– Да, мадам, – говорит Ноллис. – Она не одна: с ней ее сестра, леди Саутгемптон и леди Эссекс. Елизавета закрывает лицо руками, будто эти слова лишили ее последних сил. – Пенелопа и ее брат были мне как дети. – Сесил удивлен: подобное уныние совсем не в духе королевы. – Однако есть обстоятельство, которое нельзя изменить: их породила волчица. – Вот это уже больше на нее похоже, думает он. – Не сомневаюсь, они вас любят, – говорит Ноллис, – и не желают зла. – Созови заседание совета. – Елизавета снова принимает властный тон. – Посмотрим, что они желают заявить в свою защиту. Февраль 1601, Эссекс-хаус, Стрэнд Эссекс-хаус весь бурлит. Единственное спасение для Пенелопы от неуправляемой толпы – в ее покоях, но даже в этом маленьком убежище, в обществе Доротеи и Лиззи Вернон, чувствуется атмосфера еле сдерживаемого насилия и раздора. Сподвижники ее брата – воины, толпящиеся во дворе, мужчины, бродящие по коридорам, близкие друзья, жарко шепчущиеся за закрытыми дверями его покоев, – взволнованы, словно войско накануне битвы. – Молю Господа, чтобы он принял вчерашнее приглашение королевы, – говорит Пенелопа. – У меня сердце не на месте. – Муж сказал, Эссекс боится идти во дворец. – Лиззи утратила свое обычное радостное оживление. – Он думает, это ловушка и его немедленно арестуют. – Да, он испугался, – подтверждает Доротея. – Брат сам мне сказал. – Пенелопа впервые замечает на лице сестры признаки возраста и утомления. Вероятно, сама она сейчас выглядит так же. – Я старалась переубедить его, – говорит она. – Показала письмо от дяди Ноллиса с твердыми заверениями, что королева позволит ему оправдаться. Даже Сесил желает, чтобы ситуация разрешилась… – Она хочет сказать «миром», но боится скрытого подтекста. – Так считает наш дядя, однако Эссекс полон подозрений… – Пенелопа замолкает, встретившись взглядом с сестрой. – Боюсь, он не в себе. Посторонние люди внушают ему всякие мысли. – Что за люди? – интересуется Лиззи. – Что за мысли? – одновременно спрашивает Доротея. – Крамольные. – Скорей бы вернулся Блаунт. Пенелопа места себе не находит от страха за возлюбленного. Кроме того, ей очень нужен его совет. – Я случайно услышала, как Горджес и Кафф обсуждают… – Кто эти двое вообще? – перебивает Доротея. – Вечно трутся вокруг Робина. Даже Меррик подпал под их влияние. – Она возмущенно фыркает: – Так что они обсуждали? – Что Эссекс имеет больше прав на трон, чем инфанта. – Пенелопа не собиралась подливать масла в огонь, но не смогла удержать в себе тайну. Ее сестра ахает, прикрыв рот обеими руками. – То есть они замышляют посадить твоего брата на английский престол? – Голос Лиззи дрожит от изумления. – Но ведь это государственная измена. – Да, причем неоспоримая. – Пенелопа смотрит на сестру. Доротея судорожно хватает ртом воздух. – Претендовать на трон – совсем не то, что пытаться устранить дурное влияние из Королевского совета и настаивать на назначении преемника. Единственное наше желание – безопасность королевы и Англии. – Ее слова звучат как заранее заготовленная речь, причем не вполне искренняя, ибо их главное желание – безопасность семьи Деверо. – Но если им станет известно, – Лиззи указывает в окно на двор, заполненный людьми, – что в ближнем круге графа обсуждают подобные вещи… – Краска сбегает с ее лица. Собачка, очевидно, почувствовав настроение хозяйки, скулит и царапает ей юбку. – Начнется пожар, который будет не остановить, – говорит Доротея. Ее руки слегка дрожат. – Возможно, уже слишком поздно. – Закрыв глаза, Пенелопа мысленно посылает Блаунту слова любви. Она боится за его жизнь, а теперь ее собственная находится едва ли не в большей опасности. – Попробую с ними поговорить. – Она живо представляет Горджеса с его близко посаженными глазами, некрасивого Каффа и Меррика, внимающего их речам с пылом влюбленной девицы. – Надо дать им понять, какой опасности они подвергают Эссекса своими крамольными речами. Не могу сидеть сложа руки. – Каффа и Горджеса здесь нет, – говорит Доротея. – Где же они? – Собирались вместе с Мерриком и остальными нанести визит драматургу, чтобы он сегодня устроил представление. Безобидная затея. – Кто этот драматург? – Его не называли по имени. Пенелопу накрывает волна ужаса. – Может, упоминали, о чем пьеса? – Вроде про какого-то короля. – Ради бога, Дот, можешь назвать точнее? – Пенелопа тут же жалеет о своих словах. У сестры такой вид, будто ей отвесили пощечину. – Ты же знаешь, я такие вещи не запоминаю. – Может, Ричард Второй? – Да, кажется. А что это за Ричард? Тот, которого свергли? – Доротея смотрит на Пенелопу: – В чем дело? – Ее глаза наполняются страхом. – Слушайте меня. Думаю, вам нужно уехать. Возвращайтесь домой, к детям. Лиззи, я сообщу твоему мужу. – Что такое? – спрашивает Лиззи. – Ты меня пугаешь. Почему тебя так расстроила пьеса? – В ней рассказывается о слабом короле, не имеющем наследника, которого сверг сильный претендент, любимец народа. – Господи! Пенелопа видит, что ее кузина и сестра наконец поняли, в чем дело. – Не волнуйтесь. Я просто считаю, будет… – Она едва не произносит «безопаснее», но осекается. – …лучше, если вы поедете домой. – А ты останешься? – спрашивает Доротея. Пенелопа думает о детях: в Лейзе им ничего не угрожает. Рич тоже там. Только сейчас до нее доходит, что вчерашний отъезд мужа вызван вовсе не земельным спором; крыса сбежала с тонущего корабля. Он даже не предложил ей отправиться с ним. Стоит ли удивляться? – Я не могу бросить Робина в час нужды. – Но я тоже его сестра, – настаивает Доротея. – Предоставь это мне, Дот. Поезжай лучше к матушке. Она будет вне себя. – Как пожелаешь, – со вздохом отвечает сестра. Губы Лиззи дрожат, из глаз текут слезы. Доротея обнимает ее. Пенелопа смотрит на них, лихорадочно соображая, что делать. – Ступайте, пока не поздно. – А как же Фрэнсис? – Думаю, она захочет остаться с Робином. – В последнее время Фрэнсис удивляет. В этой робкой мышке, оказывается, скрывается недюжинная храбрость. Пенелопа вспоминает ее слова на похоронах Сидни: «Он любил только вас». Такое не каждому под силу. Ей всегда был присущ стоицизм; наверное, этим Сидни в ней и восхищался. Пенелопа всегда считала, что он женился на Фрэнсис исключительно из почтения к ее отцу; видимо, ревность оказалась сильнее проницательности. Лиззи подхватывает собачку, направляется к двери. Доротея следует за ней. Пенелопа улыбается, посылает им воздушный поцелуй. Хорошо, что они отправляются в безопасное место. Внезапно ей становится очень одиноко; даже Фидес сейчас в деревне с детьми. Во дворе один из мужчин стоит на ящике и что-то говорит остальным. Слов не разобрать, но, судя по вскинутым кулакам, речь весьма вдохновляющая. Пенелопа отчаянно старается придумать, как бы охладить их неуместный пыл. Не потрудившись надеть накидку, она покидает свои покои в надежде отыскать брата. В комнате Эссекса в одиночестве сидит Энтони Бэкон. У него разлитие желчи – белки глаз пожелтели. Он морщится при каждом движении. – Вам нехорошо, Энтони, – говорит Пенелопа, напрасно подтверждая очевидное. – Мое здоровье волнует меня в последнюю очередь. – Есть известия от графа Мара? Может, попробуем убедить их не предпринимать решительных действий до его приезда? Как только он замолвит слово за моего брата перед королевой, положение может резко перемениться, ведь Мар говорит от имени самого короля Якова. – Он уже в пути, но, скорее всего, еще не пересек границу. Дорога займет добрых десять дней… – Энтони смотрит на Пенелопу, будто ожидая от нее решения. – Боюсь, у нас нет столько времени. – Да уж, эту толпу в узде не удержать. – Ее пробирает дрожь; без накидки холодно. Она садится поближе к очагу. – Что вам известно о пьесе? – О господи! – вздыхает Бэкон. – Идею подал Кафф, ее подхватили остальные, и Меррик… и этот Горджес. Ваш брат даже не пытался им помешать. Кажется, он впал в своего рода… – Энтони поджимает губы, будто опасаясь ненароком проговориться. – Безумие. Можете говорить прямо, Энтони. Все так думают. – Его душевное состояние действительно напоминает манию. – Да, либо мания, либо полная инертность. Ни в том ни в другом случае его невозможно урезонить. – Жаль, здесь нет Блаунта. Его бы Эссекс послушал. – Вы не одиноки в своих сожалениях, – с болью произносит Пенелопа. Ее возлюбленный далеко, как будто улетел к звездам. Она вспоминает его метафору про стрелку компаса и полюс, но это не приносит утешения. – Так что с пьесой? – Они хотят заплатить актерам сорок шиллингов, чтобы те сегодня выступили. Я пытался им помешать. – Сорок шиллингов! Это же плата за месяц.