– Боже мой, миледи, у вас руки как лед, – говорит один из конюхов, помогая ей спешиться. Кажется, она потеряла перчатки. Остается надеяться, их найдет тот, кто нуждается в тепле. Таких желающих в избытке: по пути Пенелопа видела множество нищих, выпрашивающих пенни или корку хлеба. Еще один неурожай, и только Богу известно, что с ними станет. По крайней мере, скоро им достанутся остатки праздничного гуся. Один из пажей протягивает ей письмо из Ирландии. Блаунт рассказывает о необузданной красоте природы, зимних пейзажах и поголовье скота, опуская кровавые подробности сражений, – лишь сообщает, что продвигается вперед. Однако Пенелопа хорошо знает – любую военную кампанию сопровождают смерть и страх. Блаунт пишет: «Я – стрелка компаса, а ты – полюс». Сердце глухо ноет от тоски по возлюбленному. «Виктор настроен вполне дружелюбно», – эти слова затерялись в абзаце, где Блаунт описывает любимых лошадей. Виктор – кодовое обозначение Якова Шотландского. Читая между строк, Пенелопа узнает, что Яков намеревается отправить графа Мара ко двору, дабы обсудить будущее. В ее сердце загорается огонек надежды: посланник короля наверняка примет сторону Эссекса. Тем более пора отправить брата в столицу. Пенелопа прячет письмо за пазухой и входит в дом, по пути обдумывая ответ. Как сообщить Блаунту, что Эссекс погрузился в омут отчаяния, из которого может не выбраться? Как описать настойчивое давление его недовольных сторонников, с нетерпением ожидающих, когда их герой сокрушит своих врагов. Кроме того, придется написать, что им так и не удалось обнаружить доказательств, способных скомпрометировать Сесила. Вопреки надеждам, Энтони Бэкон не смог выудить ничего существенного, лишь слухи и предположения. Пенелопа лихорадочно соображает, как зашифровать все эти сведения, замаскировав под обычное любовное послание. Она останавливается перед отцовским портретом. Уолтер Деверо на нем молод и полон сил, словно не погиб в Ирландии. Воистину, проклятый остров. Он отнял у нее отца и грозит отнять брата; страшно даже подумать, что там может случиться с Блаунтом. Бог с ними, с политическими интригами: надо написать ему самое главное – его любят и ждут. Летиция выглядит старой и напуганной. Пенелопа никогда раньше не видела ее такой. – Только посмотри на себя, – заявляет она вместо приветствия. – Ну и вид: платье порвано, сама вся в грязи. Не понимаю, почему ты не путешествуешь в карете. Пенелопа даже не пытается объяснить, что ей нравится ездить верхом: так она чувствует себя живой. – Я тоже рада вас видеть, матушка. – Прости, моя дорогая, – смягчается Летиция. – Я сама не своя от беспокойства. Не сердись. – Она берет руку Пенелопы в свои: – Да ты совсем замерзла! Идем в мою комнату, у меня горит камин. – Где Робин? – В постели. Уже три дня не встает. Мне ни слова не сказал, даже не взглянул. Не надо было брать с собой юного Роберта, лучше бы он остался в Итоне. Я думала, твой брат обрадуется, увидев мальчика. – Слова льются из нее потоком. – Не знала, что дела настолько плохи. Давно он в таком состоянии? – Меррик говорит, с тех пор как получил решительный отказ в продлении монополии на сладкие вина. – С октября! Почти три месяца. Почему он сразу не сообщил? – Твой брат запретил. Он не хотел, чтобы его видели в таком состоянии. Пенелопа поворачивается к двери: – Я с ним поговорю. – Подожди, погрейся. Ты так простудишься, а это никому не принесет пользы. – Летиция тянет ее за рукав: – По крайней мере переоденься во что-нибудь из моего гардероба, пока багаж не приехал. – Однако Пенелопа вырывается из рук матери и решительно направляется в противоположное крыло дома. Меррик играет в карты с двумя мужчинами, которых Пенелопа пару раз видела в Эссекс-хаусе. Он улыбается и неуклюже встает; веснушчатое лицо прорезали морщины, рыжая борода подернулась сединой. Он представляет своих товарищей – Генри Кафф и Фердинандо Горджес. Генри Кафф ничем не примечателен, если не считать неправильного прикуса и плохих зубов, зато Горджес, вероятно, заставляет девичьи сердца трепетать – у него каштановые волосы и внимательные глаза, довольно близко посаженные, но это придает еще больше пронзительности его взгляду. – Вы служили с Эссексом в Ирландии? – интересуется Пенелопа. Меррик не дает им ответить: – Боюсь, граф нездоров. Ему нужен отдых. Он велел никого не впускать. – На меня его запрет не распространяется. – Пенелопа поспешно проходит в спальню. Тяжелые шторы плотно задернуты, в очаге ярко горит огонь. Воздух в комнате спертый. Пес Эссекса бредет к Пенелопе, трется головой о ее юбку, тычется мокрым носом в ладонь, будто соскучился по ласке. Пенелопа отдергивает шторы, впускает в спальню лучи неверного зимнего света и на мгновение замирает у окна, глядя на заброшенные развалины старой крепости. На улице бегает юный Роберт, Летиция зовет его в дом, пока не начался дождь. В небе громоздятся тяжелые тучи. Хорошо бы багаж успел доехать, прежде чем хлынет. – Убирайтесь. Оставьте меня в покое, – раздается голос брата из-под задернутого полога. – Это я, Робин. – Сестрица? Пенелопа отдергивает занавесь. Эссекс приподнимается на локте, подслеповато моргает. Он бледен, под глазами темные круги – такое впечатление, будто его били. – Слава богу, это ты. Я думал, явились те подонки, чтобы не давать мне покоя. Моя дорогая сестричка. – Он смотрит на нее безжизненным взглядом. – Помоги мне. – Именно потому я здесь. – Я не могу спать из-за жутких кошмаров, меня терзает… – Эссекс замолкает. Пенелопа замечает между покрывалами черный кожаный кошель, который она вернула ему сразу после освобождения. – Кажется, я схожу с ума. – Слышала, королева не ответила ни на одно из твоих писем. – Теперь я изгой, сестра. – Он произносит эти слова, будто актер, исполняющий трагическую роль. – Соберись, Робин. – И ты туда же? Ты такая же, как те трое негодяев, – Эссекс указывает на дверь. – Вставай, делай то, делай это. Строят планы моего возвращения. Дай Генри Каффу волю, он посадил бы меня на трон. – Каффу это не под силу, – решительно произносит Пенелопа. – Они стараются только ради себя. Я устал, сестра. Моя душа пуста, как и кошель. Кстати, о нем. – Он забирает кошель у нее из рук. – Я искренне верил: если преемником станет король Яков, будущее Англии в безопасности. Я совершенно ясно это видел. А теперь не вижу ничего. Моя единственная мечта – уснуть. – Не собираюсь тебя заставлять. Я здесь, чтобы помочь. – Мне уже не поможешь. Я просто хочу спать. Пенелопа понимает: его тоска неизбывна. – Нельзя прятаться здесь вечно. Ты должен встретиться со своими демонами лицом к лицу. Кроме того, у тебя есть обязанности и ответственность – жена, дети. Ты не простолюдин, который может поступать как ему вздумается, ты граф, а за происхождение нужно платить. Подумай о юном Роберте, твоем наследнике. Вспомни, что все мы – хранители имени Деверо. – Бедный, несчастный юный Роберт Деверо, не повезло ему с отцом. – Голос Эссекса полон цинизма. Пенелопа собирает всю выдержку, чтобы не отругать его. Пора прекращать это малодушное самоуничижение. – Возьми себя в руки. Я точно знаю, все пройдет. – Может, и пройдет, но я по-прежнему останусь нищим, как те бедолаги, что просят милостыню у большой дороги. Граф-попрошайка. – Эссекс горько усмехается: – Кредиторы еще не разобрали Эссекс-хаус по кирпичикам? – Хватит. – Пенелопа не в силах сдерживать нетерпение. Из передней доносятся голоса. В спальню входит Летиция, плотно закрывает за собой дверь, встает в ногах кровати. – Что я слышу от Лиззи по поводу Энтони Бэкона? Она говорит, ему не удалось найти свидетельств связи Сесила с испанцами. – Летиция раздраженно обращается напрямую к дочери. Пенелопа не собиралась выкладывать все сразу, рассчитывала подготовить брата к дурным известиям, дать ему ниточку надежды. – Что ты имеешь в виду? – отрывисто произносит Эссекс. – Она имеет в виду, – Пенелопа берет брата за руку, – что информация от Переса, будто бы Сесил вел переговоры о престолонаследии, обрывочна и не подтверждена. Нет убедительных доказательств, на основании которых можно было бы начать расследование. – Но это не так, – говорит Летиция. – У меня есть убедительное доказательство из другого источника. Эссекс берет стойку, словно пес, почуявший зайца: – Что за доказательство, матушка? – Мой брат видел собственными глазами и слышал собственными ушами, как Сесил обсуждает права инфанты на престол. Он сообщил мне только позавчера. Если уж это не доказательство, тогда я не знаю, что вам нужно. – Дядя Ноллис? – спрашивает Пенелопа. – Твой брат слышал, как Сес… – Вот именно. – И когда состоялся этот подслушанный разговор? Почему он не упомянул о нем раньше? – По-видимому, некоторое время назад. – Летиция теребит оборку на платье. – Возможно, он решил, что Перес добудет нечто более существенное. – Это не письменное доказательство, однако лучше, чем ничего. Он готов дать показания? – Вполне возможно. Эссекс откидывается на подушки. – Видишь, – говорит Пенелопа брату, – все не так уж плохо. Дядя Ноллис – надежный источник. Его свидетельство будет иметь вес. Блаунт поддерживает устойчивые связи с Шотландией. Король Яков намеревается направить графа Мара в Лондон. Он замолвит и за тебя словечко. Разве это не хорошие новости? Наши усилия приносят плоды. – Внезапно ей приходит в голову, как повернуть ситуацию в свою пользу: – Напиши Мару, сообщи ему о тайных переговорах Сесила. Если Мар – посланник короля, нейтральная сторона, – бросит тень на Сесила, ее величество может взглянуть на дело иначе. – Думаешь, она проявит ко мне расположение? – оживляется Эссекс. Он садится и надевает кошель на шею. – Именно. – Как мне удалось произвести на свет подобное создание, а, Пенелопа? – восклицает Летиция. – Тебе бы должность тайного советника. – Это комплимент или критика? – Разумеется, комплимент. Эссекс выбирается из постели, потягивается. – Если вы, дамы, позволите мне уединиться, я хотел бы переодеться. Встретимся за ужином. Пора обдумать план моего возвращения в Лондон.