– Давай выкроим несколько дней в Уонстеде перед моим отъездом. Пенелопа на мгновение опускает голову ему на плечо. – Надеюсь… – начинает она, но умолкает. Она надеется, что обстоятельства, связанные с ее братом, не ухудшатся и их краткое свидание состоится. В словах нет нужды – оба молятся за освобождение Эссекса и его выздоровление. – Не знаю, что мне еще сделать, чтобы ему помочь. Колесную лиру сменяют волынка и скрипка. Головная боль чуть отступает. Снизу доносится звон украшений и топот – придворные кружатся в танце. – Уверен, королева действует по наущению врагов твоего брата, – говорит Блаунт. – То есть Сесила. – Его в первую очередь. – Я хочу написать ей письмо. Открою глаза на то, что те, кто к ней близок, действуют из личной мести и собственного тщеславия и ради свержения моего брата готовы поступиться интересами Англии. Эссексу даже не дали возможности защититься. – Рискованно. Королева может воспринять твое послание в неверном ключе, а Сесил… – Придет в ярость и утратит самообладание. – На Пенелопу внезапно снисходит озарение. – У меня есть мысль, как сделать так, чтобы он точно узнал о моем письме. – Как? – Нужно показать его Фрэнсису Бэкону. Он – течь в нашем корабле. – Бэкон переметнулся? Пенелопа кивает: – Видимо, решил, что на другой стороне получит больше преимуществ. Впрочем, он, сам того не подозревая, может быть нам полезен. – Она вспоминает этого изящного мужчину с невинным мальчишечьим лицом, сопровождающего свою речь характерным шмыганьем носом. Блаунт улыбается, крепче обнимает ее за талию. – Сесил обрел в твоем лице грозного соперника. – Я просто действую в интересах брата. – Я отправил послание королю Якову. – Блаунт склоняется ближе. – Написал ему, что, вернувшись с войском в Англию, смогу добиться освобождения Эссекса и заставить королеву назначить Якова своим наследником. Также я указал, что с его поддержкой успех гарантирован. У Пенелопы кружится голова. Ставки поднялись до небес, однако радостное возбуждение сильнее страха. – Он ответил? – Пока нет. Без его согласия подобный план равносилен самоубийству. Пенелопа так долго стояла на краю бездны; настало время сделать шаг – и либо упасть, либо взлететь. – Будем надеяться, мое письмо королеве возымеет действие и до этого не дойдет. – Она смотрит на Блаунта: – Мы в большой опасности. – Не забывай: что бы ни случилось, я с тобой, а за мной – тридцать тысяч воинов, готовые исполнить любой мой приказ. Блаунт притягивает Пенелопу к себе, крепко целует в губы, потом отстраняется и поспешно спускается в зал. Пенелопа возвращается к Доротее, берет сестру под руку и продолжает наблюдать за празднеством. Танцоры явно выпили лишнего, музыканты не попадают в ноты. – Мы, Деверо, сейчас должны быть сильными как никогда, – тихо говорит она, в уме уже набрасывая текст письма. Март 1600, Уайтхолл – Это письмо… – Сесил смотрит на Фрэнсиса Бэкона. Борода у того аккуратно подстрижена и расчесана, белоснежный воротник крепко накрахмален – не иначе он платит голландской прачке. Бэкон медленно моргает, словно рептилия. Сесил уже не в первый раз задается вопросом, можно ли ему доверять. – Леди Рич выдвинула в нем множество завуалированных обвинений. Королева была весьма недовольна этим посланием, однако его эффект постепенно сходит на нет. Я рассчитывал, что мы извлечем больше пользы из ее недовольства. Сесил подходит к двери, высовывает голову в коридор. Там никого нет. Вернувшись в комнату, он проводит рукой по шторам, дабы убедиться, что за ними никто не прячется. Из сада доносятся болтовня и веселый визг фрейлин. Недавно прошел сильный снегопад, и теперь они швыряются снегом друг в дружку. В детстве Сесилу доводилось играть в снежки; дворец Теобальд был полон воспитанников Берли, в число которых входил и Эссекс. То были жестокие забавы; слушая девичьи крики, Сесил живо вспоминает, как холодный колючий снежок со всей силы врезается в лицо и как он притворялся, будто веселится, когда ему заталкивали снег за шиворот. – Леди Рич допросили, но королева не желает давать делу ход. Похоже, она все еще испытывает к ней теплые чувства, несмотря на… – Знаю. – Сесил хорошо понимает, что от этого письма пострадал скорее он, чем леди Рич. Елизавета показала ему послание, не подозревая, что благодаря кузену Фрэнсису он уже знаком с его содержанием. Это была горячая мольба, преисполненная избитых метафор про солнце, скрывшееся за тучами, божественные знамения и тому подобное. Но за пустыми банальностями таилось гораздо больше. Леди Рич намекала, что враги Эссекса используют королеву в своих интересах. Под врагами Эссекса, естественно, подразумевался он, Сесил. Как только они разделаются с графом, писала она, то пойдут против самих небес, иными словами, свергнут королеву и посадят на трон своего ставленника. Смысл был вполне ясен, и хотя обвинения высказывались не впрямую и не могли навлечь на Сесила беду, послание леди Рич беспокоило, проникая под кожу, словно чесоточный порошок. Сесил чувствовал – его удача висит на волоске. В течение нескольких недель Елизавета держалась отчужденно и постоянно едко шутила на тему доверия. Она направила к больному графу собственных врачей и отпустила его домой; он остается под стражей, ему позволены только заранее одобренные свидания, его родственницы удалены от двора, тем не менее это явное послабление. По словам одной из фрейлин, королева проливала слезы из-за потери самых близких людей – надо полагать, речь идет об Эссексе и его сестре. Сесил опасается, что совершил ошибку. Суд над Эссексом в Звездной палате[32] по обвинению в измене был назначен на февраль. Однако Сесил понимал: политически неверно подталкивать графа к смерти, ведь впоследствии ее величество может обратить свой гнев на него, поэтому за день до суда он нанес Эссексу тайный визит. Граф, ссутулившись, сидел за письменным столом, очевидно, не осознавая присутствия Сесила, хотя слуга объявил о его приходе. Наконец он повернулся: Сесил был потрясен, увидев лицо своего врага, – кожа туго обтягивала череп, будто под ней совсем не осталось плоти, глаза казались неживыми, словно иссохшие камни. Длительная болезнь изменила Эссекса до неузнаваемости. Тяжело опершись о столешницу, граф неуклюже поднялся и, откашлявшись, проскрипел: – А, Сесил. Явился позлорадствовать? – Он улыбнулся, и Сесил узрел тень прежнего Эссекса, спесивого, наглого, невыразимо обаятельного. Ему стало стыдно. – Знаю, мы не всегда сходились во взглядах. – Эссекс рассмеялся. От этого тонкого зловещего звука стыд лишь усилился. – Понимаю, у вас нет причин мне доверять, но я не хочу, чтобы завтра вам вынесли приговор. Уверен, я смогу перенести заседание. – Зачем вам помогать мне? Сесил ожидал этого вопроса. – Я желаю блага для Англии и королевы. Полагаю, что ваша… – Он помедлил, подбирая подходящее слово. – …кончина никому не пойдет на пользу, особенно ее величеству. – И что вы предлагаете? – Эссекс снова сел за стол. На его лице по-прежнему отражалось недоверие. – Напишите прошение об отсрочке. Используйте все свое обаяние, проявите наивысшую покорность. – Я уже подал десятки наипокорнейших прошений. – Граф снова ссутулился, ворот рубашки распахнулся, открыв выпирающие ключицы. Сесил отвел взгляд. – Я лично передам его ее величеству. Надеюсь, она смягчится. Если королева отложит суд по собственному желанию, ее сочтут слабой, но если она поступит так по моему совету… ее сочтут великодушной. – Как ты хитер и проницателен, Сесил. Я с детства это знал. – Эссекс достал из бюро лист бумаги и принялся очинять перо. Сесила обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, он сочувствовал графу и мучился совестью из-за того, что приложил руку к его падению, с другой стороны, восторгался собственной хитростью. Но самое главное, он сознавал свое лицемерие, ибо весь этот спектакль устраивался не ради Эссекса и Елизаветы, а исключительно ради его блага – проявлением великодушия он рассчитывал укрепить свое положение. Ему вспомнился рассказ отца о том, как королева разгневалась на него после организованной им казни Марии Шотландской. «Я сделал это для ее же собственной безопасности, но она смотрела на дело иначе. Я боялся, что навеки утратил ее доверие», – признался он. Елизавета доверяет Сесилу гораздо меньше, чем Берли, так что ему есть чего бояться. Эссекс посыпал бумагу песком, чтобы высушить чернила, смахнул его и нагрел воск на свече. – Полагаю, тебе не хватит наглости просить меня дать прочитать. – Он капнул воском на письмо и запечатал собственным перстнем. Все получилось как задумано – слушание отменили, толпы зевак, собравшихся вокруг зала заседаний, разошлись по домам, а Эссекс находится в подвешенном состоянии и едва сводит концы с концами, ибо его отстранили от всех должностей, следовательно, денежные поступления прекратились. Шахматная партия продолжается, и у Сесила есть время спланировать следующий ход. Лучше бы граф так и не оправился после болезни; это был бы самый удачный исход. А теперь еще в игру вступила леди Рич. – А ты что думаешь о ее письме? – спрашивает он кузена. Бэкон собирается с мыслями. – Возможно, у нее есть какие-то сведения против вас. – Против меня? – Сесил невольно повышает голос, выдавая волнение. Может, она узнала о его переписке с испанским двором? Но каким образом? Например, у этого типа, Переса, – вечно он всплывает то здесь, то там. Именно Перес много лет снабжал Эссекса агентурными данными. К тому же у брата Фрэнсиса, Энтони Бэкона, шпионы по всей Европе. Внезапно Сесил с ужасом вспоминает о собственноручно написанном письме, адресованном испанскому послу, в котором речь шла об инфанте. С тех пор столько всего произошло – бойня в Ирландии, унижение при дворе, очередное обострение отношений с Испанией, достопамятное возвращение графа… Он уже и забыл про то послание, поспешно запечатанное и отправленное. Сесил представил, как оно легло на стол к Энтони Бэкону. Что за неосмотрительность – положить крамольные мысли на бумагу: попади письмо не в те руки, даже неопределенные выражения (а он выражался в высшей степени туманно) могут приобрести определенность. Он был так занят заключением мирного договора, что упустил подобную возможность из виду. – Никогда не понимал, как леди Рич удается постоянно выходить сухой из воды, – сказал Бэкон. – Да уж. – Сесил снова и снова прокручивает в голове слова, адресованные испанскому послу, надеясь, что тому хватило ума сразу сжечь письмо. Он ни в коем случае не утверждал, что инфанта является законной наследницей престола, лишь смутно намекал. Но вопрос не в том, что было на самом деле, а как это воспринимается со стороны. Сесил глубоко вздыхает и смотрит в окно, стараясь собраться с мыслями. Разрумянившиеся девушки по-прежнему жизнерадостно бросаются снежками. Если не знать, что это игра, выглядит довольно зловеще. – Скажи, кузен, твой брат в последнее время получает много вестей от испанского двора? – Энтони не раскрывает карты. Сесил пристально смотрит на Фрэнсиса. На душе камнем лежит тревога. – Ты должен доказать, что достоин доверия. – Он сам удивляется собственным словам, но понимает: в сложившихся обстоятельствах это единственно верный путь. – И чем мне подтвердить мою благонадежность? – Бэкон снова медленно кивает и, не дожидаясь ответа Сесила, произносит: – У меня есть идея, как навредить леди Рич. – Сесил с нетерпением ждет продолжения. – Если послание будет опубликовано, создастся впечатление, что она пытается привлечь общественность на сторону брата… – То есть это не частное письмо, а прокламация. – У Сесила мурашки бегут по коже. Воистину, коварная мысль. Не исключено, что Фрэнсиса Бэкона тоже травили в детстве. – У леди Рич обязательно появятся крупные неприятности. – Он воображает, как сам сообщит об этом королеве. – Устраним даму, и валет будет бит, – говорит Бэкон. – Именно она – душа семейства Деверо. Мысли Сесила обращаются к леди Рич, и тело отвечает без разрешения. Он заставляет себя думать о королеве. – Убедись, что следы не приведут ко мне. – Предоставьте это мне. Чем меньше знаете, тем лучше.