с мечом. Сесил подавляет в себе мысль, что именно он довел графа до подобного шага. У Эссекса в Ирландии огромное войско; когда тот уезжал на войну, народ приветствовал его, словно божество. Сесил смотрит на отдаленные холмы, со страхом ожидая увидеть на горизонте клубы дорожной пыли и ряды всадников. Такое развитие событий пугает. Он отворачивается от окна, резко приказывает пажу подать плащ и поспешно надевает поверх мятой одежды. Королева сейчас в спальне с фрейлинами; надо ее известить. – Сколько времени? – Солнце недавно взошло, – отвечает Грей. – Предупредите стражу. Скажите, что граф Эссекс самовольно оставил пост и должен быть арестован. В полном смятении Сесил устремляется в королевские покои, по пути вспоминает, что не надел головной убор, нервно приглаживает волосы ладонью. На лестнице путается в плаще, едва не падает, но чудом удерживается на ногах. Неужели Эссекс взбесился и под стенами Нонсача уже стоит войско? Наконец Сесил подбегает к двери и, задыхаясь, требует пропустить его к королеве. – Ее величество не одна, – отвечает стражник. Разумеется, она никогда не бывает одна. – Пропустите! – Приказано никого не впускать, сэр. За дверью раздается какой-то шум. – Кто там? – Граф Эссекс, сэр. – Передайте, что я хочу ее видеть. – У нас прямой приказ – никого не впускать. Простите, сэр. Потерпев неудачу, Сесил прислоняется к стене. – Он вооружен? – спрашивает он. – Граф сдал оружие, прежде чем войти. – Стражник указывает на скамью у окна, на которой лежит меч. Сесила охватывает облегчение, но воспаленное воображение тут же начинает подсказывать другие способы навредить королеве, – например, кинжал, спрятанный под рубашкой, или флакон с ядом. Он снова выглядывает в окно, опасаясь увидеть приближающееся войско, однако его страхи напрасны – дорога, ведущая к дворцу, пуста. Сесил вновь поворачивается к стражникам – те стоят навытяжку, не глядя ему в глаза, и он сдается; в конце концов, с Елизаветой целая толпа фрейлин, есть кому подать знак о помощи. В дверях появляется Эссекс. Его одежда в дорожной грязи, лицо покрыто пылью – похоже, он так спешил, что даже не дал себе труда умыться. – Доброе утро Сесил, – невозмутимо произносит он. – Какой-то ты сегодня растрепанный. – Э-э… – лишившись дара речи, Сесил глупо таращится на Эссекса и лихорадочно поправляет одежду, взбешенный тем, что его, самого значительного политика в Англии, унизил какой-то дерзкий граф. – Удивлен, что я здесь? Что, шпионы не доложили? Теряешь хватку. – Эссекс смеется, берет со скамьи меч, перекидывает пояс через плечо и уходит, насвистывая. Дойдя до конца коридора, оборачивается и с усмешкой добавляет: – Тебе туда нельзя. Она не одета. Кипя от ненависти, Сесил возвращается в свои покои, дабы привести себя в порядок и раздать указания соглядатаям – пусть выяснят, не стоят ли поблизости войска графа. Потом он сидит в ожидании, когда понадобится ее величеству, а тем временем паж до блеска начищает ему туфли. Наконец его вызывают. Он приказывает пажу напоследок отряхнуть черный бархатный камзол и направляется в королевские покои. К счастью, стража уже сменилась. Тех, кто стал свидетелем его волнения и неловкого разговора с Эссексом, не видно. Три фрейлины наносят последние штрихи к наряду Елизаветы: одна прикалывает к лифу крупный драгоценный камень, вторая помогает надеть накидку, третья обвивает вокруг шеи нить жемчуга, спускающуюся ниже живота. – Рада тебя видеть, – с напряженной улыбкой говорит королева, резким взмахом руки отсылая фрейлин в дальний угол зала. – Подойди ближе. – Сесил садится на табурет рядом с ней. – Полагаю, ты уже знаешь, что Эссекс… – Она откашливается. – …вернулся. Он кивает: – Я знал об этом, мадам, и взял на себя смелость удостовериться, что граф возвратился без… – Без войска, – перебивает Елизавета. – Да. Он сообщил, что прибыл лишь с небольшим отрядом. По его выражению, «достаточным, чтобы защитить его особу». Рада, что тебе хватило сообразительности проследить, не окажемся ли мы в осаде. Пожалуй, здесь осада долго не продлится. – Королева испускает короткий смешок. Действительно, Нонсач предназначен для развлечения, а не для противостояния армии. Ее величество выглядит поразительно спокойной; Сесил, как и прежде, восхищен ее выдержкой. – Чего он хотел? Елизавета упирает локоть в подлокотник кресла, кладет подбородок на ладонь. – Он подписал перемирие с Тироном. – Ее глаза темнеют, выдавая ярость. – С моим врагом. – Вы приказывали ему ни в коем случае этого не делать. – Он предал меня, Пигмей. Перемирие слишком напоминает капитуляцию. – Как ни странно, Сесил рад услышать свою кличку; сейчас она представляет собой знак близости, доверия. – Все подумают, что Англия сдалась. – Под «всеми», видимо, подразумевается Европа. – Я созвала совет. – Королева кивает в сторону двери, ведущей во внутренние покои. – Но сперва хотела дать тебе полную картину. – Возьму на себя смелость порекомендовать поместить графа под арест. Нельзя, чтобы вы проявили… – Да-да, мое терпение исчерпало все пределы. Составляй указ. – Елизавета вздыхает, удрученно прикрывает глаза. – Я подпишу. – Мне очень жаль, мадам. – Проснувшаяся совесть заглушает в Сесиле радость победы. – Вдвойне печально переживать предательство от тех, кого любишь. – Я любила его как собственного сына, – говорит королева и решительно добавляет: – Но он не мой сын, а сын моего врага. Сентябрь 1599, Барн-Эльмс / Нонсач В полутемной комнате тихо, слышен лишь шорох ткани в руках повитухи да прерывистое дыхание Фрэнсис. Та лежит на боку, обняв подушку, словно возлюбленного. – Боже, помоги мне, – шепчет она, сжимая руку Пенелопы. – Этот ребенок меня прикончит. – Нельзя так думать. Твой малыш благополучно родится, как и все предыдущие. – Пенелопа избегает смотреть в большие печальные глаза невестки. Она вспоминает, какой ужас испытывала перед рождением детей, опасаясь, что Господь заберет ее к себе. – Сейчас я спою, и тебе станет легче. – В памяти крутится неприличная баллада о распутной девице, которую Пенелопа позавчера слышала в театре «Занавес». Она берет лютню и принимается напевать без слов. Повитуха подпевает. Им пришлось прождать полтора дня, прежде чем начались первые схватки. – Обещай, что меня не бросишь. – Фрэнсис, едва не плача, стискивает руку Пенелопы. – Я буду здесь сколько потребуется. – В процессе родов нет ничего приятного: кровь, крики, долгие часы волнительного ожидания, постоянная угроза смерти, которую храбро отрицают, но меньше она не становится. – Я же тетушка этого малыша. Разумеется, я хочу поприветствовать его при появлении на свет. – Обручальное кольцо Фрэнсис подвесили на ее волос и раскачивали над животом, как маятник, – так всегда делают перед родами. Кольцо равномерно раскачивалось туда-сюда в знак того, что родится мальчик. Все поздравляли будущую мать, хотя знали, что с той же долей вероятности может появиться девочка. В дверях появляется Лиззи Вернон, машет Пенелопе. Та выходит в коридор. Лиззи явно взволнованна. – В чем дело? – Что могло вызвать такую тревогу? Чума в доме, кого-то из знакомых заключили в Тауэр, кто-то погиб в Ирландии? Пенелопа нервно сглатывает. – Твой брат арестован. – Его взяли в плен? – Говорят, ирландцы крайне жестоко обходятся с пленниками. Единственное утешение – Эссекс ценный заложник; не в их интересах причинять вред столь важной персоне. – Боюсь, все гораздо хуже. – Что может быть хуже, кроме смерти?