– Голова болит? Он не отвечает, будто не слышал. – Я приготовлю для тебя снадобье. Энтони просматривает колоду: – Что это за карты? Никогда таких не видел. Взгляните на пиковую даму, – он демонстрирует карту. – Вылитая испанская инфанта. – Стражники смеются, но Пенелопа понимает тайный смысл шутки: возможно, Перес что-то накопал на Сесила, а испанская инфанта и есть та самая зацепка. – Смотрите, у нее даже усы имеются, – говорит Саутгемптон. Дядя Ноллис с усмешкой бьет даму своей картой. Энтони Бэкон сдает, игроки делают ставки. Пенелопа не думает об игре. В ее мозгу формируется идея. Август 1600, Уайтхолл – Надеюсь, вы пришли сообщить, что наконец допросили леди Рич, милорд. – При виде лорда Бакхерста Сесил встает. Он крайне раздражен этим человеком, и ему неприятно проявлять уважение, которое полагается в соответствии с его званием. Вышеупомянутая леди дольше двух месяцев ухитрялась ускользать от Бакхерста, перемещаясь между домами. Подобная нерасторопность бесит. Портрет покойной жены на противоположной стене висит немного криво, и это усугубляет раздражение Сесила. – Да, милорд, – запыхавшийся Бакхерст платком вытирает пот со лба. – Сегодня жарко. Вы не против, если я расстегну дублет? – Можете раздеться хоть догола, главное, скажите, как прошел допрос. Бакхерст хрипло хохочет: – Вижу, вы настроены шутить. В дверях мнутся двое пажей. Сесил приказывает им выйти, но запоздало сожалеет, что не попросил одного из них поправить картину. – Прошу, садитесь, – говорит он Бакхерсту. Тот, кряхтя, опускается в кресло. – Итак? – Я допросил леди Рич. – Его смягчившийся взгляд внушает дурные предчувствия. Сесил рассчитывал, что замшелый старик Бакхерст не поддастся ее чарам. Видимо, расчет оказался неверным. – Я проследил ее до усадьбы в Эссексе, где она ухаживала за мужем. Он слег с какой-то неизвестной болезнью. Но к тому времени, как я приехал, она уже отбыла в… Скорей бы он уже перешел к делу. Еще не хватало потратить целый день на то, чтобы выслушивать историю блужданий Бакхерста по английскому захолустью. – К какому выводу вы пришли по результатам допроса, милорд? – Сесил старается удержать на лице любезное выражение. – Я полностью убежден в ее невиновности. – Отчего же? – Кажется, леди Рич способна вывернуться из любой западни. Надо было отправить Бэкона: уж он-то совершенно точно неуязвим для ее чар. К сожалению, Бэкон слишком тесно замешан во всей этой истории с письмом. По крайней мере, леди Рич находится вдали от двора и не имеет доступа к королеве. Кроме того, графа выпустили из-под стражи, и он уехал в деревню, а значит, его сподвижники, толпившиеся в Эссекс-хаусе, разбрелись кто куда. Граф написал Елизавете целую пачку писем – разумеется, все они были перехвачены Сесилом. Жалобные послания, содержащие мольбы о прощении: «…пока я лишен возможности явиться пред вашим милостивым взором и облобызать справедливую, но строгую длань вашего величества, – надо же, справедливая, но строгая длань, – …день для меня равен ночи…», и тому подобные потоки лести, конечная цель которых – добиться продления монополии на импортные вина. Сесил присутствовал, когда королева читала последнее письмо. Она уронила его на пол со словами: «Он считает меня дурой, способной поверить в эту чушь. Единственное, что ему нужно, – средства, чтобы расплатиться с долгами». Сесил чувствует, победа не за горами. Отец был прав: вода и камень точит. – Леди Рич осознает свои проступки, – бубнит Бакхерст, – пришла в ужас, узнав, что ее частное письмо (она искренне этим возмущена) стало достоянием общественности… поклялась не писать ничего, что может быть истолковано… просила прощения за дерзость… сказала, что ее душа не достигнет покоя, пока она не будет иметь счастье вновь узреть ее величество… Сесил едва слушает. Он думает о садах в Теобальде (с тех пор как он посвятил все свое время делу Эссекса, они пришли в упадок), мысленно набрасывает планы клумб, каждая из которых будет представлять правителей Англии. В центре – клумба, посвященная Елизавете. Что туда посадить? Алые и белые розы, экзотические растения из Нового Света, огненно-рыжие лилии под цвет ее волос. – …кроме того, – продолжает Бакхерст, – она вручила письмо для ее величества и взяла с меня слово, что я передам его лично в руки. Сесил отрывается от садоводческих планов: – Письмо? – Не иначе очередные поклепы. Его снова пронзает мысль о злосчастном испанском письме: вдруг оно каким-то образом оказалось у леди Рич? Старые страхи возобновились с новой силой. Наверняка она снова попытается ославить его изменником. В горле пересохло, будто туда песка насыпали. Послание не должно попасть в руки к Елизавете. Однако есть непреодолимое препятствие: нельзя прямо запретить передавать письмо, иначе Бакхерст немедленно доложит королеве. Воистину, леди Рич – само коварство. Сесилу приходит в голову новая мысль: он скопирует текст и удалит компрометирующую информацию, как хирург очищает гнойную рану. Именно так и следует поступить. – Дайте его мне. – Боюсь, это невозможно… – Отчего же? – Улыбка превращается в оскал. – Я отдал письмо ее величеству по пути сюда… Сесилу трудно дышать. – Королева с фрейлинами направлялась в часовню. Моя племянница в ее свите. Мне была оказана честь… Сесила прошибает холодный пот. – Я решил, это наилучшая возможность передать письмо лично в руки, – продолжает Бакхерст. Сесил в очередной раз пытается дословно припомнить, что именно писал испанскому послу. Жена смотрит на него обвиняющим взглядом с перекошенной картины. Разумеется, он не был столь опрометчив, чтобы выражаться прямым текстом. Или жажда поскорее заключить мирный договор заставила его забыть об осторожности? Он судорожно хватает ртом воздух. – Вам нехорошо, милорд? – спрашивает Бакхерст. – Может, позвать лекаря? Собрав всю силу воли, Сесил с трудом произносит: – Сегодня жарко, только и всего. В глубине души он понимает, что действительно готов увидеть на английском троне испанскую девчонку – разумеется, если при ней ему будет обеспечено выгодное положение. Произносил ли Сесил это вслух или, еще хуже, клал ли подобные мысли на бумагу? Уже и не вспомнить. Как так вышло, что он, гордящийся своей собранностью, не оставляющий следов, поддерживающий дела в полном порядке, оказался столь расхлябанным? Сесил с трудом встает с кресла. Голова кружится, в глазах темнеет. Чтобы не упасть, он хватается за столешницу. Наконец, восстановив равновесие, подходит к стене, поправляет портрет покойной жены. Бакхерст суетится рядом, призывает его присесть, приказывает пажу принести воды. Появляется мальчик в королевской ливрее и сообщает, что ее величество желает видеть Сесила после вечерней молитвы. Сесил пристально смотрит на посланника в тщетной надежде понять, каким тоном был отдан приказ, однако лицо у мальчишки бессмысленное, как репа. Снаружи слышатся голоса людей, выходящих из часовни. На шее пульсирует жилка, в том месте, которое Сесилу показал один из его агентов: говорят, если сильно туда нажать, то можно убить. – Я должен идти, – обращается он к Бакхерсту. – Нельзя заставлять ее величество ждать. – Сесил сам удивлен твердости своего голоса. Взяв со стола пачку документов, он выходит из комнаты, кивком приказывая пажам следовать за ним. Они направляются к королевским покоям. В боковых коридорах окна расположены высоко под потолком, поэтому там темно и прохладно. Выйдя в главный коридор, Сесил вынужден прищуриться, чтобы глаза привыкли к яркому свету. Дворец раскалился как печь, на полу лежат пятна света. Его недавно засыпали свежей лавандой и розмарином, и запах растений, растоптанных десятками ног, многократно усиленный жарой, кажется невыносимым. Сесила пропускают без задержек, хотя он был бы не прочь немного подождать, чтобы собраться с мыслями. Королева окружена несколькими фрейлинами; другие склонились у окна над книгой с картинками, рядом околачиваются несколько кавалеров. Несмотря на летнюю жару, в очаге горит огонь: королевские покои выходят окнами на север. – Пигмей, у тебя такой вид, будто ты получил дурные известия. Искренне надеюсь, что это не так, – с радостной улыбкой говорит Елизавета. Сесил выдавливает улыбку, кланяется, потом выпрямляется, насколько возможно, и встает перед королевой в полный рост. – Нет-нет, ваше величество, известия только хорошие. Лорд Маунтджой показывает большие успехи в подавлении восстания в Ирландии. – Сесил достает из пачки донесение Блаунта. – Он заложил крепости в Дерри и Ньюри на севере, взял под контроль Манстер. – Пожалуй, следовало отправить его туда с самого начала. – Елизавета берет донесение, подносит увеличительное стекло, пробегает взглядом по строчкам. – Кажется, он точно знает, что делает. Кстати, – обращается она к одной из фрейлин, – подай мне письмо леди Рич, которое Бакхерст передал у часовни. У Сесила слабеют колени. Она вызвала его для объяснений. Едва дыша, он ждет, когда женщина принесет письмо. Да, это несомненно рука леди Рич; он перехватил столько писем, что безошибочно различает ее неряшливый почерк. Однако послание не распечатано. Значит, улыбка и теплое приветствие королевы искренни. Разум Сесила мечется, как обезглавленный петух. Можно попробовать выманить у нее эту бумагу: «Вашему величеству не стоит утруждаться. Позвольте, я прочту вам». Впрочем, она легко раскусит замысел: зачем ему читать частное письмо ее крестной дочери? Сесил опасается, что его сейчас вырвет на полированный дубовый паркет, тщательно сплетенную циновку, королевские туфли из оленьей кожи. Улыбка на лице будто высечена из гранита. Он не сводит глаз с этих красивых туфель. – Какие у нас еще дела? – спрашивает Елизавета. Она так и не распечатала письмо. Сесил перечисляет насущные вопросы – плохой урожай, гибель кукурузы, узник (автор истории Генриха Четвертого), до сих пор томящийся в Тауэре, – поражаясь, что вообще способен произнести хоть слово. – А также вопрос о монополии на сладкие вина, ваше величество. – Ах да! – Королева подпирает подбородок ладонью. – Пока мы не будем его рассматривать. Наконец она вспоминает о послании леди Рич. Сесил не в силах смотреть, но не может отвести глаз. Елизавета с треском ломает печать, разворачивает бумагу, подносит увеличительное стекло. Ее лицо напоминает маску. Закончив читать, она направляет на Сесила холодный взгляд. Его пробирает дрожь. Он пытается придумать, как выяснить, что там написано, чтобы по крайней мере защититься от возможных последствий. Среди фрейлин есть парочка готовых выполнить его просьбу в обмен на встречную услугу. – Сообщите леди Рич, что она вольна следовать куда пожелает и может вернуться ко двору, если захочет, – ледяным тоном произносит королева. Она скатывает письмо в тугой комок и метким броском кидает в огонь. Бумага ярко вспыхивает и тут же обращается в пепел. Январь 1601, Чартли, Стаффордшир Особняк, стоящий на вершине холма в окружении обнаженных деревьев, выглядит унылым и заброшенным, окна тусклы и безжизненны, словно бельма. Фермер гонит стаю гусей. Пенелопа с Альфредом вынуждены ждать, пока их нескончаемая вереница неторопливо переходит дорогу. Бедные создания не подозревают, что им суждено стать угощением для праздника Богоявления. Пенелопа снимает перчатки, потирает закоченевшие руки, чтобы согреться. Скорей бы оказаться у пылающего камина! Альфред приказывает фермеру поторапливаться. Им пришлось стоять довольно долго в ожидании, когда проклятая толпа гусей наконец уберется с дороги, ибо уже слышен грохот телеги с багажом, возвещающей прибытие остальных. Из кареты доносится смех Лиззи Вернон – вероятно, ее развеселили гуси, но Пенелопе не хочется выяснять, в чем шутка. Она пускает Гамбита рысью, а потом, вырвавшись на открытое пространство, – в галоп, пока в голове не остается ничего, кроме ветра и ритмичного стука подков о мерзлую землю. Чем ближе к Чартли, где уединился Эссекс, тем сильнее непреходящая тревога. Пенелопа видела страуса только на картинках – в тауэрском зверинце их не держат. Говорят, эти создания ростом с лошадь и такие же резвые, а при виде опасности прячут голову в песок. Пожалуй, Эссекс ведет себя как страус. Пенелопа замечает у дома юного Роберта. Вокруг клумбы скачет материнский пес. Должно быть, Летиция вчера прибыла из Дрейтон-Бассетта. Они договорились собраться вместе и вытащить Эссекса из оцепенения, однако с каждой минутой Пенелопа все больше сомневается в успехе замысла. Она бы с удовольствием оставила брата в покое, предоставив ему наслаждаться радостями сельской жизни, однако надо смотреть правде в глаза – он не может себе позволить отсиживаться в деревне. Кредиторы денно и нощно стучатся в ворота Эссекс-хауса. Пенелопа опасается, что ей недолго удастся сдерживать их натиск. Она выпросила у мужа некоторую сумму, но даже богатства Рича не хватит, чтобы расплатиться с долгами. Кроме того, Рич стал менее расположен к ней, с тех пор как Эссекс впал в немилость. Роберт радостно машет. Он вытянулся, стал неуклюжим, будто руки и ноги растут слишком быстро. Пенелопа вспоминает о сыновьях, оставшихся в Лейзе. Хоби уже тринадцать, он на пороге взросления и готовится поступить в университет, а девочкам скоро замуж. Самой Пенелопе только что исполнилось тридцать восемь, она чувствует себя старухой. Куда делись годы? Утонули в пучине времени. Она машет Роберту в ответ. Мальчик бежит ей навстречу; он очень похож на покойного Уота. Время будто обращается вспять. Сидни ждет ее в саду; она, еще молодая, отдыхает под деревом в его объятиях, а он шепчет ей на ухо невыразимо прекрасные стихи. Пенелопа прогоняет болезненные воспоминания и въезжает во двор, где слуги поспешно выстраиваются в шеренгу, дабы приветствовать хозяйку.