– Он в Нонсаче. – Не понимаю. Откуда такие фантазии? – Я получила послание от Саутгемптона. Эссекс подписал перемирие с Тироном, и они спешно покинули Ирландию, – Лиззи говорит быстро, еле переводя дыхание, – чтобы он мог объясниться с королевой, прежде чем его недруги при дворе узнают и настроят ее против него. Новость погружается в сознание Пенелопы, словно тяжелый камень на дно пруда. – А королева… – Поначалу она выслушала его объяснения и будто бы все поняла. Но теперь… – Лиззи вытаскивает письмо из рукава и читает: – …Расценивает поступок Эссекса как предательство. Елизавета говорит, что тот сдался ирландцам, несмотря на ее прямой приказ стоять до последнего. Граф сейчас под арестом в Нонсаче. – Она еще раз перечитывает послание. – Его обвиняют в измене. Пенелопа опускается на скамью у двери. Паника сжимает сердце холодными пальцами. – Саутгемптон пишет, ты должна ехать к нему. Он будет ждать тебя у столба на въезде в Юэлл и тайно проведет к брату. Пенелопа роется в ящике стола, находит бумагу, перо и чернила и торопливо царапает записку Альфреду, конюху из Эссекс-хауса, приказывая немедленно подать лошадей. Она запечатывает письмо и зовет пажа, чтобы тот скорее его доставил. – Уверена, я смогу найти способ все уладить. – Ее бодрый голос ничем не выдает леденящего предчувствия беды. Возможно, на сей раз брат зашел слишком далеко, истратил последние крохи благоволения королевы, и теперь все тщательно выстроенные планы семьи Деверо обратятся в прах. Елизавета предупреждала, ее терпение не безгранично. От этой мысли Пенелопу охватывает дурнота. – Пожалуйста, отправь письмо Доротее, пусть сообщит обо всем матери. А сама побудь с Фрэнсис. Она в ужасном состоянии, я обещала, что не оставлю ее, но… – Разумеется, как пожелаешь. – Не говори, почему я уехала. Не надо ее тревожить. Это будет ложь во спасение. Альфред прибывает вместе с парой охранников из Эссекс-хауса. Он не задает вопросов, хотя наверняка теряется в догадках, зачем скакать в Нонсач на ночь глядя и почему на Пенелопе дорожный плащ поверх домашней одежды. Они отправляются навстречу тьме. Пенелопа старается не думать о ворах и разбойниках, которые наверняка рыскают по дорогам. Она подкрепляется глотком из предложенной Альфредом фляжки и успокаивает себя тем, что рядом трое крепких мужчин, хотя, если приглядеться, один из них совсем еще мальчишка. – Сколько нам ехать? – спрашивает она. – Миль двадцать. Если поторопимся, доберемся до рассвета. Они едут молча, радуясь тихой погоде и почти полной луне. Пенелопа пытается успокоиться, слушая мерный звук копыт, ритм собственного дыхания и гудение ветра. Хорошо, что рядом Альфред: он часто возил ее в Нонсач и обратно, поэтому знает дорогу. Конюх служит семье Деверо много лет и предан ей всей душой. Некоторые слуги в Эссекс-хаусе продавали хозяйские секреты, а один, работавший на кухне, состоял на жалованье у Сесила. Пенелопа убедила его шпионить за своим хозяином, но парень умер от чумы, не успев сообщить ничего полезного. Впереди виднеются силуэты зданий. – Это Юэлл? – Да, миледи. Всадники двигаются по заросшей травой полосе посреди дроги, чтобы производить меньше шума. В лунном свете поблескивает указатель, под ним ожидают двое. Пенелопа с облегчением замечает узнаваемую фигуру Саутгемптона, его длинные волосы и приталенный дублет, и лишь потом понимает, что человек рядом с ним – Блаунт. Ее сердце замирает. Она едва сдерживается, чтобы не соскочить с лошади и не броситься к нему в объятия. Пенелопа тихо спешивается. Блаунт берет ее за руку; его присутствие внушает уверенность. Он наклоняется к ней и шепчет на ухо: «Моя дорогая». Оставив лошадей на попечение Альфреда, дальше они идут пешком. Над деревней нависает черная громада дворца, на фоне светлеющего неба выделяются причудливые силуэты башен. По пути Саутгемптон обрисовывает положение, стараясь держаться рядом с кустами, чтобы остаться незамеченным. Запели птицы; их мелодичные трели кажутся на удивление неуместными. – Как он? – спрашивает Пенелопа. – Трудно сказать, – отвечает Саутгемптон. – Каким образом вы собираетесь провести меня к нему? – Бойцы, стоящие в ночной страже, служили под моим началом, – поясняет Блаунт. – К тому же полный кошель творит чудеса. – Увидев вас, Эссекс воспрянет духом, – добавляет Саутгемптон. – Его жена сейчас рожает. Пожалуй, лучше ему об этом не знать, чтобы лишний раз не тревожиться. – Как она? – интересуется Блаунт. – По своему обыкновению, волнуется и переживает. Они тихо проникают на задний двор, проходят вдоль стены и проскальзывают на черную лестницу. Раздаются шаги, мерцает свет свечи. Блаунт заталкивает Пенелопу в тень и встает перед ней, чтобы ее не заметили. Она надевает капюшон и туже запахивает темный плащ. – Вы рано, милорды, – говорит им привратник, сонно потирая глаза. – Да мы еще не ложились. – Саутгемптон заговорщически толкает его в бок. – Здесь особенно негде поразвлечься, дохлый номер. – Знал бы ты, сколько простых радостей можно найти в местной деревушке, – подмигивает Саутгемптон. – Пойдем-ка лучше спать. – Блаунт притворно зевает и потягивается. Привратник желает им доброго утра и уходит по лестнице. – Этому платит Сесил, – шепчет Блаунт. – Вроде бы поверил, что мы всю ночь развлекались в деревне. – Еще как поверил. Такое впечатление, будто вы постоянно этим занимаетесь, – поддразнивает его Пенелопа. В присутствии возлюбленного тревога немного улеглась, но при виде двери, перед которой стоят двое стражников с алебардами, горло пересыхает от волнения. Блаунт достает из-за пазухи кошелек. Старший из охранников взвешивает его на ладони, развязывает шнурок и с подозрением заглядывает внутрь; можно подумать, перед ним не два могущественных пэра, а ярмарочные торговцы. Наконец он кивает, отодвигает засов и пропускает Пенелопу внутрь. Остается надеяться, стражники не узнали ее под капюшоном и в простой одежде. Пусть лучше думают, что какая-то из многочисленных любовниц пришла утешить графа в час невзгод. Эссекс, скорчившись, сидит на полу в углу темной комнаты и даже не пытается встать. Слабый свет зарождающейся зари едва рассеивает тьму, огонь в камине почти погас. Пенелопа ворошит кочергой золу, подбрасывает угля из полупустой корзины. Вскоре в очаге пляшут голубые и оранжевые языки пламени. Она вытирает запачканные сажей руки о плащ, зажигает свечи. Фитили тихонько шипят. – Если она оставила тебе уголь и свечи, дела не так уж плохи. Эссекс издает желчный смешок. Пенелопа опускается рядом на ледяные каменные плиты. Рука брата холодна и безжизненна. Посидев с ним немного, она осторожно подталкивает его к огню, который уже разгорелся в полную силу, распространяя по комнате свет и тепло. Эссекс побледнел и осунулся, будто несколько дней ничего не ел. На его лице застыло затравленное выражение. – Лучше бы я пал смертью храбрых в Ирландии, – бормочет он, устремляя на Пенелопу пустой взгляд. – Нет, нет! – вскрикивает она, прижимая его к себе. – Где твой боевой дух, Робин? – Королева считает, я заключил союз с врагом Англии, только это неправда, – жалобно произносит он. – Не союз, а временное перемирие. Все эти коверные вояки, заседающие в совете, раздают приказы направо и налево, но они совершенно не представляют, что происходит на самом деле. Там просто ужасно, сестра, я сильно рисковал. Моих людей могли вырезать всех до единого. Я искренне верил, что принял наилучшее решение для Англии, а меня называют предателем. – Эссекс смотрит на Пенелопу. Та с радостью замечает, что его глаза горят от гнева. Лучше гнев, чем уныние. – Хотел бы я посмотреть, как повел бы себя Сесил под бешеным натиском ирландцев. Постоянные засады, не знаешь, когда и откуда ждать атаки, кругом грязь, сырость, страх, болезни, голод, нехватка припасов. Нам так ничего и не прислали. Не сомневаюсь, по вине этой скрюченной крысы. – Бедный мой мальчик. – Пенелопа гладит его по волосам. Эссекс отстраняется, садится прямо. – Там, в Ирландии, я узнал о нашем отце такое, чего лучше бы не знать. Он совершал ужасные, бесчеловечные поступки, не имеющие ничего общего с духом рыцарства. – В отчаянии он обхватывает голову руками. – Это место пробуждает жестокость. Но я не хотел… – Он будто не в силах сформулировать свою мысль. – Не хотел… – Знаю. – Нет, не знаешь. Я не хотел поддаваться злу, потому и заключил перемирие. Не для того я унаследовал меч Сидни, чтобы превращаться в кровожадного дикаря. – Правда на твоей стороне, Робин, Господь все видит. – Я еще не готов отправляться на Его суд. – Мы этого не допустим. Ты не один. – Пенелопа чувствует, что брат слегка воспрял духом. – Я с тобой, многие готовы прийти к тебе на помощь – думаю, наберется целое войско. И шотландский король нас поддерживает. – От собственных слов мороз идет по коже. С одной стороны – войско, с другой – король Шотландии, а вместе… Даже подумать страшно. Должен быть иной способ вызволить брата. – Забери это, – пошарив под рубашкой, Эссекс вытаскивает кожаный кошель с письмами Якова. – Меня будут держать в Йорк-хаусе, под присмотром лорда-хранителя. Нельзя, чтобы их нашли. – Он писал тебе? Брат кивает: – Наша позиция едина. – Значит, в самом худшем случае мы поставим его на трон чуть раньше, чем ожидалось. – Пенелопа прикрывает рот рукой, не в силах поверить, что озвучила столь крамольную мысль, но идея принадлежит не ей одной: так думают Эссекс, Летиция, Блаунт, Саутгемптон… и многие другие. На кону выживание их рода… и судьба Англии. – К счастью, пока до этого не дошло. Если королева сама объявит Якова наследником, вся страна вздохнет с облегчением. От неопределенности только хуже. – Пока до этого не дошло, – повторяет Эссекс. – Когда будешь говорить с ней, призови на помощь все свое обаяние. Я со своей стороны приложу все усилия, чтобы тебя выпустили. – Пенелопа мужественно улыбается. – Как только окажешься на свободе, будем думать, что делать дальше. Может, она простит тебя; чудеса случаются. Вопрос в том, кто шепчет ей на ухо. – Нет нужды произносить имя Сесила. – Я должна идти, пока все не проснулись. Верь мне, Робин. – Она встает, поднимает брата на ноги. – Я боюсь, – тихо говорит Эссекс. Вероятно, Пенелопа единственная, кому он может признаться в слабости. Она вспоминает о перепуганной Фрэнсис, производящей на свет его дитя. Так сложилось, что Пенелопе суждено унимать тревоги всех своих родных, пряча собственный страх. – Я на твоей стороне. – Она целует брата в обе щеки и выскальзывает в коридор, где ее ждет Блаунт, чтобы отвести в Юэлл. Едва выйдя за ворота дворца, Пенелопа прижимает возлюбленного к дереву, жадно целует, словно черпая в нем силу. Она закрывает глаза, на мгновение забывается в его крепких объятиях, чувствуя биение его сердца, наслаждаясь теплом его дыхания. К ее удивлению, на глазах наворачиваются обжигающие слезы. Она им не противится. Блаунт не произносит ни слова. Когда слезы наконец иссякают, он тихо шепчет: – Чтобы ни случилось, я с тобой. Декабрь 1599, Уайтхолл